От человечка с луком Фрама отделял всего один шаг. Глаза у Фрама были добрые, и смотрел он вовсе не тем взглядом, какой мог бы превращать детей в ледышки.

Взгляд Фрама был грустный и удивлённый. Его очень огорчила жестокость маленького охотника.

Он осторожно взял Нанука за ворот его шубейки. Мальчик даже не пикнул! Минуту он болтался в медвежьей лапе и думал, что волшебный медведь закинет его высоко в небо и он приклеится к солнцу своими кожаными штанишками.

Но Фрам только хорошенько встряхнул его и отпустил. В чём можно было винить этого мальчугана, не знающего никаких иных законов, кроме жёстких законов этих суровых краёв. Он верно следовал им, и наказывать его было не за что.

Нанук не смел шевельнуться. Сквозь полуприкрытые ресницы он только украдкой косился на медведя, как и полагается настоящему охотнику.

Фрам подобрал с земли, лук, стрелы, копьё и нож мальчугана, изломал их на мелкие кусочки и бросил в океан. Потом он прыгнул на свою льдину, оттолкнулся лапой от берега и поплыл по заливу.

Здесь ему больше нечего было делать.

Обледенелые скалы фиорда казались хрустальными, сказочными стенами. Всё светилось мягким, нежным светом.

Льдина медленно скользила по фиорду,

Здесь было чудесно. Да, просто необыкновенно! А Фрам без сожаления расставался с этой красотой, с этим маленьким зелёным оазисом, затерянным среди ледяных просторов, потому что и здесь царили те же суровые законы полярного края. Фраму они были чужды.

Фрам растянулся на своём прозрачном плоту, вытянул лапы и положил на них голову.

Хрустальные стены уплывали назад всё дальше, дальше, дальше...

А Нанук так и стоял на берегу, боясь пошевелиться, не смея крикнуть, не смея позвать на помощь.

Он только слегка подвигал руками, желая убедиться, что и в самом деле не стал ледяной глыбой. Потом он потёр глаза кулаками, чтобы убедиться, не спит ли он.

Когда у него наконец появился голос, Фрам был уже далеко в океане, направляясь на своём ледяном плоту к другим островам.

Вечером, когда Нанук рассказал про своё удивительное приключение с белым медведем, ни один человек в стойбище ему не поверил, и он прослыл самым отъявленным лгунишкой среди всех эскимосских детей.

XV. Конец

Поднимая снежные смерчи, свистела пурга среди скал и льдин, стонал и выл резкий холодный ветер.

Долго, бесконечно долго неистовствовал буран.

Неужели где-то синеет ясное небо? Стоят прочные тёплые дома, топятся печи и детишки собираются вокруг них, чтобы погреться? Неужели существуют жаркие страны и люди там проклинают зной, покрываются каплями пота и обмахиваются платочками?

Дикая метель, казалось, замела всю землю, занесла всё живое снегом, превратила весь мир в белый, пухлый сугроб. Повсюду разгульно бесчинствует ураган, над островами, над льдами, над разводьями воет, пролетая, вьюга.

Два человека тащились ползком к ледяной скале. Они надеялись хоть там укрыться от ветра. Напрасно. Метель обрушивала на них сугробы, и люди из последних сил выбирались из-под снега, боясь задохнуться. Мелкая, колючая, как стекло, снежная крупа забивала им глаза, рот и нос.

— Эгон, ты чувствуешь руки?

— Давно не чувствую, Отто. Ни рук, ни ног...

Из-за бурана им приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга. Но теперь и крик стоил им мучительных усилий.

— Двигайся, Эгон! Двигайся, работай локтями. Шевели пальцами. Если кровь застынет — конец!..

Второй застонал.

Оба замолчали.

Ошалело выла метель, хлестал ветер, свистя крутились смерчи колючего снега. Двигаться дальше не было сил.

— Эгон... Ты слышишь, Эгон? Дома меня ждут двое ребятишек. Марии скоро исполнится два года. И может быть, я никогда их больше не увижу. Слышишь, Эгон, никогда...

Эгон попытался ответить, но пурга затыкала ему рот. Он закрыл глаза. Зачем разговаривать? И что он может сказать? Дома его тоже ждёт дочка. Может, она сейчас играет гаммы... Или спрашивает: «А мой папа что сейчас делает?» Его девочка уже большая, недавно ей исполнилось семь лет. Она ходит в школу. Её карточка надёжно хранится под крышкой карманных часов... Но зачем думать об этом? Надо привыкать к мысли о смерти, смириться с нею, потому что спасения ждать неоткуда и неоткого.

Вот уже целую неделю их преследовали неудачи. Началось всё с того, что внезапно лёд у них под ногами треснул, и океан проглотил нарты со всем снаряжением и собак. Ружья, патроны, спальные меховые мешки, провизия — всё сгинуло в зелёной пропасти. Льдины сомкнулись, словно захлопнулась крышка сундука, и охотники остались на этой пустынной равнине одни, налегке, без тёплых вещей и оружия.

Они переглянулись, а потом перевели взгляд на небо с повисшим в нём солнцем.

Мужество не покидало их — они были не из тех, кто сдаётся без борьбы.

— До нашего берега двое суток! — сказал Отто.— Столько времени мы шли сюда, но тогда мы не торопились. Если сразу тронемся в путь и будем идти без отдыха,— дойдём. Ничего особенного, просто очередное приключение! Нам будет о чём порассказать дома. Ведь и Нансену приходилось не легче. Сколько он преодолел трудностей и никогда не терял надежды! Погода хорошая. Думаю, сорок восемь часов без еды и сна тебя не пугают, Эгон!.. Правда? Мы с тобой бывали и не в таких переделках...

Охотники на медведей были старыми друзьями. Уже многие годы приезжали они охотиться в Заполярье. Жили они в разных городах. Один — в одной стране. Другой — в другой. Но за час до отплытия парохода всегда встречались в одном и том же порту. Пять-шесть месяцев друзья жили суровой, полной опасностей жизнью, непохожей на жизнь их соотечественников, оставшихся в городах. Трудности и опасные приключения крепко сдружили охотников. Рыболовное судно доставляло их на остров, где водились медведи. Там у охотников был домик, и из года в год они находили его в целости и сохранности. Дом ждал их. В домике были постели из звериных шкур, провиант, лампы, книги, кладовая для шкур, клетки для белых медвежат.

Судно привозило охотников на остров в начале полярного дня и уплывало дальше. На обратном пути оно забирало их вместе с добычей — медвежьими шкурами, шкурами белых и серебристых лисиц, живыми белыми медвежатами. Медвежат охотники везли для зоопарков, зверинцев и цирков. Друзьям случалось приплывать в Заполярье и на пассажирских пароходах, как было недавно, когда они привезли и высадили на пустом острове циркового медведя Фрама.

В этом году охота была удачной как никогда. Кладовая ломилась от шкур. В клетке сидели трое медвежат.

До прихода судна оставалось ещё две недели. Друзья обсуждали, как они проведут полгода у себя дома, в тёплых краях, как будут рассказывать детишкам про свои небывалые приключения. В этом году они привезли сюда радиоприёмник и слушали в домике голоса далёкого мира,— грустную и весёлую музыку, сообщения о торжественных церемониях и смене правительств. Собаки были здоровые, сытые, весёлые — сибирские лайки не боятся морозов и очень выносливы. Год был хорошим. Охота — удачной.

Друзья уже мечтали о возвращении, вспоминали тёплое море, сады с фруктовыми деревьями. Оба скучали по дому и детям.

Эгону не сиделось на месте. Ему казалось, что они обленились, растолстели.

— А не съездить ли нам на дальний конец острова? — спросил он Отто.— До отплытия целых две недели. Мы вполне сможем провести ещё кое-какие исследования и наблюдения... А то мы совсем засиделись живём как пенсионеры!..

— Будь по-твоему! — согласился Отто.

Охотники положили белым медвежатам корму на неделю, нагрузили нарты провиантом, ружьями, патронами, запрягли собак и двинулись в путь. Всё шло как по маслу, никаких причин для беспокойства не было.

Возле их острова был другой, поменьше.

В бинокль охотники увидели двух медведей, разгуливающих по берегу маленького острова.

— Нас ждут! — радостно сказал Эгон, потирая руки.

— Ну, господа Топтыгины, готовьте шкуры! — добавил Отто.