Медвежонок понял, что Фрам не уступит, и быстро с этим примирился. А Фрам уже смотрел на него с грустью. Мудрый медведь многому научился. Он опасался, что радость его может оказаться преждевременной, а дружба — короткой. Опасался, что вот-вот из-за скалы выскочит медведица, оскалит клыки, зарычит и бросится на него. И тогда ему опять придётся кувыркаться, прыгать, ставить подножки до тех пор, пока медведица не зароется носом в снег и не откажется от поединка. И новая встреча закончится не лучше предыдущих.

Разъярённая медведица обернётся к детёнышу, влепит ему два-три шлепка, уча уму-разуму, чтоб в другой раз не бегал где не надо, да ещё поддаст медвежонку лапой пониже спины. А когда тот покатится кубарем, властно рявкнет: «Марш вперёд! Вот догоню тебя и задам с глазу на глаз хорошую трёпку!..» А Фрам опять останется один на одни с собственной тенью, опять будет одиноко бродить по ледяной пустыне. Вот о чём горько размышлял Фрам, присев на задние лапы.

Медвежонок стал теребить его, урча на медвежьем языке:

«Эй, дядя!.. Что с тобой? Я тебе уже надоел?»

Фрам печально пожал плечами:

«Что ты понимаешь? Ты мал и глуп!..»

Медвежонок понял его, огорчился и тихонько заскулил:

«Да, я маленький, я несчастный... Мне больно вот тут, за ухом... Но я не глупый! Честное слово, не глупый!..»

Лупа ярко освещала сидящего на снегу Егозу. Он почёсывал лапкой голову, за ухом у него алела свежая царапина.

Фрам нагнулся посмотреть, что у него болит. Он многое перенял у людей, но лечить раны не научился. Учёный медведь полизал, по звериному обычаю, царапину и проурчал:

«Эге! Знаю, знаю, что тебе помогло бы. Капелька йоду. Попекло бы, конечно. Зато через неделю и следа бы от царапины не осталось. А без йода плоховато. Но и так заживёт. Только не дери её, пожалуйста когтями! Не то вместо Егозы буду звать тебя Коза-дереза...»

Медвежонку было всё равно, останется он Егозой или будет Козой-дерезой, потому что он решительно ничего в этом не смыслил. Малыш никак не мог взять в толк, зачем дяденька медведь старается дать всем живым существам клички. Для него самого медведь, будь он большой или маленький, дурной или умный, всё равно всегда медведь. Лисица — лисица. Заяц — заяц. А что такое имена и зачем они медвежонок не знал.

Царапина болела, и лапа сама так и тянулась её пощупать. Фрам шлёпнул медвежонка по лапе и пожурил:

«Я тебе что сказал? Не трогай!.. Расскажи-ка мне лучше, откуда у тебя царапина?.. Это след когтей. Готов биться об заклад, что когти медвежьи. Ну, говори, как было дело?»

Егоза жалобно заскулил. Он сидел на задике и хныкал. Весёлость его исчезла. Ему и вправду было чем поделиться. Случилось страшное несчастье... Не как рассказать об этом? Лучше пойти туда вместе. Большой добрый медведь и сам поймёт, почему он забрался на самую высокую гору.

Медвежонок потянул Фрама за собой — так дети тянут родителей за полы пальто в кондитерскую.

Фрам понял, что надо идти, и без колебаний отправился за малышом. В ярком лунном свете виднелись на снегу среди скал отчётливые следы. Две цепочки крупных следов взрослых медведей и мелкие, частые следы Егозы, показывающие, откуда он бежал к обледенелой скале.

Медвежонок рванулся вперёд. Фрам остановился. Прямо перед ними лежала на снегу белая медведица. Егоза бросился к ней, уткнулся головёнкой в мех, отпрянул, заскулил и забегал вокруг.

Фрам осторожно подошёл к ней. Сначала он решил, что медведица спит. И тут же представил себе, что будет дальше: медведица вскочит и, не протерев глаза, с ходу бросится в атаку... И опять придётся всячески доказывать, что драться с ним ни к чему. Фрам ни за что на свете не хотел бы этой стычки. Она положила бы конец едва начавшейся дружбе с Егозой...

Но медведица не пошевелилась, не обратила никакого внимания на появление малыша, хотя тот тормошил её, жалобно скуля. Вдруг Фрам заметил на снегу следы недавнего поединка. Он увидел пятна крови, разворошённые сугробы и понял, что произошло.

Мать медвежонка была мертва. Она грузно лежала на снегу, застыв, словно ледяная глыба. Битва, которая здесь разыгралась, была куда страшнее озорных боёв Фрама. Но кто убил медведицу? Следы подтверждали, что это был тоже медведь.

Детёныш стал тыкаться мордочкой в брюхо медведицы-мамы, но тёплого молока больше не было. Медвежонок, как когда-то и Фрам, остался сиротой и тоже никак не мог понять, что за беда на него обрушилась.

Медвежонок скулил, стонал, катался по льду. Время от времени он вопросительно глядел на большого доброго медведя, словно прося у него помощи. Фрам погладил малыша по голове и прижал его к себе. С давних пор он понял, как горько быть сиротой. Фрам потянул медвежонка за собой:

«Пойдём отсюда... Я понял — она тебя спасла... Убийца и с тобой хотел расправиться... Но ты влез на скалу, и это тебя спасло. Очень бы я хотел повстречать этого господина и поучить его немного. Клянусь, ему придётся несладко!..»

Но оттащить медвежонка от убитой медведицы-мамы было невозможно.

Тогда Фрам взял его и понёс. Малыш всё оглядывался, рвался назад, скулил...

«Ну, ну, не реви! Будь мужчиной! — мягко увещевал его Фрам.— Ты небось устал, переволновался. Тебя надо покормить... Я-то привык поститься. А ты, наверное, проголодался...»

А медвежонок всё скулил, глядя назад из-за плеча Фрама. А Фрам уверенно шагал по следам медведя-убийцы.

XIII . Фрам расстаётся с Егозой

Так они шли и шли, пока вдруг медвежонок не начал проявлять беспокойство и страх. Обострённый нюх, не притуплённый жизнью в цирке и зверинце, помог малышу распознать близкую опасность. Он учуял запах медведя-убийцы. Фрам замедлил шаг.

Луна обволакивала снежную пустыню загадочным холодным светом, особенно прозрачным в этих полярных краях. На голубоватом снегу, словно тонкая вязь рисунка на листе бумаги, виднелись чёткие следы. Следы и изредка капли крови.

Медвежонок тихо поскуливал. Фрам прикрыл его мордочку лапой. Тот понял и замолчал.

Фрам бесшумно подкрадывался, гибко и упруго ступая по снегу. Так подбираются к добыче бенгальские тигры.

Потом Фрам усадил медвежонка на снег и, потёршись носом о его мордочку, шёпотом проурчал примерно следующее:

«Сиди смирно, малыш! Ни звука. Жди меня тут!.. Не будь я Фрам, если не задам ему перцу!..»

Понял или не понял Егоза урчание Фрама, сказать трудно. Как, впрочем, трудно ручаться, что Фрам сказал именно это слово в слово.

Но во всяком случае медвежонок застыл на месте и затаил дыхание. Сердчишко у него заколотилось.

Фрам обогнул отвесную скалу и совершенно неожиданно появился перед медведем-убийцей. Он специально подкрадывался с подветренной стороны, чтобы запах его не выдал. Убийца поднял глаза и скорее удивлённо, чем рассерженно, замотал головой. Потом нехотя зарычал, может быть выражая презрение к Фраму.

Он видел, что внезапно появившийся соперник просто изголодавшийся неудачник, облезлый и тощий: сам-то он был мощным и сытым и совсем недавно доказал свою силу. Ему сейчас вовсе не хотелось опять начинать драку, да ещё с таким дохлым медведем.

Глухо рыча, медведь велел Фраму убираться подобру-поздорову. Пускай этот заморыш считает себя счастливчиком, что дёшево отделался, застав его в хорошем настроении. Но Фрам, казалось, не понял угрозы. Он шёл навстречу молча; не рычал, но и не выказывал робости. Он приближался медленно, потирая передние лапы и хлопая ими как на арене цирка, когда вызывал желающих помериться с ним силой.

Такой наглости и зазнайства медведь-убийца ещё не встречал. Что ж, решил он, придётся наказать заморыша за неслыханную дерзость.

Он рванулся с места и, как ядром, нацелился головой прямо в брюхо соперника. Этот безотказный приём всегда сбивал врага с ног. На это он и рассчитывал. Но на этот раз ядро не встретило цели,— удар пришёлся в пустоту. Фрам завертелся, как волчок, почти не сходя с места.