— Ну что, Фрам? Что с тобой?.. Почему ты такой несчастный, такой скучный?.. Мы ведь все тебя любим...

А здесь он был совершенно один.

Песцы убегали от него, зайцы-беляки уносились прочь как стрела при одном его приближении, белые птицы тучей взмывали в небо.

На острове кипела жизнь, хотя он был расположен гораздо севернее, чем тот, где высадили Фрама. Но Фрам был чужим среди этих свободных диких и ловких зверюшек; они резвились, играли, охотились и гонялись друг за дружкой. И все они убегали от него, Фрама. Все они считали его врагом. Даже его сородич — белый медведь, как две капли воды похожий на него самого, и тот принял его за врага и ни с того ни с сего полез в драку! А Фрам-то надеялся, что они будут друзьями. Неужели на Севере два белых медведя не могут подружиться?

Фрам видел своего знакомца ещё несколько раз.

Здешний медведь-старожил следил за Фрамом, прячась за скалами. Фрам видел только его морду и удивлённые, тупые и испуганные глазки. Стоило Фраму подойти к нему поближе, как он удирал со всех ног. Такое поведение дикаря выводило Фрама из себя. Как же это так?! Он ищет друга, чтобы вместе с ним жить, а этот только рявкнет, как мотор,— и был таков!

Стоило Фраму подойти к дикарю поближе, как он удирал со всех ног.

Через несколько дней Фрам неожиданно наткнулся на упрямца.

Тот устроился в расселине возле берега, в надёжно укрытом тайнике. Он стоял спиной к Фраму и жадно уплетал моржатину. Он спрятал в тайнике целую моржовую тушу и теперь, урча, набивал себе брюхо свежим мясом.

Услышав скрип шагов, медведь повернул голову и скосил глаза.

Голодный Фрам не надеялся на дружеское приглашение к обеду, он знал, с кем имеет дело. Поэтому он просто-напросто дважды перекувырнулся через голову и завертелся волчком на пятках.

Дикий медведь сорвался с места и побежал без оглядки. Он бросил свои припасы, тайник — всё, лишь бы подальше от «полоумного».

Фрам, как в цирке, проводил его низким поклоном и неторопливо принялся за еду.

Наконец-то он нашёл бесплатный ресторан.

Цирковая наука и здесь пригодилась.

XI. Шут заполярного края

Нужда и человека и медведя научит. Пришлось Фраму учесть горький опыт своего не очень удачного начала новой жизни. Пригодилась ему и людская наука.

Теперь он мог сам соорудить себе логово — прочное, уютное, какого не построить ни одному белому медведю. В ненастную, вьюжную пору Фрам больше не мёрз, не сгибался в три погибели в какой-нибудь ледяной расселине, насквозь продуваемой ветрами. Он сам себе строил жилище, когда не мог найти подходящую пещеру.

Встав на задние лапы, медведь таскал передними ледяные прозрачные глыбы, клал их одна на другую и прикрывал сверху широкой льдиной, щели забивал свежим снегом, а в пургу приваливал льдину и к входному отверстию, словно захлопывая за собой дверцы клетки в цирке Струцкого.

Так Фрам стал искусным строителем. Впрочем, он ничего сам не выдумал. Всё это он видел, когда жил среди людей. Он видел, как рабочие за один-единственный день превращали пустырь в маленький цирковой городок: тут и зверинец, и конюшни, и склады для реквизита, и цирк-шапито. А Фраму некуда было торопиться: полярный день длится несколько месяцев.

— Давай не зевай! — торопили друг друга рабочие.

— Скоро? Скоро? — интересовались эквилибристы, гимнасты.

— Жми, ребята! — как всегда невпопад, путаясь под ногами, кричали клоуны.

Фрама никто не понукал «давай, давай!», он работал не торопясь, прикидывая, обдумывая каждую мелочь.

Конечно, у него не было досок, фанеры и брезента, не было и гвоздей, молотков и верёвок, как у рабочих цирка Струцкого. У него не было ничего, кроме льдин и снега.

Но на полюсе как на полюсе!

Фрам не знал истории Робинзона Крузо, попавшего после кораблекрушения на необитаемый остров в тёплых морях. Он слыхом не слыхал, как тот ловко соорудил себе хижину, делал иголки и нитки, кроил одежду из кожи, приручал диких коз, сеял пшеницу. Сам того не зная, Фрам стал Робинзоном в стране белых медведей, и ему приходилось самостоятельно выпутываться из всех затруднений благодаря одной только природной сметливости и сноровке.

Хуже всего обстояло дело с обедами и ужинами. Робинзона Крузо выручали ружьё и удочка — он охотился и ловил рыбу. А Фрам?

Учёный медведь не хотел охотиться. Голодный и несчастный, он никак не мог решиться добывать себе пищу клыками и когтями. Большие, добрые и доверчивые глаза тюленей напоминали ему ручных друзей из цирка.

Фрам не мог смотреть на них как на добычу.

Не раз Фраму приходилось устраивать взбучку неугомонным песцам за их нахальство. Они рылись в его берлоге, возились, сновали перед самым носом, визгливо скулили, подзывая друг дружку, мешали ему спать. Когда песцы дрались из-за пойманной птицы, пух и перья летели по всей берлоге. Как легко можно было бы расправиться с этими маленькими зверюшками. Ударить чуть-чуть посильней — и всё. Но Фрам жалел их. Мягко шлёпнет песца, и песец суетливо улепётывает, радуясь, что дёшево отделался.

Некоторое время Фрам жил припеваючи благодаря своему дикому сородичу. Фрам придумал ему имя. Люди всем существам на свете давали имена. В цирке Струцкого был тигр Радж и леопард Ким, попугаи Жак и Коко, слоны Колосс и Гни-дерево, обезьяны Ники и Пики. Вот Фрам и назвал дикаря «Дуралеем», потому что голова у него была большая, но глупая. Он только и умел, что раскачивать ею день-деньской из стороны в сторону. С первой встречи Фрам понял, что им не сговориться.

Когда Дуралей шёл на охоту, Фрам занимался своими делами. Он отправлялся на берег, смотрел на океан, где уже растаял сплошной ледяной наст и теперь плыли в неведомые дали айсберги, эти таинственные корабли без парусов, без вёсел, без гребцов.

Потом не спеша отправлялся по следам Дуралея. Пятна крови на снегу говорили, что охота была удачной, что дикарь наверняка уже уплетает добычу в укромном месте. Фрам являлся к нему в самый разгар пиршества. Он приближался, встав на задние лапы, козырял с плутовским видом, словно бы говоря:

«Приятного аппетита, Дуралей! Рад ли ты гостю?..»

Дикий медведь вздрагивал и пускался наутёк, не успев даже облизнуться... Фрам устраивался поудобнее и доканчивал чужой обед. Сытый, он с удовольствием поглаживал брюхо и отправлялся на боковую, нисколько не мучаясь совестью, что живёт за чужой счёт.

Однако Дуралей вскоре совсем отчаялся и решил покинуть не принадлежащие ему больше владения. Он уплыл на льдине куда глаза глядят, лишь бы не встречаться больше с шальным медведем, который крутится, как смерч, скачет, как заяц, и, издевательски уклоняясь от честной драки, объедает тебя подчистую...

Фрам снова остался один и снова начал поститься.

Морда у Фрама заострилась, брюхо втянулось. Теперь, укладываясь спать, он чувствовал свои выпирающие кости.

«Плохо дело! — ворчал он про себя.— Куда уж хуже... Как быть, Фрам, малыш? Что делать?..»

Фрам ушёл подальше от берега, в глубь острова. Но и там он никого не встретил. Все живые существа держались берега океана, где можно было поживиться рыбой, где грелись на солнышке птицы со своими выводками.

Из похода Фрам вернулся с ещё более вытянутой мордой и прилипающим к спине брюхом. Изменив план своих исследований, он решил обойти остров вдоль по берегу.

Солнце медленно плыло по небу. Ослепительно сверкал снег. Блестели льдины. До самого горизонта простирался зелёный, бескрайний океан с мелкой зыбью волн. По океану плыли льдины, иногда причаливая к береговым скалам, потом снова уплывая нескончаемой вереницей вдаль. На ледяных прозрачных плотах плыли моржи и тюлени с детёнышами. Греясь на солнце, они путешествовали из конца в конец океана. И только один-единственный раз Фрам видел пароход.

Горячая волна прилила к сердцу, дыхание стеснилось. Пароход!.. Люди!.. Может быть, там охотник, который высадил его на пустынный остров, заботливо оставив провизию в скале-холодильнике, женщина, ласково гладившая его рукой. Пароход!.. Люди!.. Другой мир... Далёкий мир, где его понимали, где он никогда не был одинок и не чувствовал себя чужим, как случилось в этой ледяной пустыне среди диких неотёсанных медведей, умеющих только оскаливать клыки или удирать, завидя его.