Он бережно сложил оставшуюся еду в каменную кладовую и закидал её снегом, как делают собаки, пряча кость.

А послезавтра? А потом?

Фрам поскрёб лапой в затылке, как это делал клоун Августин, когда ответа на вопрос не находилось да и вообще не могло найтись.

Теперь можно было лезть наверх, искать себе жилище...

Вскоре Фрам нашёл пещеру, куда не задувал ветер, и, довольный, улёгся. Теперь ему не хватало только скатерти-самобранки с тюлениной и моржатиной. Но, увы, такого не предвиделось ни сейчас, ни потом.

Неделю спустя сухой мороз сковал океан льдом до самого горизонта. Взошло солнце. На востоке большой красный шар низко висел над океаном. Воздух стал прозрачным, как стекло. Наступило долгое-долгое утро. От стужи дыхание Фрама превращалось в ледяные сосульки, намерзавшие у рта.

Кругом, куда ни глянь, тянулся ледяной наст.

Фрам предусмотрительно попробовал его лапой. Лёд был толстым и прочным. Видно, пора отправляться на север, туда, где он встретит других белых медведей, своих далёких сородичей.

И Фрам неторопливо пустился в путь-дорогу. Голод жестоко терзал его. В зелёных полыньях время от времени мелькали тюленьи головы. Тюленихи-мамы подталкивали мордой детёнышей, помогали им взобраться на льдины, чтобы малыши погрелись в лучах нежаркого солнца. Фрам отворачивался, борясь с искушением.

Однажды ему повезло — он наткнулся на моржовую тушу, вмёрзшую в лёд. Возможно, это были остатки пиршества какого-нибудь белого медведя. А может быть, погибшего моржа просто прибило течением, прихватило морозом, и он прекрасно сохранился в природном холодильнике.

Фрам как следует поработал когтями и освободил тушу ото льда. После долгого поста как он набросился на мясо! И ел, ел, пока не почувствовал, что не может двинуться с места. Тогда он растянулся прямо возле остатков туши и крепко заснул. Проснувшись, доел мясо и с новыми силами двинулся дальше.

Фрам потерял ощущение времени. Он уже не различал дни и ночи, потому что здесь их не было. Иногда он шёл трижды по двенадцать часов кряду. А иногда спал почти столько же. Он долго привыкал к бесконечному утру и жестоким морозам.

Спустя неделю, а может быть, и две, когда солнце поднялось выше, Фрам разглядел за ледяным полем серую полоску суши. Это был длинный остров, но не такой скалистый и пустынный, как первый.

На снегу виднелись следы. Фрам сразу узнал большие, глубокие отпечатки, похожие на его собственные. Они переплетались с множеством более мелких следов — здесь бегали, прыгали, спасались от погони, охотились разные звери. Какие? Песцы? Или волки? Зайцы, а может быть, и собаки? Фрам не умел читать следы — в его прежней жизни такая наука была ни к чему.

Он ускорил шаг и, раздувая ноздри, пошёл по медвежьим следам.

Это была хорошо утоптанная тропа, проложенная каким-то медведем. Чувствовалось, что этот медведь был здесь полновластным хозяином. Следы не петляли, не путались, медведь шёл уверенно и спокойно.

Тропа, очевидно, вела прямиком к берлоге или засаде. А может, и к кладовой с запасами.

Фрам никогда ещё так не волновался. Сердце у него колотилось и останавливалось. Наконец-то он встретится со своим сородичем!

Незнакомый брат, родившийся и выросший на воле, среди льдов. Товарищ, который научит Фрама всему, чего он не знает или забыл.

Следы были свежие, чёткие. В морозном воздухе уже ощущался запах того, кто их оставил.

И вот они встретились...

Дикий медведь полярного края и медведь, вернувшийся из людских краёв.

Дикий медведь оскалился, встал на задние лапы и зарычал.

Фрам ответил ему дружелюбным урчанием. Он шагнул вперёд, потянувшись к незнакомцу мордой.

Дикий свирепо разинул пасть и попробовал укусить Фрама. Фрам удивлённо отскочил. Тогда дикий, раскинув лапы, бросился вперёд, чтобы начать жестокий медвежий поединок, когда соперники, сцепившись намертво, катаются по льду, пока один из них не останется лежать бездыханным.

Фрам легко увильнул от нападения и посмотрел на медведя с грустным упрёком.

Какая досада — первый встреченный им медведь оказался плохо воспитанным грубияном. Но ему можно было посочувствовать, потому что схватка с самого начала была неравной. В мире людей Фрам научился всяким хитроумным приёмам, а что умеет этот упрямец?.. И Фрам решил слегка поучить дикаря уму-разуму...

Прыжок — Фрам увернулся, а дикий медведь упал на четвереньки. Он обошёл вокруг Фрама, покачивая большой головой,— у всех медведей на земле это признак великого гнева. Потом, набычившись, он кинулся на Фрама сбоку, чтобы боднуть его под ребро, но Фрам перемахнул через дикаря великолепным прыжком и оказался далеко позади него, стоя на задних лапах как ни в чём не бывало.

Незнакомец разинул пасть от изумления. Ничего подобного он ещё не видал. В его тяжёлой голове такое не укладывалось.

Он развернулся и бросился на пришельца.

Фрам повторил свой великолепный прыжок. Дикий медведь проехался мордой по льду. Фрам не упустил случая, схватил дикаря за шиворот и встряхнул его несколько раз. В цирке Струцкого он так поступал с клоунами в медвежьей шкуре, когда они плохо передразнивали его. Потом он отпустил забияку и ждал, уперев лапу в бок. Глаза у него поблёскивали весело и беззлобно.

Всем своим видом он словно бы говорил:

«Ну что, почтеннейший, хватит? Как видишь, я умею шутить. А ты, к сожалению, не очень. А ведь это была только разминка. Я ещё и не такое могу. Лучше со мной не связывайся!.. Давай мириться. Ну, что ты рычишь? Что значит твоё «р-р-р»? Право, ты смешон и напрасно злишься. Давай лапу, будем друзьями!.. Ты не представляешь, как мне нужен друг в этой пустыне!..»

Фрам ждал, глядя озорно и дружелюбно: одна лапа в бок, другая протянута незнакомцу.

Но дикий медведь действительно не понимал шуток. Он не мог простить пришельцу его неслыханной дерзости. Снова вскочив на задние лапы, он с воем бросился на Фрама.

Тогда Фрам подставил медведю, как когда-то клоуну Августину, подножку. Приём этот удавался ему отменно и всегда вызывал хохот галёрки.

Медведь ещё раз ткнулся мордой в снег.

Фрам отдал ему честь, весело, но чуть-чуть свысока.

А дикарь опять встал на задние лапы и, пыхтя, полез в драку. На этот раз Фраму пришлось прибегнуть к двойному сальто-мортале, и было оно, пожалуй, самым удачным в его жизни.

Да, дикому белому медведю приходилось бороться с тенью, с заводным медведем-волчком, а не с живым соперником,

Фрам катал медведя по льду, прыгал через него, издевательски шлёпал лапой по носу. Потом, обозлённый глупым и мрачным упрямством, с каким тот снова и снова лез в драку, крепко уселся на него верхом.

Этому его тоже научил клоун Августин.

Медведь пытался стряхнуть с себя Фрама, он ревел, рычал, бегал, вставал на задние лапы, падал на четвереньки, пробовал кусаться, царапаться, кататься по сугробам — никакого толку.

Дикого медведя обуял ужас. Этот сумасшедший медведь, этот оборотень, неизвестный зверь в медвежьей шкуре внушал ему непреодолимый страх.

Теперь медведь хотел только одного: избавиться от этой напасти и удрать подальше.

Наконец уставший Фрам разжал лапы и соскользнул с его спины.

Дикий медведь тут же пустился наутёк. Он бежал во всю прыть, то и дело оглядываясь — не гонится ли за ним медведь-чудовище. Что-то ему почудилось, и он припустил так, что у него только пятки засверкали.

Фрам глядел ему вслед с досадой и сожалением. Какой нелепой получилась его первая встреча с северным сородичем и как глупо она кончилась! Вместо друга, вместо радости дружеской встречи Фрам наткнулся на драчливого, упрямого забияку. Если здесь все белые медведи похожи на этого, то он напрасно совершил такое долгое путешествие ради встречи с ними!

Огорчённый, Фрам бесцельно бродил среди льдов, теперь они казались ему чужими и враждебными.

Ему так не хватало сейчас человеческой доброты: его бы погладили, потрепали за ушами, успокоили. Сколько раз в последнее время люди подходили к нему и спрашивали: