Августин вдруг резко повернулся, открыл дверь клетки и выбежал, кинув медведю через плечо:

— Счастливого пути, Фрам! Счастливо!

Клоун Августин был очень-очень расстроен. Но он не хотел, чтобы кто-нибудь это заметил. Ведь даже плачущий клоун вызывает только смех.

В тот же день в последнем вагоне поезда Фрам отправился в путь. Вместе с ним ехал специально нанятый человек.

Ночь и ещё целых два дня ехал Фрам на поезде, пока наконец не прибыл в порт, откуда отплывал пароход в Северный Ледовитый океан.

В дороге Фрам чувствовал себя прекрасно. Он привык к долгим путешествиям, привык к мельканию за окнами разных деревень, городов, стран, к меняющимся от границы к границе нарядам. И сейчас он проезжал города, где на стенах ещё висели старые афиши, поблёкшие от дождя и солнца, на некоторых из них можно было разглядеть изображение белого медведя и слова: «Выступает Фрам...»

Фрам понял, что в его жизни происходит нечто необычное, когда пароход, на который его посадили, отчалил от берега.

Он царапался в дверь каюты, отказывался от еды не находил себе места.

Морская качка напоминала ему о чём-то давнем далёком, полузабытом.

Она напоминала ему о первом путешествии по океану, о первом в его жизни пароходе и о голубоглазом моряке Ларсе, который привёз Фрама в тёплые края.

Среди пассажиров быстро разнёсся слух, что на пароходе едет знаменитый Фрам из цирка Струцкого, что директор отправляет его домой, в страну вечных льдов, потому что он заболел тоской по родине и не может больше выступать.

И конечно, всем захотелось познакомиться с замечательным медведем поближе. Ему приносили булки и конфеты, фрукты и напитки. Некоторые пассажиры видели выступления Фрама в цирке и аплодировали ему. Они прекрасно помнили, как медведь пил пиво прямо из бутылок, играл на гармонике, угощал детишек конфетами. И сейчас их очень удивляло, что Фрам не притрагивался ни к конфетам, ни к фруктам, ни к бутылкам с пивом.

— Наверное, он скучает взаперти,— сказала молодая женщина.— Поглядите, какой он грустный! Когда я видела его в цирке, он был самым весёлым медведем на свете. Настоящий артист! Я тогда смеялась до слёз... Надо поговорить с капитаном. Он умный человек и, конечно, разрешит Фраму гулять по палубе... Могу поклясться, что медведь будет смотреть на океан и радоваться, как человек.

Молодая женщина была доброй и не ограничилась пустой болтовнёй. Она пошла к капитану и действительно убедила его. Фрама выпустили из каюты, и он стал свободно прогуливаться по палубе вместе с пассажирами. Он и вправду вёл себя как человек; время от времени Фрам вставал на задние лапы и долго стоял, опершись о бортовые перила, глядя в даль океана, туда, где простирались вечные льды.

Его окружали любопытные. Дети протягивали ему то мял, то корзиночку с конфетами. Фрам охотно играл с ребятишками. Он подбрасывал мяч, открывал корзиночку и раздавал детишкам сладости. К вечеру он уже подружился со всеми пассажирами.

Медведь часто подходил к борту, смотрел на океан, жадно втягивая ноздрями солёный воздух. Ночью он сам ушёл в каюту.

— Ну что я вам говорила! — радовалась молодая добрая женщина.— Это удивительный зверь! На месте капитана я бы купила дрессированного медведя, чтобы он всегда жил на пароходе. Лучшего развлечения для пассажиров не придумаешь!

Прошли три дня и три ночи, и цвет воды в океане изменился. Она стала зеленоватой, холодной. Ветер посвежел. Ночи сделались светлыми, прозрачными.

Фрам больше не играл в мяч. Стоя на задних лапах и вцепившись передними в железный поручень, он застыл, как изваяние. Раздувая ноздри, он принюхивался к холодному, колючему ветру. Фрам узнавал его.

Однажды утром он увидел на горизонте айсберги.

Осторожно огибая льдины, судно замедлило ход.

Фрам жадно вдыхал влажный воздух. Он не вернулся в свою каюту и простоял всю ночь, вглядываясь в голубоватую даль.

Вдруг медведь вздрогнул. Чья-то рука поглаживала его по спине.

Это была молодая добрая женщина. Кутаясь в тёплую шубку, она вышла на палубу — ей не спалось. Первый раз в жизни она совершала подобное путешествие. Женщина знала, что утром охотники собираются высадить Фрама на безлюдный остров, и, одевшись, пришла посмотреть, что делает белый медведь.

— Значит, милый Фрам, ты скоро с нами расстанешься? — тихо сказала она.— Неужели ты ни о чём не пожалеешь? Не затоскуешь о нашем мире? Не соскучишься там, в холодной пустыне?..

Её рука нежно гладила белый, влажный от солёного ветра мех медведя. Фрам обернулся и посмотрел маленькими добрыми глазками на стоящее рядом с ним человеческое существо; завтра ему предстояло проститься с людьми навсегда. Казалось, он понял вопрос и вместо ответа поднял согнутую лапу и осторожно положил её на плечо женщины.

Она негромко вскрикнула и на какую-то долю секунды подумала, что зверь — это зверь, пожалев, что так необдуманно вышла ночью одна на палубу и подошла к медведю.

Но Фрам уже снял лапу. В глазах его светился укор. Он словно хотел сказать:

«Почему ты испугалась? Не веришь, что я учёный медведь и никогда не причиню зла ни одному человеку?»

Женщина зябко поёжилась,— ночь была очень холодной.

— Спокойной ночи, Фрам!..— сказала женщина.— Иди, поспи в тепле. Завтра для тебя начнётся другая жизнь. Не очень-то лёгкая, потому что ты от неё отвык...

Фрам остался один. Ночь была голубая, светлая, непохожая на ночь. Откуда-то издалека её освещало солнце, скрытое туманной пеленой. Пароход приближался к тем краям, где день равен ночи, а сутки равны году.

IX. Пустынный остров на краю земли

Остров был высоким, скалистым и удручающе пустынным. Сугробы, льды, и ничего больше. Изредка белый покров острова вспарывали каменные пики.

Островерхие утёсы походили на башни разрушенной крепости. Казалось, её опустошили неведомые бедствия. И теперь одинокие развалины, окружённые зелёным безбрежным океаном, словно ждали кудесника, который мановением волшебной палочки вернёт их к жизни.

На острове — ни души. Не видно зверей на каменистых обрывах. Не струится голубоватый дымок в небе. Не взлетают птицы. Мёртвая тишина. Ни шороха, ни ветерка.

Пароход бросил якорь в открытом море.

Стояло холодное белое утро. Закутанные в шубы, пассажиры высыпали на палубу. Мороз пощипывал носы и щёки. Все дивились необычному полярному утру. Солнца не было, голубизна ночи редела, сливаясь с белёсым, словно бы неземным светом.

Утро без солнца. Солнце осталось далеко позади над тёплыми морями, откуда приплыли путешественники и где дни сменялись ночами, ночи — днями. Здесь ещё долго не взойдёт солнце. Пока оно лишь угадывается за багровой полосой на востоке.

Багровая полоса предвещала наступление северной весны. Не той, к которой привыкли пассажиры — с половодьем солнечного света и красок, буйством сирени и зеленью лужаек в жёлтых одуванчиках.

Весна здесь была другой: скупой, суровой. Ни ласточек, ни жаворонков, ни запаха трав и цветов, ни тёплых майских ливней, ни чёрной стрелы журавлиной стаи в небе.

Недели через две над горизонтом всплывёт багровое солнце. И не заходя несколько месяцев будет сиять в вышине.

Наступит самый длинный в мире день. Полярный день, вместивший в себя и весну, и лето, и осень.

Но солнце, ослепительно яркое, многократно отражённое льдами, будет всё же холодным, словно бы зимним для тех стран, где когда-то путешествовал Фрам с цирком Струцкого.

Летние лучи не потревожат вечной мерзлоты. Лишь тонкие ручейки побегут по ледяной глади, да из-под снега на скалах проглянет чахлый мох, да кое-где скудно прорастут маленькие, лишённые запаха цветы.

Обо всём этом с удивлением говорили пассажиры, собравшиеся на палубе. Они дивились, глядя на дикую красоту острова, возвышавшегося словно видение над зелёной водой. Но его красота была отчуждённой — казалось, остров не имеет отношения к живому земному миру.