Плавучую льдину Фрама занесло в один из прекраснейших уголков земли.

Чтобы полюбоваться таким чудом, люди спешат издалека, берут с собой фотоаппараты и мольберты. А потом пишут о нём в книгах, воспевают в песнях и стихах.

Но эта красота не радовала Фрама. От былого нетерпения, с каким он жадно разглядывал с палубы парохода первый ледяной остров, не осталось и следа, Красота не утоляла голод, не грела. Ещё один пустынный остров — только и всего!..

Высоко над хрустальными стенами синело небо. Второе, опрокинутое небо отражалось в ясном зеркале фиорда.

Фрам поискал глазами место поудобнее, где можно было бы пристать к берегу и взобраться наверх. Но не нашёл.

Хрустальные стены отвесно уходили в воду — ни расселины, ни выступа. Льдина с Фрамом оказалась между двух зеркал, установленных от самого неба до зелёного фиорда. Мерно, едва ощутимо, покачивался ледяной плот. Фрам оттолкнулся от стены лапой. Он хотел выбраться из фиорда и думал, что льдину отнесёт течением туда, где можно будет пристать к берегу. Однако льдина, качнувшись, сделала полуоборот и опять прижалась к гладкой прозрачной стене. Тогда Фрам упёрся обеими лапами в стенку и оттолкнулся посильнее. Но вместо того чтобы направиться в открытый океан, льдина неуверенно покрутилась, слегка покачиваясь посреди фиорда, и медленно поплыла в глубь залива, всё дальше и дальше.

Фрам лёг, положив морду на лапы. В конце концов, ему всё равно. Пусть льдина плывёт куда хочет!

Залив стал ещё уже. Свет мягче и слабее. Потом, словно занавес на сцене, ледяные стены раздвинулись. Перед Фрамом открылась небольшая долина, защищённая со всех сторон высокими ледяными горами. Берег полого спускался к воде и у самой воды превращался в настоящий пляж.

Долина, словно обнесённая крепостной стеной, надёжно укрытая от метелей, ветров и бурь, была согрета полуденным солнцем. Маленький оазис среди льдов, где пробивались зелёные ростки травы, где жёлтые и алые пятна полярных маков выделялись среди бархатистого мха.

У самой воды стоял мальчик с удочкой. Мальчик был одет в кожи и мех, обут в меховые унты выше колен, за поясом в ножнах висел маленький нож, а на голове нахлобучена громадная меховая шапка. Лицо у него было красновато-смуглое, глаза раскосые.

Мальчик напряжённо смотрел на неподвижный поплавок своей удочки. Он даже не заметил, как подплыла льдина. И только когда всколыхнулась вода, он поднял глаза.

Увидев белого медведя на льдине, мальчик вскрикнул. Фрам хорошо знал не только своё цирковое ремесло, но и детей. Он знал, как быстро можно рассеять страх малыша. Поэтому он начал кувыркаться через голову и танцевать вальс.

Ребёнок потёр глаза. Моргнув, он широко открыл их, попятился от берега, но не убежал.

Фрам продолжал представление, пока льдина не пристала к берегу. Двойной прыжок через голову, и он очутился рядом с маленьким эскимосом. Мальчуган хотел убежать, крикнуть, позвать на помощь, но не мог.

Ноги приросли к земле. Крик застрял в горле.

Он испуганно и покорно ждал, что белый медведь пот-вот схватит его, толкнёт лапами и повалит на землю.

Удочка задрожала у него в руке и выпала.

Мальчик не посмел нагнуться за ней.

Фрам растроганно глядел на него.

Почему так испугался эскимосский мальчик? Неужели он ещё не понял, что Фрам любит детей, любит радовать их? Вспомнив малышей из далёких стран, Фрам протянул лапу, чтобы погладить маленького эскимоса.

Малыш закрыл глаза и пошатнулся. Он решил, что настал его последний час...

Медведь мягко провёл лапой сначала по меховому треуху, потом по лицу мальчугана. Это была ласка. Да-да! Самая настоящая ласка.

Мальчик с опаской открыл раскосые глаза. Нет, это был не сон. Перед ним стоял живой медведь. Самый что ни на есть всамделишный белый медведь. И этот медведь гладил его.

Всё было точь-в-точь как в сказках, которые рассказывают старики в чумах долгой полярной ночью. Все тогда усаживаются вокруг плошки с горящим тюленьим жиром и слушают разные истории и небылицы про волшебных медведей.

Сказка длинная, запутанная, и её медленно, с остановками рассказывает старик или старуха. И похожа эта сказка на все сказки мира.

Только в тёплых краях сказки оказываются про сады с золотыми яблоками, про медные леса, про сивку-бурку, вещую каурку да про жар-птиц. А здесь, среди полярных льдов, о чём они могут быть, как не о белых медведях?

В эскимосской сказке главный герой волшебный белый медведь, он и сам был когда-то человеком, а теперь живёт где-то далеко-далеко на Севере, в царстве белых медведей, но говорит по-человечески.

Эскимосский мальчик немного успокоился и осмелел. Значит, сказки правду рассказывают. Значит, есть такие медведи!

Словно угадав его мысли, Фрам отступил на шаг и три раза перекувырнулся через голову — он знал: детворе это очень нравится. Потом Фрам встал на задние лапы, поднял с земли удочку и протянул её малышу.

Медведь взял у Нанука удочку.

Тут уже сомнений не оставалось: это был волшебный медведь.

Мальчик засиял от удовольствия и засмеялся.

Теперь он решился дотронуться до белого медведя рукой. Медведь был живой, взаправдашний. Он не укусил его, не растерзал, не повалил на землю, даже не зарычал. Наоборот, он ласково погладил его по голове и дал понять, что он не обыкновенный зверь. И ещё он так кувыркался! Такого ловкача не сыскать во всём их племени.

Это чудо надо показать всем. Жалко, что взрослые сейчас на другом конце долины, за стойбищем. Мальчик рванулся было за ними, но Фрам мягко придержал его лапой.

Фрам знал другую историю, более правдивую и менее прекрасную, чем сказки про волшебных медведей. Он помнил давнюю историю про то, как охотник одним выстрелом убил его маму, а его самого, маленького белого медвежонка, притащил связанным в стойбище и бросил в угол чума. Фрам уцелел благодаря счастливой случайности. И теперь он не торопился знакомиться с родителями мальчика. Он боялся, как бы эта встреча не кончилась плохо. Повернув к себе мальчика, он сделал ему лапой знак оставаться на месте.

Мальчик повиновался. Он понимал, что волшебного медведя надо слушаться. Удивляло его только то, что волшебный медведь не говорит. Ведь из дедовских сказок известно, что волшебные медведи поют, пляшут и разговаривают. Этот пока только плясал.

Чтобы испытать медведя, мальчик назвал своё имя:

— Меня зовут Нанук! А тебя?..

Фрам что-то прорычал в ответ. Когда-то его учили царапать на песке своё имя; но произнести его он не мог. Разговаривать Фрам не умел. Он ведь был просто дрессированным медведем. А вовсе не волшебным.

Нанук был разочарован. Волшебный медведь упал в его глазах. Он не ответил по-человечески!

А мальчику так хотелось поговорить с ним. Впрочем, может быть, медведь говорил не на эскимосском языке, а на языке белолицых рыболовов и охотников, которые каждый год приплывают на пароходе в их фиорд и привозят бутылки с огненной водой, ружья, пули, порох и бусы, меняя их на медвежьи и тюленьи шкуры, на белых и серебристых лисиц. Так подумал Нанук.

Поразмыслив, он решил удивить волшебного медведя — похвастаться своими игрушками. Он поманил Фрама за собой туда, где хранил свои сокровища. В тени за скалой, куда никогда не заглядывало солнце, стоял маленький, круглый чум из снега, с оконцами из льдинок и дверью, похожей на печную заслонку. Это была точная копия больших эскимосских чумов.

Крохотное жилище, построенное крохотным человеком.

Засунув туда руку по локоть, Нанук достал маленькие, вырезанные из белой кости лыжи. Потом коньки, тоже из кости. Рыболовные крючки. Клубок лески, сплетённой из волоса.

Приостановившись на миг, Нанук вскинул на волшебного медведя глаза, пытаясь понять, восхищён тот или нет.

— Погоди! — сказал он.— Я ещё не всё тебе показал... Приготовься, сейчас ты и не такое увидишь...

Из тайника в глубине маленького чума он вытащил ржавый нож с отломанным концом, лук и стрелы с костяными наконечниками, маленькое копьё — точное подобие охотничьего, с каким ходят на тюленей, несколько стреляных гильз и, наконец, пращу.