— Отдавай! — спокойно сказал беспризорник, что шел в центре стайки. И тотчас Володя оказался в кольце. Он без сопротивления отдал колбасу и хлеб.

— Деньги отдавай, — сказал тот же беспризорник. И руки Володиных сверстников потянулись к его карманам. Это было уже слишком… С внезапно подхватившей его энергией бешенства Володя оттолкнул ближайшего, разорвал кольцо и выметнулся вон. Он перемахнул мостовую и остановился. Вожак сделал ему знак и с поднятыми вверх руками пошел к нему.

— Не подходи! — крикнул Володя.

— Не подойду. Сдаюсь, — сказал вожак, остановясь. — Давай дружить. Ты мне нравишься. Отец, мать есть?

— Никого нет. А дружить не стану. Прощай! — и побежал.

Неподалеку от дома, на берегу Канавы, он увидел троих. Они играли в карты. Один из них был Алексей.

Володя тронул Алексея за плечо. Алексей поднялся. Взял колоду. Начал рвать на мелкие куски — по пять-шесть карт кряду. По набережной, внимательно оглядев подростков, прошел дядя Ваня.

— Я проиграл мамину блузку, — сказал Алексей. — С блестками.

Это была любимая материна блузка. Она надевала ее по праздникам и когда были гости.

— Не дам, — сказал Володя.

— Не начинать же нам опять драться, — сказал Алексей выразительно, и Володя понял, на какую драку намекает брат. — Я обещал. У меня нет денег. Много проиграл.

— Зачем ты играл?

— Не знаю, — сказал Алексей. — Мама умерла не от холеры. Ее можно было вылечить.

Они всей гурьбой поднялись на набережную, пошли к дому.

— Вы здесь подождите, у ворот, — сказал Алексей своим партнерам. Братья вошли в залу, Алексей вытащил из платяного шкафа блузку с блестками. Володя отвернулся. Пошел следом за братом. Пока Алексей спускался по лестнице, Володя обдумывал странные его слова. Взгляд его упал на стол, на распечатанный конверт. Это было письмо от Петра Петровича. Петр Петрович благодарил мать за гостеприимство, за доброту, справлялся о здоровье Алексея и тут же сообщал: он добрался пароходом до Саратова, а оттуда поездом до Москвы. Судовой врач, внимательно обследовавший его, поставил диагноз: отравление красной рыбой. Признаки, сходные с заболеванием холерой, но холеры нет и в помине. Сделал промывание желудка, усадил в ванну. И прочие средства… Самое главное — сразу поставить диагноз и начать лечение.

И снова — благодарность, пожелание здоровья…

Володя сложил письмо. Вернулся Алексей.

— Что ты на это скажешь?

— Ничего, — ответил Володя. И, глотая слова: — Беспризорники отняли у меня хлеб и колбасу. Деньги еще остались. Сейчас ничего не купишь.

— До завтра не умрем. Значит, мы все отравились красной рыбой.

Почему я не постарался уговорить маму? Почему я позволил увезти ее в больницу? — казнясь, думал Володя. — Почему я позволил? Почему?

…Ночью их разбудил стук в дверь.

— Наверно, новые жильцы, — сказал Алексей и пошел открывать. Вернулся он не один.

Режущий глаза электрический свет, стук чемодана о пол. Илья! И какая-то женщина.

— Это самый младший, Вова, — сказал Илья. — Ты помнишь его? — И стал тормошить Володю. — А это моя жена, Верочка.

— Вижу, — сказал Володя. Верочка наклонилась, поцеловала его в щеку.

И час, и другой они говорили о матери. Илья расспрашивал о подробностях болезни, словно это могло чему-то помочь. Но усталость взяла свое, и молодожены стали устраиваться на ночлег.

…У Ильи с Верочкой были с собой сухари, изюм, немножко орехов — прошлогодних. Володя сбегал на рынок, принес хлеба, кислого молока. Обещал сварить обед. Но от обеда Илья с Верочкой отказались. Они должны были навестить Сергея Иваныча, тетю Марусю…

— Красивая, — сказал Володя, едва старший брат с женой удалились.

— Пожалуй, — согласился Алексей. — А на прежнюю гимназистку не похожа. Выросла, что ли? И нет того румянца.

Володя уселся за свой безалаберный, как он теперь и сам понимал, роман, Алексей — за книгу.

Илья с Верочкой вернулись под вечер и тотчас спустились вниз, к дяде Ване.

Под окнами веранды стоял военный и кого-то, должно быть дядю Ваню, высунувшегося из окна, громко спрашивал о дворнике. И бранил дворника всячески.

— Удрал куда-то. Далеко не уйдет! По нем давно стенка плачет! — кричал военный.

Стук шагов — Илья с Верочкой.

— Наверно, этот дворник наговорил лишнего, — сказал Алексей.

— Не ставить же за это к стенке! — сказала Верочка.

— К стенке не ставить, а вообще — лакей! — ответил Алексей. — Каждый раз вспоминает господ, старое время. Конечно, ему было неплохо. И ел хорошо, и жил в тепле. Одних чаевых от гостей…

Верочка что-то возразила, а Володя подумал: нашла с кем спорить — с Алешкой! Кто его переспорит?

— Я тоже этого дворника не терплю! — сказал Володя.

Верочка зачем-то пошла с Ильей в комнату, и оттуда до слуха младших донесся ее приглушенный голос:

— Братья жестокие, бессердечные.

Молодожены вернулись, и спор возгорелся вновь.

— Пойми, Алеша, — горячо заговорил Илья, — гражданская война кончилась! Мы потеряли в ней брата и отца! Она случилась, она грянула, и с обеих сторон было много жестокостей…

— Начало гражданской войны надо искать в эпохе Ивана Грозного и в последующих царствованиях, — сказал Алексей.

— Я понимаю, — вновь заволновался Илья, — вы оба много читали за эти годы, Владимир даже взялся за роман, а я отстал от чтения, многое забыл, но поверь и моему с Верочкой опыту, знанию…

Нет, Илья, думал Володя, и тебе Алешку не переспорить. Не умом, а догадкой он понял: Ильей руководит чувство, Алешкой же — Алешка строго логичный, точный в словах и ни на шаг не уклоняется от предмета спора.

…Итогом неоднократных совещаний Ильи с обеими тетями и дядей Ваней было то, что Алексея Илья возьмет с собой в Саратов, где Илья продолжит учение в университете, Алеша в школе, Володю же берет к себе саратовская тетя Феня. Скоро она будет здесь — проездом на курорт, а за Володей приедет ее муж, дядя Серафим.

Это решение не вызвало радости ни у одного из младших. Они могут еще перерешить по-своему. Они могут…

А квартиру уже осматривал в сопровождении своей супруги и неизменного дяди Вани какой-то начальник не то из Госморлова, не то из Областьрыбы и по-хозяйски прикидывал: где быть спальне, в какой комнате разместятся его «архаровцы», что купить из мебели…

— Иван Абрамович времени не теряет, — с обычной в таких случаях пренебрежительной миной сказал Алексей.

Володя вспомнил базар, беспризорников, Алешкин проигрыш в карты… Газеты сообщали, что во всем Поволжье хлеба начисто сожгло солнцем, надвигается голод неслыханный.

— Пароходские ребята, особенно из бюро ячейки, советуют мне ехать, — сказал Алексей. — Говорят: надо учиться, кончить школу. В крайнем случае я вернусь.

— А где жить станешь?

— Найду где-нибудь.

— В крайнем случае я тоже вернусь.

Но оба брата подолгу задумывались.

С лестницы — перестук каблучков. Володя понял: она, тетя Феня. Володя один был дома — пристроился с книгой на веранде. Илья ушел рано. Он и двух дней не мог сидеть без дела. Вместе с Верочкой, с армией астраханских врачей, сестер, санитаров добровольно ринулся добивать угасающую эпидемию холеры.

Володя бессознательно ждал первой встречи с тетей, первого впечатления: что-то оно должно было подсказать. Иван Абрамович говорил: тетя Феня живет неплохо; бывает, жирно едят. Наверное. На курорт ездит. Он, Вова, и слова такого не слышал: курорт. Только в книгах читал. Мать никогда плохо не отзывалась о сестрах, напротив, выгораживала, а об этой однажды сказала нечаянно: м е щ а н к а. А он знал, что значит в устах матери мещанка. Жирно едят! Нашел чем соблазнить!

Вот она — тетя Феня. Думал: толстая; нет, не толстая. Гладкая. У нее было бы приятное лицо, у тети Фени, — чуть вздернутый нос, светло-карие глаза, — если бы… если бы не эта печать равнодушия во взгляде, в сомкнутых губах. Ни в одной черточке — ни радости, ни привета. И даже — интереса.