СОФИЯ : Вы встречались еще с этой женщиной – с Патрицией?
МИШЕЛЬ : Нет. Никогда.
СОФИЯ : Вы не пытались узнать, что с ней стало?
МИШЕЛЬ : Я боялся, что не внесу это испытание. И предпочел не знать. Я струсил. И потом … Время сделало свое дело. Я выбрал Бога.
СОФИЯ : А если бы Церковь разрешила священникам жениться, вы думаете, от этого стали бы худшим священником? Худшим папой?
МИШЕЛЬ : В то время догма не допускала этого. Получить лучшее и в этом мире, и в ином – одновременно невозможно. Вопрос не стоял.
СОФИЯ : Но теперь-то, когда вы решили за две недели покончить с отлучением от церкви женщин, совершивших аборт после изнасилования, и наоборот, отлучить священников-педофилов и отменить индекс запрещенных книг, – вам не кажется, что можно накинуть недельку и как-то урегулировать вопрос женитьбы для священнослужителей?
МИШЕЛЬ : Я и правда подумываю взяться за это дело. Но не в первый год. Нужно дать кардиналам переварить первую волну реформ. А вот насчет второго года – не буду зарекаться. Я не хочу, чтобы другим приходилось так же, как мне когда-то, выбирать между убеждениями и полноценной мужской жизнью. Я не слепец. У Церкви много священников, имеющих тайные семьи, у них есть дети, живущие таясь, во лжи, хотя они-то ничего плохого не совершили. Я хочу избавить этих детей от боли, которую они испытывают, слыша, как чужие люди говорят «Отец мой» – их отцам, которых официально у них нет. Я хочу защитить сердце этих детей, они тоже творения божьи.
СОФИЯ : А что ваше собственное сердце – до краев полно одной лишь любовью к Богу? Целиком? Или же в нем тоже угнездилась пустота? Антиматерия?
МИШЕЛЬ : Вы жестоки.
СОФИЯ : От вас научилась. Так как же?
МИШЕЛЬ (Помолчав): Мое сердце – как кусок кремня, который иногда находишь на пляже, знаете? Иногда повезет, и найдешь его. Кремень никогда не бывает ровным и гладким. Кремень – он другой. Плотный, угловатый камень, он колется и царапает, и его тоже ломают и оббивают. Это камень, весь состоящий из граней, провалов и шишек. Острие, грань и шишка… Все это… Все это формирует камень. Все это дает ему силу и характер. Теперь вы знаете мое сердце. Кремень.
СОФИЯ : Значит, и у него есть шишки.
МИШЕЛЬ : Да. Давно я не заходил на эту «нейтральную полосу», София.
СОФИЯ : Кремень – это еще источник искры.
МИШЕЛЬ (Пауза, неотрывно смотрит на Софию): При некоторых обстоятельствах – да.
СОФИЯ (Пауза). Спасибо.
МИШЕЛЬ : Вы верите мне? Вы мне доверяете?
СОФИЯ : Да.
МИШЕЛЬ : Хотите, я поклянусь на Библии? На Священном Писании?
СОФИЯ : Отчего мне в вас сомневаться? Нет желания. Нет смысла клясться на Библии или на Евангелии. (Пауза) К тому же я не уверена, что в этом случае вы поклянетесь самым дорогим.
Мишель и София испытующе смотрят друг на друга и улыбаются – печально, но без горечи.
МИШЕЛЬ : Спасибо, София. (Пауза) А теперь расскажите мне о ваших банковских неприятностях.
СОФИЯ : Это вопрос денег. Больших денег. Никак не связано …
Дверь внезапно открывается, и в ризнице появляются Гвидо и Стефан.
СТЕФАН : Женщина ?!?
МИШЕЛЬ (Оборачиваясь к Софии и оглядывая ее с головы до ног): Вне всякого сомнения. (Поворачиваясь к Стефану) Вы наблюдательны.
ГВИДО: Это она! Та, что повсюду ищут. (поворачивается к двери) Гвардейцы !
МИШЕЛЬ : Монсеньер Фальконе, перестаньте орать и закройте дверь.
Мишель смотрит на Гвидо и укрощает его взглядом, без единого слова. Продолжительное немое противостояние. Гвидо выполняет приказ.
МИШЕЛЬ : Спасибо. (Долгая пауза). Неужели ватиканские обычаи вытеснили элементарные правила общежития? Вас никто не учил стучать прежде, чем войти? Ваше воспитание оставляет желать лучшего.
ГВИДО : Нам послышались крики, доносящиеся отсюда.
МИШЕЛЬ : Вам теперь мерещатся голоса?
СТЕФАН : Мы подумали, вам сделалось плохо. Такое уже случалось, понимаете? Мы хотели успеть вовремя.
МИШЕЛЬ : Вы что-то стали слишком много думать. Обычно это вам не свойственно. И многовато берете на себя, на мой взгляд. Хотя в этом как раз у вас есть приличный опыт … Господа, я предупрежу вас, когда надумаю падать в обморок. Вы узнаете об этом первыми. Но в данный момент здоровье мое отменное. Сударыня беседовала со мной. (Повернувшись к Софии, очень по-доброму, Мишель добавляет) И я ей за это очень благодарен.
ГВИДО : Но как она сюда вошла?
МИШЕЛЬ : Силой Святого Духа.
СТЕФАН : Кто она такая?
ГВИДО : Это София. Она оказалась недостойна оказанного ей доверия. Слила информацию журналистам.
СОФИЯ : Неправда!
ГВИДО : Так это вы! Это вы все рассказали!
СОФИЯ : Неправда! Я ничего не говорила!
ГВИДО : Она прирожденная лгунья! Нельзя верить ни слову, сказанному этой змеей.
СОФИЯ : Неправда! Говорю вам, все не так.
МИШЕЛЬ (к Софии) : Успокойтесь, София, я здесь, рядом с вами. (Поворачивается к Гвидо) Монсеньер Фальконе, расскажите-ка мне об этих разоблачениях …
ГВИДО : Сплетни для бульварной прессы. Всякая дрянь.
МИШЕЛЬ: Господь вездесущ, знаете ли. Всякая низость дойдет до него. И потом я тоже люблю время от времени наводить справки о всяких проказах, реальных или вымышленных, моей паствы. Кстати, это напомнило мне о том, что нужно указать мой новый адрес.
СТЕФАН : Кому? Через двадцать минут весь мир будет знать, что вы живете в Риме.
МИШЕЛЬ : Не в Риме, монсеньер фон Харден. Не в Риме. В Ватикане. Но уверяю вас, служба доставки подписного журнала Closer не перепутает.
СТЕФАН : Closer ? Французский еженедельник?
ГВИДО : Журнал, который опубликовал новость о том, что французский президент …
МИШЕЛЬ : Он самый. На скутере! В каком-то смысле это было очень по-итальянски. Скутер … Но этим сходство между двумя соседними странами исчерпывается.
ГВИДО : Как прикажете это понимать?
МИШЕЛЬ : Да так… Ни один итальянец так и не уяснил назначение шлема. Так вот, именно журналисты из Closer, определили, кто был человек, подвозивший горячие круассаны… В шлеме и в строгом деловом костюме … Одной очаровательной белокурой актрисе.
СТЕФАН : И вы читаете такое?
МИШЕЛЬ (скромно) : Ага.
СТЕФАН : И вы прикажете доставлять журнал сюда?
МИШЕЛЬ (скромно) : Ага. Если повезет, он будет у меня как раз вовремя. А не после драки. В Гвиану журнал доходил на неделю позже, чем в метрополию. Позор. Я даже написал издателям жалобу. На официальном бланке. Они не поверили, и ничего так и не изменилось. Вы не думаете, что мне стоит слегка намекнуть на это – в речи, которую я буду сейчас говорить с балкона?
СОФИЯ : Теперь на пути Closer не будет лежать океан. Вы станете ближе друг другу. Позвольте посоветовать вам повременить?
ГВИДО : Нечего ее слушать. Ее место в тюрьме. Я зову гвардейцев.
МИШЕЛЬ : Вы поаккуратней с вызовом гвардейцев, монсеньер Фальконе.
ГВИДО : Как это по… (спохватывается) Почему вы так говорите?
МИШЕЛЬ : Мне бы очень хотелось понять, что там узнали эти журналисты. И потом, о какой газете речь?
ГВИДО : Да о Каррера де ла Сера. Там у нее брат работает.
СОФИЯ : Я ничего не говорила брату. Ничего не говорила журналистам.
ГВИДО : Да ну? И как тогда они узнали? Вы настучали брату, чтобы набить себе цену и поставить Церковь в ужасное положение. Вы преступница. Сознайтесь!
СОФИЯ (кричит, на грани слез, но не плачет) : Это неправда.
МИШЕЛЬ : Ничего не бойтесь, София. Я вам верю. (К Гвидо) Я прочел в самолете газету, о которой вы говорите. Там действительно есть заметка про некоего кардинала. На этот раз новость не пришла ко мне с недельным опозданием. Газета прибыла в Париж утренним рейсом из Рима. Это вы про эти несколько строчек говорите?
ГВИДО : Их написал ее брат. Он готовит гораздо более серьезную статью на следующей неделе. Мы в курсе.