Мистер Эдди покорно пошёл следом.

Тётя Маргарет, которая сейчас стояла на другой стороне комнаты, довольно открыто смотрела на Тоню и Кики, её взгляд говорил, что было время, и не так давно, когда в великом штате Миссисипи цвета кожи не должны были смешиваться — и они не должны были смешиваться сейчас.

— Мы не останемся надолго, — тихо сказала Тоня, будто предугадывая мои мысли и зная, как, должно быть, выглядит, что чёрная женщина и белый мужчина стоят вместе.

— Не глупи, — ответил я.

— Я просто пришла проститься и проверить тебя, Вилли. Бог Свидетель, тебе нужна вся помощь, которую ты можешь получить, особенно сейчас. Я бы принесла пива, но тебе, наверное, лучше не пить из-за лекарств, на которых ты сидишь. Если тебе понадобится, чтобы кто-нибудь присмотрел за Ноем, просто скажи. Мы будем счастливы помочь. Просто приходи в любое время. Кики отвлечёт его от дел.

— Уверен, так и будет, — сказал я.

— Что это значит? — спросила она, озадаченная моим тоном.

— Кики говорила ему некоторые вещи… Не уверен, что мне это нравится, если честно.

— Какие вещи?

— Обо мне и Кайле.

— Что она может знать о тебе и Кайле? — требовательно спросила Тоня.

— Я не хочу ругаться с тобой, — сказал я.

— Я не ругаюсь, малыш. Но я хочу знать. Я никогда не говорила ничего о маме Ноя.

— Ну, она откуда-то берёт информацию.

— Откуда?

— Я не знаю.

Тоня была расстроена. Я не хотел просто вот так это выпаливать. Она повернулась к своей дочери и начала яростно жестикулировать.

Кики сказала, что у них была учительница на замене, которая рассказала ей о “Крэковом малыше”.

Она сказала мне не играть с Ноем, потому что у него два папы, а это неправильно, — прожестикулировала Кики.

Это сказала тебе та учительница? — спросила Тоня.

Она сказала, что папы Н. отправятся в ад, и что Н. глухой из-за того, что Бог разозлился на них и захотел наказать их за грехи. Она сказала, что Бог ненавидит глухих людей.

Ты мне врёшь? — требовательно спросила Тоня.

Нет, мама! Она так сказала. Она сказала, что Н. глухой из-за того, что Бог его ненавидит. Я сказала, что я тоже глухая, но Бог не ненавидит меня, так что она, должно быть, ошибается. Она разозлилась, когда я так сказала.

— Ты веришь в это дерьмо? — довольно громко спросила Тоня. — Я позвоню в школу и спрошу, кто был учителем на замене. Я тебя умоляю! Эта женщина не поймёт, что её сразило! Так говорить с нашими детьми.

Я пытался обдумать мысль о том, что учительница в школе моего сына сказала другим ученикам, что мой сын был глухой потому, что его отец гей, и что Бог ненавидит таких людей, как я.

«Почему я не был удивлён?»

Тётя Маргарет продолжала смотреть на нас через зал, её неодобрение было более чем очевидным.

— На меня смотрят, — сказала Тоня.

— Прости.

Глава 44

Схлопотать пулю

— Ненавижу это, — прошептал Билл.

Он сел рядом со мной на диван. Ной был по другую сторону от меня, склонившись, чтобы положить голову мне на колени. Я погладил его по волосам здоровой рукой, и хоть его глаза были закрыты, и он устал, он не спал.

На прощание пришло много людей, большинство смутно знакомых, но некоторых я вовсе никогда не видел. Было три гостевых книги для записей, и по телевизору с плоским экраном в углу крутили видео с фотографиями жизни деда.

Несколько человек, проходя мимо, специально останавливались, чтобы поглазеть на мое лицо, некоторые невольно вздрагивали.

— Когда последний раз кто-нибудь из этих людей приходил увидеться с дедом? — тихо спросил Билл. — Сборище лицемеров.

— Тебе не нравятся похороны, — заметил я.

— А кому-нибудь нравятся?

— Напоминает мне о папиных похоронах.

Он недовольно сжал губы.

— Помню, как ты сидел там, — сказал я, — и не говорил ни слова и не плакал… ничего. Будто тебе было плевать.

— Я был счастлив, — признался Билл.

— Нет, не был.

— Был. В какой-то мере. Рад, что всё закончилось.

— Всё равно.

— Он не стоил слёз, — сказал Билл. — Я не плакал тогда и не плачу сейчас. Ради этого никчёмного придурка я бы не вылез из кровати, чтобы помочиться. Я был рад, что он умер. Тина говорит, у меня проблема с “выражением эмоций”, но что это жирная корова вообще понимает?

— Ты должен был быть немного расстроен, — отважился сказать я.

— Я был, — признал он. — Но потом я подумал о том случае, когда ты выстрелил в окно его машины этим своим дурацким пневматическим пистолетом. В тот день он чуть не убил нас к чёртовой матери. Если бы мама его не остановила…

Он замолчал, и мои мысли вернулись обратно в тот день с внезапной болезненной ясностью.

Это было рождественское утро, и мы как раз открыли свои подарки. Пневматический пистолет, о котором я молил и молил и молил, лежал под ёлкой. Первым делом я пошёл на улицу и прицелился в боковое стекло со стороны водителя папиной машины, думая, как круто было бы увидеть, как пуля рикошетит от окна. Она не срикошетила. На улице было холодно, и стекло разбилось вдребезги — это было одним из моих ранних знакомств с физикой.

Я стоял у машины в ужасе, задаваясь вопросом, какую ложь мог бы сказать, чтобы вытащить себя из большой головомойки, зная, что попал. Как раз тогда вышел Билли, увидел, что я наделал, схватил меня за руку и затащил обратно в дом.

— Не рассказывай ему! — пробормотал Билли.

— Он узнает!

— Просто притворись, что было холодно, и стекло разбилось само.

— Стекло не бьётся само.

— Бьётся, когда становится слишком холодной, тупой ты мудак.

— Не бьётся.

— А вот и бьётся!

Всё было хорошо, пока совсем незадолго до ланча папа не вышел на крыльцо и не увидел разбитое окно. Он залетел обратно, требуя сказать, кто из нас, засранцев, разбил стекло.

Я уставился на Билли в беспомощном ужасе, зная, что папа надерёт мне зад так сильно, что я, наверное, неделю не смогу сидеть.

— Это вышло случайно, — сказал Билли.

— Это ты сделал? — требовательно спросил папа, переводя злой взгляд на Билли.

— Я не хотел, папа! — боязливо воскликнул Билли.

И вот так Билли взял на себя ответственность за то, что сделал я — и, Боже, какую цену он заплатил. Папа схватил шнур удлинителя, собрал его в ремень, заставил Билли спустить штаны и высек его до полусмерти. Это продолжалось так долго, что, в конце концов, я сломался и попытался ему помочь. Я схватился за шнур, надеясь остановить отца. Вместо этого он переключился на меня, и мы оба получили взбучку, пока мама не закричала так сильно, что папа остановился. К этому моменту у Билли на заднице и на ногах была кровь, а я плакал так сильно, что не мог дышать. В тот день Билли получил намного хуже, чем я, и я никогда не понимал, почему он принял моё наказание, когда знал, каким оно будет плохим.

— Почему ты это сделал? — тихо спросил я.

— Потому что ты был таким слабаком. Ты по-прежнему такой, но это другая история. Ты всегда боялся его до смерти. Полагаю, меня это злило. Я сочувствовал тебе. Казалось, тебя это беспокоило больше, чем меня. Я думал, что это потому, что ты маленький, но, полагаю, ты был более чувствительным к таким вещам. Мне было плевать. Больше всего он меня злил. «Спускай штаны, мальчишка!» Каждый раз, когда он так говорил, мне хотелось вырвать ему глотку. Он был просто большим задирой. Вот и всё. В любом случае, он так много пил, особенно под конец, что не знал, какого чёрта творит. Пока ты притворялся, что тебе страшно, он был счастлив. Что за придурок.

— Я не притворялся, — отметил я.

— Я знаю, — сказал он. — Я всегда был больше тебя. Если бы у нас был ещё год или два, я был бы достаточно большим, чтобы давать сдачи — и я дал бы. Я бы пнул его зад до самого Мемфиса. Я не мог терпеть того, что он делал с тобой и мамой. Если бы я подумал об этом, то достал бы его ружьё и подстрелил бы его. Но я никогда не думал об этом, поэтому не сделал. Полагаю, это была удача.