— Я слышу тебя, Син.

— Как ты узнал, что это не Инди? — спросила я из-за экрана.

Он вытянул свою спину и шею, пока не смог увидеть меня.

— Он ходит как грёбаный слон, — он снова растянулся на диване. — Ты голая.

Я открыла дверь.

— Ага. Моя задница болит.

— Сильно? — он посмотрел над бассейном и затянулся сигаретой.

Я взяла его пачку со стола.

— Нет. Просто воспалена, — я села и прикурила.

— Это не произойдет снова.

— А я спрашивала твоего мнения? — со щелчком я бросила его зажигалку на стол.

— Этот парень мне как брат. Он заботится о тебе. Действительно заботится.

Полотенце было обернуто вокруг талии Стрэта, но остальная часть его тела была обнажена. Музыкальные ноты на его груди слегка колебались. Я не попробовала их. Не сделала и большей части всего, но я получила его. Я почувствовала себя обманутой.

— А что на счет тебя? — спросила я.

— У нас уговор.

— Ах так?

— Ты — его.

— Вы бросили монетку или что-то ещё? — я произнесла это, не дыша: на половину шутя, на половину находясь слишком далеко, на неправильной стороне люда, чтобы оставаться полностью в негативе. Я освободила свои легкие, позволяя натиску никотина покалывать мои пальцы.

— Сыграли несколько рук¹.

— Ты серьёзно?

— У него был стрит.

Я облокотилась о диван.

— Вы могли бы спросить меня.

Он протянул свою руку к пепельнице. Мускулы придавали резкости его татуировке. Каким же великолепным он был.

— Нее, — Стрэт оторвал свою задницу с порханием оранжевых тлеющих угольков. — Мы не хотели драться.

— Тогда как ты объяснишь свой член в моей заднице?

Он пожал плечами:

— Одна ночь.

Я наклонилась к руке на спинке дивана и зажала сигарету между зубами. Пошли на хер. Я не бейсбольная карточка, которой можно торговать.

— Трахнитесь, парни.

— Мы это уже сделали, — он поднялся и навис надо мной. Полотенце упало, и его член стоял между нами прямо и жестко.

— Одна ночь, — констатировала я. — Вы обговорили время? Ты согласился заблаговременно?

— Если бы возникла ситуация, ну да. Это было частью соглашения.

— Трахни себя дважды, — мой голос источал мёд. Хотя я ещё не признавала этого, однако воспаленное ощущение в моей заднице уменьшилось, а несчастное влагалище оживало.

Мы рассматривали друг друга, сверху вниз, наполовину угашенные наркотой и такие молодые, ища глупые оправдания, чтобы сделать глупые вещи.

— У тебя есть шанс. Сейчас всё ещё ночь.

— Ещё несколько часов. Затем, да-а-а, я — его.

Он прикоснулся к внутренней стороне моего колена. Никакого давления, только прикосновение.

— Раздвинь свои ноги, Син.

Я медленно развела свои колени. Стрэт забрался коленями на диван и раскинул их, наклонился вперед, чтобы поцеловать меня. Он целовался, как мужчина. Так как будто он отмечал свою территорию языком. Я обернула свои руки вокруг него.

«Только один раз», — сказала я себе. — «Только один раз, я могла бы шантажировать их тем же способом, каким они шантажировали меня».

Я позволила Стрэту взять меня. Не было никакого другого способа описать путь, посредством которого он держал меня снизу, надавливая на клитор до тех пор, пока я практически не кончила; затем он замедлился, чтобы держать меня на краю, целуя правильно и нежно, прежде чем я кончила, а он взорвался у меня внутри.

Только тогда я была удовлетворена.

______________

Примечание:

1 — партии в покер.

Глава 29

1994 год

Вино ударило мне в голову. Казалось, будто Дрю с особым благоговением вытаскивал на свет записи «Пули и Кровь». Я достала полотенце, чтобы оно впитало воду, и Дрю спокойно поставил коробки на него.

Я оказалась перед необходимостью сообщить ему о том, что младенец, который нас разъединил, собственно, мог быть и не его. Мы были небрежны с нашими телами в то время.

Но когда я увидела, как он вытащил конверт из коробки, и осознала связь, которая всегда была между ним и его другом, то ощутила реальную необходимость рассказать ему всё, и ещё более сильную — просто похоронить всё навсегда. Зачем поднимать эту тему? С какой целью мне рисковать ранить его предательством друга? Я не глупа — думать, что значу для него больше, моё предательство такое же, как и Стрэта. Единственная вещь, которой я рисковала, рассказав ему правду — разрушить воспоминания о его лучшем друге. Я не хотела превращать эту связь в ложь.

Я была труслива. Я задолжала ему правду.

— Дрю. Инди… Я…

Голос молодого парня раздался с вершины лестницы, он кричал по-французски. Орри кричал в ответ. Дверь хлопнула. Шаги раздались по деревянному покрытию, и мальчишка вбежал в комнату, рубашка на половину заправлена, рыжие волосы уложены на бок.

— Какого…?

— Джонатан, — сказала я, замечая, как он превратился в лёд, я была в ужасе от этой его способности.

— Марджи. Когда ты сюда приехала?

— Это — Дрю. Он работает со мной.

Они кивнули друг другу. Маленький Джон был уже мужчиной — слишком жёсткий — для его же блага.

— Что случилось? — спросила я. — Ты выглядишь так, будто только что увидел приведение.

Он сглотнул. Дети приходили в винный погреб, когда им было необходимо вырваться от всей хрени, происходившей в огромном доме. Иногда, чтобы спрятаться. Иногда из-за плохого настроения. Я знала, где пряталась Фиона в течение недели, после выдачи табеля успеваемости, а где Ленни — через каждые двадцать восемь дней, а также Кэрри — всякий раз, когда папа был дома.

— Я в порядке, — и он стал подниматься наверх.

Дрю отвлекся на конверт.

— Подожди, — сказала я Джонатану. — Попробуй это.

Я вручила ему свой бокал вина. Он учился в пятом классе, но уже получил разрешение дегустировать, и к тому же, я не была готова позволить ему уйти, пока беспокоилась из-за него. Джонатан взял бокал. Относиться к нему как к взрослому — всегда срабатывало, и он казался более спокойным, когда вернул мне его обратно.

— На вкус прекрасно, — сказал он.

— Пойдем со мной в комнату хранения на секундочку. Я хочу поговорить с тобой. Дрю, ты не возражаешь?

— Всё в порядке, — на секунду он оторвался от влажной растекающейся записи и взглянул на Джонатана. Я не обратила на это внимание. Ни на сильно напряженную челюсть Инди, ни на его неестественно расширенные глаза. Я просто затащила своего брата во внутреннее хранилище и посадила его на старинную винную бочку.

— Что случилось? — прошептала я.

— Ничего.

— Джон.

— Что?

— Давай тратить наше время эффективно. Ты собираешься мне всё рассказать. Всё равно нам надо покончить с этим делом.

Он сжал свои губы, скрестил руки, выпятил челюсть. Я облокотилась на нижнюю полку и ждала.

— Ты не сможешь рассказать об этом, — сказал он.

— Ты же знаешь, что я не стану.

— Ты должна действительно поклясться.

Иисус! Снова очутиться в начальной школе. Чтобы сделать маленькие вещи более значимыми. Чтобы думать, что вы обладаете контролем, когда на самом деле нет, а взрослая жизнь — только слой детства с манерами и привилегиями. Когда ложь походит на легкие ответы на неудобные истины.

— Хорошо, — сказала я. — Давай сделаем это. Давай дадим обет. Мы поднимем наши руки вверх и поклянемся, что всё, что мы скажем, останется тайной. Когда мы опустим наши руки, мы расторгнем обет и вернемся к обычной жизни.

Джонатан подумал об этом секунду, затем с коротким кивком сказал:

— Договорились.

— Но есть другая вещь. Мы не можем лгать. Не тогда, когда обет открыт.

— Хорошо.

Я подняла свою руку, и он зеркально вторил мне.

— Обещание открыто, — сказала я. — Что случилось?

Джонатан глубоко вздохнул и посмотрел в угол комнаты.

— Керри и я были снаружи, когда начался дождь, и мы застряли в домике с бассейном.