Дрю свернул вправо, вылетая на обочину. Это случилось в один миг, но это был единственный способ спастись.

Из него получится хороший отец.

Я закрыла своё лицо руками. Украла ли я это у него?

Взять на заметку: тема «не чувствовать кое-что» не означает, что вы не чувствуете это. Быть бесстрастной и холодной не означает, что в вас нет горшочка полного эмоций, ожидающего, чтобы вскипеть. Это означает, что температура не поднималась достаточно высоко, а горшочек просто не был настолько наполнен. Это означает, что горшочек не достиг потенциала.

Но это произойдёт.

И ваше сердце будет биться так быстро и тяжело, что вы захотите умереть. Ваши глаза омоют слёзы, а ваше горло перекроется, словно был повернут клапан. Сожаление заполнит вас на клеточном уровне, до тех пор, пока кончики ваших пальцев не начнет покалывать от ненависти к себе самому.

— Прости меня, — сказала я.

Дрю припарковал автомобиль и заглушил его.

— Ты не заказывала дождь. Просто переждем минут десять.

— НЕТ! Прости меня, за то, что я исчезла. Прости, что не рассказала, что произошло. Прости, что оставила тебя там. Я сожалею обо всём.

— Марджи? Что случилось?

Дрю приобнял меня руками, но я яростно его оттолкнула. Однажды я сказала ему, что он будет сожалеть, что просто прикоснулся ко мне.

— Я была беременна.

Я могла видеть, как округлились его синие глаза, пока он смотрел на меня с удивлением: челюсть отпала, выражая таким образом опустошение. Было ли это удивлением? Была ли я неправа, полагая, что он уже всё знал? Или это было принятие желаемого за действительное? Я проглотила комок, разжала свои зубы, изучая проливной дождь, до того тех самых пор, пока не смогла вдохнуть достаточно, чтобы говорить.

— Я собиралась встретиться со Стрэтом и сделать аборт, поскольку не хотела, чтобы ты попытался отговорить меня от этого, и я была так чертовски зла на тебя. После того, как я позвонила, я пыталась добраться до вас. Я выбралась из окна моей спальни, но мои родители поймали меня в дороге и отослали прочь.

Он покачал головой, глаза суженные, как будто я только что сбросила бомбу на его мозг, и он пытался найти смысл в оставшихся кусках.

— Дальше выхода не было, — продолжила я. — Прямо в аэропорт Лос-Анджелеса. В *банный монастырь в Ирландии. Извини. Мне так жаль. Я должна была позвонить, когда вернулась. Но я была трахнута на всю голову, и я не могла с этим справиться.

Он достал белый носовой платок из своего кармана, я выхватила его, чтобы вытереть свои глаза. Это не помогло.

— Где… ребенок? — спросил он, обозначая огромную проблему.

— Усыновлен.

— Где?

— Иисус, Индиана! Откуда, бл*дь, я должна это знать?

Он посмотрел в окно со своей стороны, вероятно, так он избегал возможности смотреть на меня.

— Мои родители прибыли в Ирландию во время моего последнего триместра, чтобы организовать усыновление, так что, скорее всего, младенец там.

Забавно, что я всё ещё думала о нём как о младенце. Он или она уже должен быть в возрасте Джонатана. Дрю оглянулся на меня, всё ещё удивленный, продолжая держать дистанцию.

— Моя мама тоже была беременна, что было просто здорово, поскольку она ненавидела меня за то, что я залетела в то же самое время. Она родила своего младенца в больнице, затем я родила своего в женском монастыре, и отец просто забрал его. Я даже не слышала его плача. Неделей позже, они забрали меня домой. У мамы была послеродовая депрессия. Отец вел себя так, как будто это целиком была увеселительная поездка, и дерьмо никогда не случалось. Ты знаешь, я признаю — это работало для меня.

Тени от дождя упали на изгиб его красивого лица, накладывая изображение морщин и возраста. Он всё ещё выглядел на двадцать, потрясенный артист на краю жизни богатства и известности. Ребенком, не имея ничего, кроме совершенных ошибок. Он видел многое. Он потерял своего лучшего друга. Столкнулся со смертью своего отца и капитуляцией родной матери. Он был сильным для своей семьи даже тогда, когда все преимущества и прелести жизни обходили его стороной. А я не дала ему шанса подумать.

Я была настолько обернута своими собственными проблемами в течение одиннадцати лет, что я даже не задумывалась о том, чего бы он захотел. Был ли он такой же частью всего этого, как и я? Разве он не имел право знать? Отстаивать то, что было его?

Ладно, так оно и было.

— Тебе никогда не приходило в голову найти меня? — спросил он. — Я тут подумал о том, что это было легко для меня. И даже когда я увидел тебя в офисе… Я всё ещё думал только о себе. Прости меня.

Я не хотела с ним разговаривать, но была ли это проблема, была ли? Я никогда не хотела найти его и поговорить с ним. Я хотела отпустить его. На переднем сиденье в его арендованной Ауди, с дождем, барабанящим по стеклам, всё изменилось. Я хотела узнать, о чём он думал. Я бы хотела вынести гром и стрелы, которые он бы швырнул в меня, если он просто скажет, что было у него на уме.

Дрю открыл свой рот, чтобы заговорить, а я, признаюсь, слегка вздрогнула.

Я хотела нравиться ему, чтобы он хотел меня, чтобы он снова любил Син и научился любить Марджи. Я должна была почувствовать себя как маленькая плаксивая сучка из-за этого, но я не чувствовала. У меня не было сил даже на то, чтобы отругать себя за желание быть кому-то нужной.

— И… — начал он, а я терзала себя, — о чём ты только думала, когда пригласила меня на семейный ужин?

Это было безумно смешно, но я не смеялась. Я не привыкла чувствовать нутром, что облажалась. Меня выбил из равновесия эмоциональный маятник. Балансируя на скользком гимнастическом бревне. Конечно, я упала, но, по крайней мере, я упала на сторону смеха. В случае если бы я снова расплакалась, мне пришлось бы выжимать его носовой платок.

— Дело во мне! — ответила я ему. — Я хотела снова провести с тобой время, и я думала только о себе. Просто ты какой-то другой. И мы можем звать тебя Дрю и никогда не обсуждать того, что случилось. Они не узнают.

— Но я знаю.

Я остановила качели на самой середине их колебания. Просто застыла.

Он не говорил о ребенке, и каких бы у него не было прав, он не сделает или не думал, что ему придётся это сделать. НЕТ. На его лице не было боли или такого выражения, словно он стал жертвой. Лицо этого мужчины было перекошено от ярости.

— Не притворяйся, что это из-за меня, — сказала я.

— Почему нет?

— Просто не надо, — я практически кричала. Я звучала, как слетевшая с катушек. Пьяная от чувств.

— Это из-за тебя.

— Нет, это…

— Кто-нибудь постоял за тебя? Всё это время? Кто-либо…

Я больше не могла слышать ни слова. Я стала дёргать ручку двери. Она выскальзывала с глубоким треском. Я ворчала и тянула её снова, даже когда Дрю перехватил выше, блокируя дверь. Ни ливень, ни неизвестный район не смогли бы остановить меня. Я не заботилась о своих рабочих туфлях или о холодном дожде, который впитывался в мою белую блузку. Я промокла прежде, чем смогла сделать и три шага от автомобиля.

Я не рассчитывала, что он развернется прочь и бросит меня там. Я полагала, что поймаю такси или найду таксофон, пока он остается в автомобиле и следит за мной. Потому что кто вылезет наружу в этот, бл*дь, шторм? Какой нормальный человек покинет водительское сиденье, чтобы только при свете фар схватить меня за руку?

— Дай мне…

— Заткнись! — кричал он, у него уже намокли волосы на голове, ресницы слиплись от воды. Его рубашка прилипла к телу и стала достаточно прозрачна, чтобы продемонстрировать скрипичный ключ над его сердцем. — На этот раз, закрой рот и слушай. Я никогда не забывал тебя. Никогда! Ни один день не прошел в той студии без меня, думающего о тебе. О чём ты думаешь. О чём ты говоришь. Что ты чувствовала, когда я был внутри тебя.

— Замолчи! Ты забыл меня, ты должен был.

— Я не забыл.

— Я была никем, — я тыкала в него своим пальцем. — Я была краткосрочным увлечением.