— Ух ты! Хватила! Сто литров! — хихикнул Митька. — Чтобы можно было умываться простоквашей, да?
— А что, и умываться, — будто спичка, вспыхнула молчавшая до того Людка. — Если хочешь знать, так молоком и веснушки сгоняют, и волосы моют, чтоб пышные были. Не верите — почитайте в «Работнице».
— Хо! Важное дело — волосы да веснушки!
— А, думаете, не важное? При коммунизме ж люди не только работящие да сознательные быть должны. Красивые тоже. Чтоб глядеть приятно.
Ляну мечта Петьки о космических путешествиях была понятнее, чем Нюрке. Он заявил, что совсем не прочь побродить по Вселенной да посмотреть, какие там есть планеты, но превращаться в космического извозчика не захотел.
— Посмотрю, какая небе тайга, какие звери. Поучусь, потом назад, — сказал мальчишка. — Удэге дела много и дома.
— Какого дела? — поинтересовалась Людка.
— Всякого… Учиться садить огороды — раз. Коров, свиней разводить — два. Пасекой ухаживать — три. Потом еще рис сеять, соболей разводить.
— Соболей? А их разве разводят?
— Говорят, разводят.
— В клетках? Как кроликов?
— Ага.
— А кормить чем? Они ж траву не едят. Мясо надо.
— Мясом и кормить. Рысь убиваем, колонка, выдру. Потом кишки разные. А мало будет — можно другое. Я уже думал.
— Что думал?
— Так… Мышей разводить.
— Мышей? Где ж это видано? Люди их травят, убивают, а ты разводить собрался!
— Ничего… Железной клетке можно. Выгодно. Год одна мышка сорок мышат приносит. А они тоже сколько! Соболю один день пять мышей надо. А кормить мышей можно сеном, негодным зерном.
За компанию рассказал о своих планах и Коля. Не захотели распространяться о своем будущем только Людка да Митька. Людка объяснила свою сдержанность просто:
— Чего говорить! Я ж и сама не зною, кем буду. Может — доктором, может — учительницей… А то возьму да и стану артисткой. Плохо, что ли? Кругом писатели, музыканты! Все красивые, вежливые, не то, что вы, обормоты!
— Во-во! И переодеваться можно будет с утра до вечера, — обиженно добавил Коля.
— А хоть бы и так? Подумаешь! До конца школы еще шесть лет. Придумаю, кем быть.
Митька, когда к нему пристали с расспросами, начал отнекиваться.
— А чего там!.. Да ну вас!..
Но мальчишки все-таки заставили его говорить.
— Хочешь стать, как я, космонавтом? — спросил Петька.
— Фи! Очень нужно! — пренебрежительно сморщился лопоухий.
— Ну а пасечником или рабочим, как Коля?
— За восемьдесят рублей гнуть горб над ульями? Коптиться в кузне да катать бочки? Спасибочки!
— Тогда, может, пойдешь в шоферы или трактористы?
— Сказанул! Ходить в масле да солярке? Лазить на брюхе под машиной? Можешь на здоровье сам.
Так же, кривляясь, Митька решительно забраковал специальности агронома и продавца, бондаря и бухгалтера, пастуха и электрика.
— Да кем же ты тогда будешь? — возмутился Петька.
— А никем, — ответил за белобрысого Лян. — Всю жизнь родительской шее сидеть станет.
— Маменькиным сынком, — хихикнула Людка. — Нахлебником.
Это Митьку задело.
— Сама ты нахлебник, — надувшись, огрызнулся он. — Хотите знать, так я выбрал себе дельце получше ваших. Да!
— А какое? Скажи!
— Такое. Пойду в офицеры. Понятно? Уж это специальность так специальность! Костюмчик на тебе глаженый, сапожки блестят, на плечах погончики! И работа не бей лежачего: ходи, знай, за солдатами да покрикивай. А денег тоже куры не клюют. Лейтенант вон и то получает, как мой отец.
— Ой, мамочки! Вот глупый-то! Нагородил! Нагородил! — всплеснула руками Людка. — Да ты знаешь, что у нас в городе рядом с нами живет артиллерист дядя Миша?
— Ну и что ж, если живет?
— Ничего. Другие на работу к девяти ходят, а он встает в пять. Надо, говорит, на подъем к солдатам. Папа домой в полшестого приходит, а дядя Миша раньше восьми и не показывается. А придет, поужинает — и скорей решать задачи. Да! Можешь не улыбаться. У него такой целлулоидный круг, раздвижная линейка и еще всякие карты. Положит он круг на карту, и пощелкает линейкой и давай писать на бумаге. Столько понапишет букв да цифр, что десятиклассник и тот не разберется. Вот тебе и покрикивай!
— Ну так то ж артиллерист. А я пойду не в артиллерию, а в пехоту. Там задач решать не надо. Пострелял с солдатами из автомата, сходил разок в атаку, с потом шагай себе по улице, щелкай хворостиной по сапогу да командуй: ать-два, ать-два! Скажешь, нет? Я ж сам видал в районе.
— Видал, да ничего не понял, — вмешался в спор Петька. — У нас в городе военные тоже есть. Недавно я разговаривал с одним пехотинцем. Знаешь, что он сказал? Теперь в пехоте, говорит, всякое оружие имеется — и автоматы, и винтовки, и минометы. Даже пушки и танки. А ездит пехота всегда на автомашинах. Каждый командир должен уметь все: и танк и автомашину водить, и из пушки и миномета стрелять.
— А на войне офицер обязан показывать солдатам пример и идти в бой впереди. Его могут убить, — вставила словечко Нюрка.
— Врете вы все! — не сдавался Митька. — Завидуете, вот и врете. Войны никакой не будет. А стрелять из пушки да водить танки офицеру ни к чему. На то солдаты.
— Ну а если не врем, тогда как?
Митька насупился, подумал:
— Да никак. Я могу не пойти в офицеры. Мало других специальностей, что ли?..
Вот об этой-то давней и неприятной для него беседе и вспомнил теперь белобрысый.
— Помнишь разговор про кем кто будет? — повторил он.
— Ну и что, если помню? — прекращая сбрасывать песок с телеги, разогнулся Петька.
— Знаешь, кем я стану, когда вырасту?
Петька хмыкнул, подмигнул Коле и засмеялся:
— Знаю.
— А кем?
— Чертом. Вот кем.
— Каким чертом? — заморгал Митька.
— Обыкновенным. Который в аду дрова в печки подкладывает да грешников жарит.
— Это почему же? — обиделся Митька.
— Да потому. Ты ж сейчас чертенок: лицо в саже, волосы от вару рогами торчат. Не хватает копыт да хвоста.
Сообразив, что приятель шутит, белобрысый тряхнул головой.
— Нет, правда. Знаете, кем я буду?.. Строителем! Вот. Не верите?
Петька с сомнением покачал головой:
— А как же погоны, кителек? И про шофера, помнишь, что говорил? Он, мол, всегда в масле да бензине. А строитель разве чище? Тут тебе и вар, и сажа, и цемент.
Митька стряхнул с рубахи пыль, ощупал измазанное лицо, голову.
— Ха! Да это ж ерунда. Вар можно керосином, а сажу мылом. Про офицера я болтал просто так. Строителю во сто раз лучше.
— Чем это?
— А тем. Вот поеду я в город, научусь, чему надо, а потом за мастерок и давай строить. Наставлю домов триста — четыреста, и айда на пенсию. Другим пенсионерам делать-то нечего, а у меня… Возьму палочку и пошел себе по этим домам — сегодня в один, завтра в другой. Везде тебе люди, везде почет: садись, мол, дед, отдыхай, попей чайку. Да!.. Если не лень, гостевать можно весь год. А потом начинай снова…
Так же увлеченно, как Митька, работали в отряде и Нюрка с Ляном.
Девчонка взялась ухаживать за скотом, а маленький удэге добровольно пошел к ней в помощники. Мальчишки отговаривали его, приглашала в свою компанию, но Лян не соглашался.
— Нет, — говорил он. — Вами работать буду после. Сначала научусь ухаживать животными.
— Так у нас ведь животные тоже, — убеждал Коли. — Кони вон, видишь?
— Кони удэгейском поселке есть. Я их знаю. Надо коровы, овцы. Потом еще свиньи поросятами.
Что было делать с упрямцем? В конце концов товарищи махнули на него рукой, и если еще удивлялись чему, так только тому, что маленький удэге заносит всякую ерунду в блокнот: в огороде, например, записывает сорта помидоров и лука, в хлеву зарисовывает кормушку для борова, а на точке — перечисляет пасечные инструменты и оборудование. Как-то перед обедом, устроившись у плиты, маленький удэге начал записывать даже, как варят борщ: когда кладут в него картошку, когда капусту, как готовят заправку.
— Да зачем тебе это? — не выдержав, спросил Петька. — Поваром хочешь быть, что ли?