Он написал.

Консуэлита скоро уже начнет бегать, она очень живая и бойкая девочка. Она una guapa bonita, вся в маму.

Город пылал, пораженный сотнями огневых ударов; над крышами домов и шпилями башен метались клочья едкого дыма. Мутное февральское солнце безуспешно пыталось вызвать на лицах людей улыбку. Около полудня опять завыли сирены и загнали все живое в щели, в унылую полутьму бомбоубежищ.

Как бесконечно далеки были в те минуты «Новые края», заколдованные в книжку с пальмами на обложке! Как безнадежно недоступны были эти полные очарования края, отмеченные хотя и романтичной, ко тем не менее здравой мечтательностью вечного искателя приключении Хеллибертена ( Ричард Хеллибертен ( 1900 – 1939 гг.) – американский журналист и путешественник, побывал во многих странах мира и написал о своих путешествиях ряд книг)! Безумно смелое плавание через Панамский канал, паломничество по следам Кортеса, драматическое восхождение на легендарную гору Попокатепетль, прыжок в священный колодец майя, в который они некогда бросали невинных девушек, вымаливая влагу у бога Дождя.

Мучительную боль причиняли эти недоступные края, в то время более далекие, чем солнце и звезды. Снаружи вторично взвыли сирены, можешь захлопнуть книжку и снова вылезть из катакомбы в шестой год нацистской оккупации. В узком колодце Целетной улицы послышались удары староместских курантов.

…А теперь, спустя много лет, приятные голоса колоколов раздаются на авеннде Хуарес, звучат с кафедрального собора на Сокало, и снова, как тогда, на улице полдень. До отплытия парохода из Веракруса остается около трех недель. И в них нужно втиснуть кое-что поважнее, чем романтические паломничества. До легендарного Юкатана по прямой ровно тысяча двести километров. Теперь вовсе не обязательно добираться до империи майя пароходом, поездом и верхом, ведь для этого существует авиакомпания «Мехи-кана де авиасьон».

— Завтрашний самолет в Мериду уже переполнен, но вы можете лететь послезавтра.

— Знаешь что, Мирек, поскольку ты теперь осиротел, мы полетим с тобой, — сказали Иван и Либуша, только позавчера прилетевшие в отпуск в Мексику из Вашингтона, где они работают в посольстве. — Если мы тебе не помешаем…

— Наоборот, вы мне поможете при киносъемках. А то мне придется всю аппаратуру оставить дома!

— Ладно, значит послезавтра в пять на аэродроме!

— Футляр с камерой восемнадцать килограммов, чемоданчик с объективами и запасом пленки девятнадцать, штатив девять, аккумулятор шесть. Всего пятьдесят два килограмма на троих, можно будет провезти без доплаты.

— Ручной багаж возьмем с собой в кабину, через шесть часов мы будем в Мериде.

Чаша Долины Мехико где-то очень глубоко, сверкающая поверхность озера Тескоко озорно пускает зайчиков в глаза пассажирам левого ряда кресел, которые с высоты любуются удаляющимся городом. Тем временем справа уже надвигается куда более интересное зрелище: курящаяся гора Попокатепетль и Белая женщина — Истаксиуатль. Облака вежливо удалились со сцены, Попокатепетль демонстрирует белую бахрому своего снежного покрывала, полоснув при этом по глазам лимонной желтизной, которой он устлал свой кратер, неисчерпаемый склад чистейшей серы. Вдоль горизонта проплывает гигантская гора, которая, пожалуй, держит мировой рекорд по количеству совершенных на нее восхождений. Со времен, когда испанцы открыли этот бесценный клад в глубине дымящейся горы и принудили ее к соучастию в производстве огнестрельного пороха, сеявшего смерть среди ацтеков, из кратера Попокатепетля было добыто более миллиона тонн серы! Превращенные в рабов индейцы совершали ежедневные восхождения на высоту 5450 метров и затем по сыпучему пеплу съезжали на самое страшное из всех, какие только существуют, «место работы», в кратер. Набрав там в мешки по двенадцати килограммов серы, задыхаясь в сернистых испарениях, непрерывно поднимавшихся из чрева вулкана, они опять карабкались к его краю, голодные, замерзшие, полузадушенные серной пылью. Массовый альпинизм, массовая смерть.

И еще один горный великан входит в число зрелищ во время полета к побережью океана: царица мексиканских гор — Орисаба, Звездная гора, Китлатепетль, как ее по сей день называют индейцы. Она стоит вся закутанная тучами. Сегодня неприемный день…

Крутой спуск с поднебесной высоты шесть тысяч метров, и вот уже горизонт заснял яркой синевой. Океан. Крошечные скорлупки бороздят его зеркальную поверхность, оставляя за собой клип ряби. Мачты ощетинившихся портовых кранов зло бросаются нам навстречу. Крен вправо, и мы приземляемся. Веракрус. Огненное дыхание пылающего ада ворвалось в самолет через раскрытую дверь, до обморока влажная жара приморских тропиков рвется в легкие, которые еще полтора часа назад вдыхали свежий горный воздух.

Вторая посадка на побережье в Вильяэрмосе, в центре болотистых наносов Грихальвы и Усумасинты. И, наконец, Юкатан.

Мерида — чудесный город, со славной историей. С окрестностей Мериды конкистадоры начали свои разведывательные действия. Мерида — центр оживленной торговли хенекеном, который сразу же за околицей Юкатана принимает название «сизаль» по имени небольшого причала на северо-западе от Мериды. Весь город ходит в белом, словно в праздник. Но эта мода продиктована солнцем: чем белее твоя одежда, тем меньше одолевают тебя его лучи. Рука сама тянется к футляру с камерой, такое здесь множество интересных лиц, столько прелестных уголков. Однако лучше надвинуть шоры на глаза, как у лошади, и галопом мчаться к цели, к пирамидам майя. Обратный самолет ждать не будет!

Уже темнело, когда после трехчасовой тряски мы выгрузили вещи у входа в маленькую гостиницу «Виктория» в Чичен-Ица. Давала себя знать сильная усталость, вызванная гонкой предыдущих дней и сегодняшним путешествием.

Самое лучшее сейчас — умыться и в постель.

— Разбудите меня около полуночи. Только не забудьте!

— Como nо, senor, — пробормотал швейцар и удивленно покачал головой.

Светлая ночь волновала, Луна плыла высоко по безоблачному небу, ни один листик не шелохнулся. Лишь со всех сторон отдаленно доносился концерт сверчков, то здесь, то там совсем рядом раздавался короткий треск цикад, который тут же испуганно обрывался. Камешки затрещали под ногами. Над землёй висела влажная духота, иногда разрываемая лёгким ветерком, всё вокруг источало терпкий аромат леса, очарование ночи будило воображение. Нет сторожа, охраняющего сокровища майя от святотатцев, нет навязчивых проводников вроде тех, что встречали нас у подножья величественной пирамиды Хеопса, никаких крикливых дьяволов, одетых в белые галабеи, навязчивых и готовых в любую минуту дня и ночи ограбить пришельца, отняв у него последний пиастр и романтику одиночества.

Под действием какого-то чудотворного круговорота судьбы полная луна опять стояла в зените, как стояла она тогда над каменными конусами, омываемыми Нилом, над хрустальным миражом экваториальных ледников Килиманджаро, над полуночной дугой, опиравшейся на бушующие воды Замбези. Приди же, сказочное мгновение, возьми на себя роль проводника, веди одинокого ночного путника! Он не смотрел в карту, он не хочет знать, где север и где запад, он хочет только одного: бесцельно бродить в полной чудес ночи, превратиться в неведомого кинооператора, которому обеспечена полная неприкосновенность и которого майя пригласили на съёмки их таинственных обрядов…

Пятна, которыми свет Луны и тень листьев покрыли землю, вдруг зашевелились, и из пыли дороги поднялся облачённый в шкуру ягуара воин, сжимающий в руке булаву, усеянную острыми обсидиановыми шипами. Он распахнул ворота в каменной стене и охотно впустил во двор запоздалого гостя. Двор был заполнен бронзовыми от загара людьми в пёстрых одеждах с замысловатым зигзагообразным орнаментом, украшенными отливающими зеленью нефритовыми ожерельями. Некоторые из них были босы и почти голы, лишь вокруг бёдер у них были обмотаны верёвки из хенекена, за которые крепились узкие полоски ткани. У других были на ногах красные туфли с высоким щитком, защищающим подъём, вокруг икр полосатые подвязки с позвякивающими подвесками, на головах диадемы с золотыми пряжками и переливающимися зеленоватыми перьями священного кетсаля, которые при каждом шаге волновались, ниспадая им на плечи.