— Вы очень добры, дон Хулио, подождите нас минут пять, мы только захватим полотенца и зубные щетки. И фотоаппараты. Все остальное бросим здесь под присмотр Переса…

Грузовик врезался во мрак, фары его выкроили из тьмы клин дороги, и вот он, словно ненасытный мурлыкающий хищник, ползет сквозь ночь с горы на гору. Потом нам показалось, что мы проспали сто лет, когда вдруг Кахас похлопал нас по плечу и в тишине выключенного мотора сказал:

— Вставайте, вставайте, мы уже на месте. Видно, вы здорово устали, а?

Вокруг стояла тишина, как в заколдованном злым волшебником городе. Ухабистая мостовая без тротуаров, обрамленная двумя рядами низких домиков, уходила вдаль, пока хватал свет фар. А дальше тьма, гробовая тишина и ни живой души.

Кахас выскочил из машины и забарабанил в ворота.

— Это пансион Чугуила. Снаружи он ничем не привлекателен, зато… ну и копаются же!., зато патио, как в Севилье!

Откуда-то послышался злой крик попугая, затем шлепанье босых ног, загремел тяжелый засов. Ворота приоткрылись, и сквозь щель на нас заморгали заспанные глазки морщинистого индейца.

Спустя десять минут мы уже снова были далеки от этого мира.

Ни одна другая часть света не может похвастаться тем, что двадцать независимых государств, даже можно сказать республик, расположенных на ее территории, обладали столь выдающимся связующим средством, как язык. Хотя испанцы давно лишились своих правящих позиций, которые были начертаны в Тордесильясе папой для их предков-захватчиков в виде смелой демаркационной линии, от Огненной Земли и до Рио-Гранде на границе США звучит кастильская речь. А в том, что язык этот звонкий, как колокол, полнокровный и мелодичный, язык рыцарей и поэтов, не будем сомневаться ни на минуту.

На нем говорят не только сто миллионов потомков прежних конкистадоров, метисов, более поздних пришельцев и индейцев, которые, кроме того, сохранили свои местные языки, им говорят и карты на территории намного большей, чем Европа с ее двунадесятью языками. Поэтому для путешественника, повернувшегося лицом к Латинской Америке с намерением пробиться через весь континент с одного конца на другой, знание этого языка окупится сторицей. Словно детектив, помогает он проникать за географические названия в их таинственный смысл, раскрывать их подлинный характер, вычитывать кое-что из истории.

Так с помощью этого кастильского союзника вам прежде всего удастся узнать, сколь неслыханно набожны были конкистадоры, хотя они и наворотили такие горы преступлений. Они наводнили Америку бесчисленным количеством городов и селений Святых крестов, Успения, Непорочного зачатия, Вознесения, Святых духов и Троиц, равно как и легионами святых обоего пола, какие только известны католическому календарю. Далее вам наверняка станет известно, что в окрестностях селения Наранхильяс — Апельсинчики — выращивают апельсины, что в Пиньяс — Ананасах — заложили ананасовую плантацию, что возле Альгодонера — Хлопкового — можно заснять фильм о хлопке. Вам удастся разоблачить подлинное лицо рек, часто скрывающихся за такими сказочными названиями, как Рио-Эскондидо. Рио-Колорадо или даже Рио-Конфусо, которые вдруг превращаются в Скрытую, Красную и Суетную реки. Автомобилист своевременно узнает, что окрестности Барранкильяс — Овражков — изобилуют обрывами и оврагами, что на побережье возле Аренас — Песков — он встретится с песком, что Сантьяго-дель-Эстеро названо так в честь святого Якова средь Болот, как это было в Аргентине, но что селение того же названия в Чили стоит на берегу ручья или же высохшей реки, если Эстеро находится в Эквадоре.

Вы срываете завесу таинственности, которая со школьной скамьи покрывала даже названия стран и с удовлетворением узнаете, что Сальвадор есть не что иное, как Спаситель, что Гондурас — это Глубины, что Коста-Рика — Богатый берег. Затем наступает черед названий, так сказать, классических по звуковому рисунку, как, например, Флорида. Невада либо Мараньон. Они вдруг оказываются Цветущей ( страной), Заснеженной ( горой) и Огромной ( чащей).

До сих пор ваш союзник в испанском языке был прямым и открытым; объяснения его были четкими и прозрачными, ясными с первого взгляда. Куда хуже становится, едва словарь обнажает меч прозвищ.

Так совершенно неожиданно мы узнали, что chivo, которое в Испании означает «козленок», в Панаме служит названием маленькому полуразвалившемуся автобусу, в то время как на Юкатане так называют мешок, в который собирают чикле, жевательную резинку. В Гватемале это прозвище жителей второго по величине города страны Кесальте-наиго.

Самих себя костариканцы называют tico, а соседей в Никарагуа именуют либо тиса, либо менее лестно chocho, что примерно означает «никчемный». За сальвадорцами закрепилось прозвище qnanacos, за жителями Гондураса — Глубин — catrachos, за гватемальцами — cliapmes (они издают журнал под названием «Chapmlandia»!) или gachupines. что некогда служило обозначением благородных испанцев, родившихся в Испании, в отличие от креолов, тоже испанцев, но рожденных уже в американской колонии.

К подобным головоломкам в последний, волнующий день в Гватемале прибавилась новая — «машеньос». Услышав это слово несколько раз в Энкуэнтросе (Встреча), мы начали подозревать гватемальцев в том, что они научились шепелявить вроде боливийцев из окрестностей Оруро. Но Хулио Кахас посмотрел на нас удивленно, словно не понимал, что загадочного нашли мы в этом обычном слове, и сказал:

— Чичикастенаиго — индейское название. В переводе оно означает «Город крапивы». Старое же испанское название его Санто-Томас. Из второй половины Томаса и сделали «машеньос».

Таким образом, случилось, что ни с того ни с сего мы проснулись в городе томасовцев. Да к тому же еще в воскресенье, в день, когда везде полным-полно народу, когда здесь собираются не только тысячи индейцев из дальних окрестностей, но и уйма туристов, поскольку все рекламные брошюры, вывески отелей и красочные плакаты бюро заграничных путешествий утверждают дословно следующее:

«Если вам предстоит посетить хотя бы один индейский город в Гватемале, то этим городом должен быть Чичикастенанго!»

Нас разбудили отдаленные голоса, шлепанье босых ног, высокий звук какой-то пастушеской свирели, шум. В комнате было еще темно, казалось, что только начинает светать, хотя окно было завешено всего лишь реденькой занавеской.

Мы сразу очутились у окна. А еще спустя четверть часа перед пансионом. Ухабистая мостовая была мокрой: ночью шел дождь. Теперь же на землю сыпала неприятная изморось, не то дождь, не то туман. По улицам, однако, уже текли толпы индейцев, собиравшихся на воскресный базар и к церковной службе в Город крапивы задолго до восхола солнца. Женщины, большей частью босые, мелко семеня в двух-трех шагах за своими мужьями, несли за спиной младенцев и, не раздумывая, шагали прямо по лужам, явно привычные к неудобствам пути и холодным утрам высоко в горах. Мужчины тащили на головах корзины или были обвешаны громоздкими коробами, некоторые перебросили мешки через плечо. Из них доносилось то куриное кудахтанье, то робкое кукареканье петуха. То там, то здесь в беспорядочно спешащей толпе на глаза нам попадался поросенок, резво, словно собачонка, бегущий за своим хозяином.

Увлекаемые толпой, пришли мы на площадь, где расселись со своими товарами торговцы, кто в ларьке, кто под ближайшими арками, а большинство прямо на горбатой мостовой, расстелив на камнях сверкающие красками шерстяные попоны. Горы фруктов, овощи разных сортов и целебные травы, стебли сахарного тростника, початки кукурузы, любимые «тамалес» из кукурузной муки, а рядом какие-то коричневатые лепешки. Чуть дальше — ларьки с прекрасными тканями, такими яркими, что в глазах рябит. Здесь как в капле воды отражалась вся торговля одеждой в Гватемале, это была демонстрация простых одеяний отечественного производства, в которые одевается девяносто процентов жителей страны.