Рокот мотора локомотива опять разносится над плантациями. Нам долго приходится убеждать себя, что мы уже в Коста-Рике.

Спустя час из зеленого моря банановых деревьев навстречу нам выбежала другая, более широкая колея и присоединилась к нашей. В конце ее стояло несколько платформ, и возле них группа рабочих, которые забивали в землю сваи будущей перевалочной станции. Поодаль торчала стрела старенького парового крана. Больше тонны он не поднимает, и доверить ему «татру» мы не могли.

Старший над рабочими-строителями только рукой махнул:

— И думать нечего! Два часа будем растапливать котел, а в итоге все это опрокинется. Мучачос, давайте сюда доски!

Двадцать пар рук вскоре соединили обе платформы настилом из свободно положенных досок. Места мало, и мы сумели въехать на соседнюю платформу лишь наиболее тяжелой задней частью машины. Рабочие взялись за передний буфер и рывками переставляют передние колеса каждый раз на четверть метра, пока они не встают точно посреди платформы.

— Готово, сеньор! — говорит старший, вытирая спину насквозь пропотевшей майкой.

— Спасибо. Что мы должны за это?

— Разве это так важно? — пожимает он плечами, засунул руки в карманы. — Давайте, сколько хотите.

Каждому по доллару, как грузчикам в порту за четыре часа работы. Обоюдное удовлетворение, смех, пожелания счастливого пути.

Второй раз наш маленький поезд погрузился в банановый мир. Но влажный воздух вскоре выдал близость моря. Мы постепенно готовились к выгрузке в костариканском Гольфито, как вдруг к нам подошел главный кондуктор и тронул за плечо.

— Минутку, я должен получить с вас восемьдесят пять долларов.

От изумления мы не знали, что и ответить. Восемьдесят пять долларов! За что?

— Да, это стоит восемьдесят пять, — продолжал настаивать главный кондуктор. — Вот вам черным по белому приказ директора из Гольфито.

Под названием компании шел весьма недвусмысленный текст: «Машину «татру» с чехословацким опознавательным знаком и под номером Р19720 выгрузить в Гольфито и выдать владельцам только после уплаты ими суммы в восемьдесят пять долларов. В случае, если эта сумма не будет уплачена, задержать машину на платформе, не выгружая, и взыскать полностью за задержку и простой». Подпись директора.

— Ведь мы же ясно договорились в Пуэрто-Армуэльесе. Восемьдесят пять долларов, если нам поможет подъемный кран. Но машину мы погрузили сами при содействии рабочих и им тоже заплатили. Это явное недоразумение.

— Не знаю, но вы поймите, что у меня документ. Вы же не хотите, чтобы ради вас я лишился места.

В Гольфито мы бежим прямо к станционному телефону. После долгого ожидания послышался высокомерный голос директора:

— Говорит Сандерсон. Что вам нужно?

— По вашему указанию мы получили платформу и доехали до Гольфито. А здесь на вашем вокзале с нас требуют восемьдесят пять долларов. Согласно договоренности мы должны были платить только в том случае, если бы воспользовались вашим…

— Это меня не интересует! Платформу с машиной поставят на разгрузку, когда заплатите.

— Когда мы можем переговорить с вами лично?

— Сегодня у меня времени нет. Завтра воскресенье, и я илу в церковь. В понедельник неприемный день. А платформа нам понадобится до вторника.

После этого в трубке что-то щелкнуло, и наступила тишина. В ушах у нас еще звучат вчерашние слова Холкомба: «Заплатите десять долларов за пользование погрузочной платформой. Взимать транспортные сборы мы не имеем права».

Вместо десяти долларов за сорок километров нам придется отдать больше ста. и мы застрянем в этой ловушке. Как же добраться от Гольфито до Пунтаренаса, где только и начинается проезжая дорога?

Директор Сандерсон знал это лучше нас. Пока мы находились на панамской стороне, у нас была возможность отступления. Там сохраняли хоть видимость порядочности. В Гольфито маски были сброшены. Мы оказались лицом к лицу с шайкой вымогателей.

Глава седьмая.

ИЗ КОСТА-РИКИ В КОСТА-РИКУ

— Вот это обдиралы! Восемьдесят пять долларов! Прохвосты! — с отвращением сплюнул сеньор Армандо, заведующий складом, бегло просмотрев счет. И отпер железные ворота, за которыми со вчерашнего дня стояла железнодорожная платформа с нашей запыленной «татрой». — За сорок дурацких километров! Знаете, сколько мне пришлось бы работать за такие деньги? Ровно три месяца! И притом я должен был бы есть ботву, запивать водой! из ручья и ходить в банановых листьях.

Выгрузка «татры» прошла совершенно иначе, чем погрузка в Панаме. Клещи для вытаскивания гвоздей из деревянных клиньев под колесами, две доски вместо погрузочной платформы, под них два ящика, чтобы они не проломились под тяжестью машины, и через четверть часа мы уже были за воротами.

— Счастливого пути, — сказал, подавая нам руку, Армандо. — Да не забывайте вой о тех, — и он кивнул в сторону управления «Юнайтсд фрут». — Они со всех нас сдирают шкуру. Как думаете, сколько платят рабочим на плантациях? Один колон и десять сентимо. А за бутылку дрянного пива с вас возьмут два колона. Э, да что и говорить! Ну, мы ещё увидимся. Вы ещё не раз проклянёте Гольфито, прежде чем выберетесь из этой окаянной дыры.

Весь порт, прижатый к узкой полоске земли одним из тех характерных синеватых заливов, которые вгрызаются из Тихого океана в материк Центральной Америки, живет точно так же, как и его глубокий тыл, только под маркой бананов. Городок этот словно бьет торгашеская лихорадка. Создастся впечатление, будто обычный честный труд здесь — преступление. Хуже всех одеваются, чаще всех голодают и беднее всех живут в Гольфито портовые рабочие. Вместе с ними влачит жалкое существование горстка здешних ремесленников. А все остальные — мужчины, женщины и дети — только и делают, что продают да покупают. Фрукты, овощи, сандалии из краденых автопокрышек, тряпки и гребни, обезьян и попугаев, что водятся в окрестных лесах, и бракованное белье бразильских текстильных фабрик. А когда торговать больше нечем, продают себя.

Торгашеская плесень банановой компании проникла в самые затаенные уголки поселка, в мышление, в чаяния и дела большинства людей, в их представления о жизни. Всеобщая деляческая одержимость нигде, пожалуй, не бросалась в глаза так, как в единственном отеле, куда забрели и мы в поисках пристанища на два трудных дня.

Это было самое большое здание во всем порту. На первом этаже — бар и распивочная, набитые от зари до зари. В пристройке — танцзал на манер кабаков Дикого запада. И затем магазин, где продавалось все на свете — от карманных ножей и сапог до седел и иностранной валюты. За кассой правил владелец всего предприятия, старый ростовщик Ромеро. Никто не знал его настоящего имени, но по чертам его лица можно было судить, что он пришел сюда откуда-то с Ближнего Востока.

После долгих переговоров он сдал нам две комнаты на самом верхнем этаже. Мы еще не подозревали, чего добиваемся. Относительно отеля и его обстановки не приходилось строить иллюзий, но когда мы прошли мимо длинного ряда дверей на трех этажах этого заведения, нас чуть было не вырвало. Мы не понимали, как можно заполнить столь обширную и грязную гостиницу в захолустье, удаленном от мировых морских дорог, в порту, не связанном даже с собственным государством, не говоря уже о загранице.