От председателя сената Жанненэ я узнал о созыве Национального собрания. Таким образом, 9 июля я оказался в Виши, чтобы возглавить подготовительное совещание палаты. На нем я произнес следующую речь:

– Дорогие коллеги (депутаты встают), после того как состоялось наше последнее заседание, огромное несчастье обрушилось на нашу родину. Каждый из нас испытал горе, какого французам никогда не приходилось переживать. Мы хотим сохранить достоинство, но это не мешает нам сказать вслух о том, как глубоко наше страдание.

Палате депутатов пришлось перенести горечь утраты своих товарищей. 13 мая на поле чести пал наш коллега капитан Феликс Грат, депутат от Майенны. На заседаниях нашего Собрания нам часто приходилось наблюдать, с каким жаром он высказывал свои убеждения. Занятый педагогической деятельностью в Сорбонне, увлеченный самыми смелыми исследованиями в области истории, этот человек был горячим защитником общественного блага. Он пошел на войну с пылкой верой. Когда он отличился в боях, вы его поздравили, а на следующий день мне довелось его увидеть глубоко озабоченным судьбой своих солдат, своих «парнишек», как он говорил, которых он увлекал за собой, выполняя самые опасные поручения. Тогда уже было ясно, что этот человек великолепного мужества подвергается худшим опасностям. Он сам обрек себя на эту жертву. Капитан пал смертью героя. Об этом ярко свидетельствуют все дошедшие до нас рассказы очевидцев (Продолжительные аплодисменты).

Младший лейтенант Поль Сен-Мартэн, депутат от департамента Жер, убит 15 июня в Тулузе. Он был мобилизован в воздушные силы, добровольно пошел в летный состав и, после прохождения практики в Виллакубле, получил диплом летчика-наблюдателя. Он был направлен в летный центр бомбардировочной авиации в Тулузе. Накануне вылета вместе с эскадрильей самолет, на котором он совершал свой последний учебный полет, упал и разбился.

Эмиль Лоран, депутат от департамента Луар и Шер, был ранен 16 июня в Блуа. Оставшись почти один в эвакуированном городе, он выполнял обязанности мэра. Его доставили на пункт первой помощи, и там он скончался в полном сознании, до последнего момента беспокоясь о своих раненых земляках.

Какая трагическая подробность: оказывавший ему помощь врач сам вынужден был вырыть ему могилу – всего несколько сантиметров земли покрывают тело Лорана. Рядом с ним была убита мать нашего коллеги Трибаллэ.

Мы понесли утраты, пока еще не подсчитанные, которые мы также горько оплакиваем.

Нас, вероятно, подстерегают и другие утраты, мои дорогие коллеги. Мы еще не знаем, кто пропал без вести и кто оказался в плену. Траурная вуаль протянулась над нашим Собранием и она, возможно, скрывает от нас немало утрат.

К этой скорби надо присовокупить скорбь наших коллег, оплакивающих потерю своих близких. Мы просим их позволить нам разделить с ними это горе.

Я уверен, что палата захочет воздать дань уважения всем павшим солдатам; она приветствует мужество наших армий, перед которым склонились даже наши соперники.

Мои дорогие коллеги, если призадуматься над подобными жертвами, то какими мелкими покажутся внутри-парламентские страсти. Погибший на войне отдал свою жизнь за нас всех. Мы бы проявили к нему неуважение, если бы на его еще свежей могиле стали осыпать друг друга упреками, заводить споры, могущие расколоть французскую семью, за которую он пролил свою кровь. Разве можем мы в то время, когда французская земля не-свободна, не установить для себя самую суровую дисциплину?

После великого бедствия ищут причины, вызвавшие его. Эти причины различного характера, и они станут известны. Придет час правосудия. Франция потребует, чтобы оно было суровое, точное, беспристрастное. Но сейчас не время правосудия, сейчас время скорби и печали, сейчас время раздумий и настороженности.

Сплоченная вокруг маршала, с чувством благоговения, которое его имя внушает всем, наша нация объединилась в своем горе. Не будем нарушать того согласия, которое установилось под сенью его авторитета.

Нам придется реформировать себя, сделать более суровой нашу Республику, которую мы сделали слишком мягкой, но ее принципы сохраняют всю свою силу. Судьба этого предприятия зависит от мудрости, пример которой мы подадим.

Наша страна, наша великая страна, наша дорогая страна возродится, всей душой я верю в это. Господа, да здравствует Франция! (Бурные продолжительные аплодисменты на всех скамьях).

Меня не раз упрекали за вписанную мной в эту речь фразу о маршале Петэне. Почему я так поступил, объяснить не составляет никакого труда. Как об этом неопровержимо свидетельствуют документы, я боролся против перемирия и требовал отъезда президента республики, правительства и парламента. Но в это утро 9 июля, накануне знаменитого заседания, я никак не мог подозревать, что маршал злоупотребит доверием, что он замышляет государственный переворот.

Вечером того же дня Лаваль приехал ко мне домой. Он привез документ, который собирался на следующий день внести на рассмотрение Национального собрания. Привожу его содержание:

Мы с Лавалем долго обсуждали этот текст. Я знал, что ряд сенаторов – ветеранов войны (об этом очень подробно рассказывает в своих мемуарах Поль-Бонкур), уже обратили его внимание на опасность ратификации конституции Собранием, созданным ею же. Я полагал, что самое главное заключалось в том, чтобы избежать этой процедуры и потребовать ее ратификации самим французским народом. После обсуждения, длившегося свыше двух часов, Лаваль пообещал подумать об этом и сообщить мне о своем решении.

Утром в среду, 10 июля, на пленарном заседании Национального собрания я узнал, что Лаваль согласился изменить свой текст. Торэн изложил резолюцию ветеранов войны от 5 июля. В ней выражалось доверие маршалу Петэну в рамках республиканской законности. Говорят, что эта резолюция была вручена маршалу специальной депутацией, и маршал поблагодарил ветеранов за протянутую ему руку помощи.

– Я не хочу стать ни диктатором, ни Цезарем, – сказал он. Петэн якобы попросил текст врученных ему ветеранами войны в воскресенье вечером документов, согласно которым действие конституционных законов вплоть до заключения мира приостанавливалось, Петэну предоставлялись необходимые полномочия для подготовки новой конституции, которая должна была быть затем передана на утверждение нации.

Выступил Дорман. Он изложил причины, вдохновившие сенаторов – ветеранов войны. С волнением говорил он о захваченных районах, напомнил, что ветераны войны уже требовали пересмотра конституции, и согласился с изложенными правительством, мотивами, настаивая лишь на том, чтобы Франция сохранила свое республиканское лицо и чтобы ратификация конституции была произведена народом.

Лаваль, не вставая, зачитал своим протяжным и насмешливым голосом письмо, в котором маршал Петэн просил Лаваля представлять его на заседаниях Национального собрания. Затем он подробно проанализировал прения, рассказал о повседневных задачах правительства и трудностях, с которыми ему приходится сталкиваться. Лаваль пытался заверить присутствующих, будто положение в Висбадене улучшилось и можно надеяться на перевод правительства в Версаль и на свободу коммуникаций. Ловкий, изворотливый, вкрадчивый, он расходился постепенно – и вот, наконец, добрался до своего врага, Англии.