Генерал Бино позвонил дежурному офицеру генерала Вейгана, а затем в моем присутствии префекту Болаэрту. Вернулся я домой в три часа утра. Однако вопрос все еще не был решен – у командующего альпийской армией, видимо, нашлись возражения. Каждые полчаса я звонил в лионскую мэрию.
Специально назначенные лица были наготове и ждали сигнала, чтобы взорвать мосты. Я запретил проведение этой операции. В 10 часов 19 июня помощник маршала по гражданским делам г-н Фонтрео явился сообщить мне, что под утро трудности возросли. В 6.30 командующий альпийской армией все еще не отменил своего приезд об обороне Лиона, в котором не было войск. Вопрос был улажен лишь к 7 часам утра.
Тем временем национальная драма продолжала нарастать. В 10.20 посол Соединенных Штатов зачитал мне последнее послание президента Рузвельта. Если мы сдадим флот, это будет означать конец американской дружбе и доброй воле. Сразу же Жанненэ и я обратились к президенту республики с письмом следующего содержания:
Бордо, 18 июня 1940 г,
Господин Президент Республики,
Вчера мы испытали громадное удовлетворение, услышав заявление маршала Петэна и министра Бодуэна о том, что они смогут согласиться (в чем мы совершенно уверены) лишь с предложениями, уважающими законы чести.
В эти часы, когда события развиваются столь быстро, столь стремительно, что мы рискуем отстать от них, нам хочется своевременно подтвердить Вам сказанное нами еще вчера, а именно: никакое соображение не может позволить нам принять как несовместимый с честью Франции сепаратный мир, который разорвал бы наши обязательства по отношению к Великобритании и Польше, серьезным образом скомпрометировал бы наши отношения с Соединенными Штатами, подорвал бы уважение к нам во всем мире, и в частности среди народов, связавших свою судьбу с нашей, и который, по сути дела, путем выдачи или даже уничтожения флота усилил бы средства нападения наших врагов на наших союзников.
У нас не может быть сомнения в том, что Правительство, когда оно получит ожидаемые им ответы, будет точно так же, как и мы, толковать свои собственные заявления. Соблаговолите, господин Президент Республики, принять заверения в нашем глубоком к Вам уважении и преданности.
Подписи: Эррио, Жанненэ.
Что касается Лиона, то в 14.35 мне вручили следующую телефонограмму от имени генерала Бино:
Меры, принятые в отношении Лиона, соответствуют мерам, принятым в отношении Парижа; они позволили уберечь город. Вместе с тем линия, установленная на Роне, аналогична линии, установленной для Парижа – она позволит известить о приходе немцев. Меры эти приняты генералом Вейганом, который отдал соответствующий приказ.
В прессе я прочел послание Черчилля, составленное в предупредительных по отношению к Франции выражениях.
Вопрос об отъезде решен (18 июня)
В 17 часов мы с Жанненэ отправились к президенту республики и решительно заявили ему, что он не должен допустить, чтобы в его лице государство попало в плен. Нас упорно преследовала одна и та же мысль. Альбер Лебрен заявил, что он согласен с нами, но что он встретил сопротивление маршала, который не хочет покинуть Францию. Он посоветовал нам повидать Петэна. Мы ответили, что лучше было бы, если бы маршал соблаговолил приехать сюда и посовещаться с нами. Петэн прибыл. Он подтвердил, что хочет остаться среди своих соотечественников и использовать в их интересах влияние, которое он умеет оказывать на немцев. Я сказал на это, что обо всем можно договориться, и предложил, чтобы он остался, а свои полномочия передал Шотану, заместителю премьер-министра, который уедет и возьмет с собой министров, каких он сочтет нужным взять. Петэн согласился. Он даже внезапно заявил, что для того, чтобы отъезжающих министров не считали беглецами, он сам прикажет им уехать. Правительство обоснуется в Северной Африке. Таким образом, мы с Жанненэ считали, что этим соглашением вопрос решен и национальный суверенитет удалось отстоять.
Боллаэрт позвонил мне из Лиона и сообщил, что пережил очень тяжелый день. Я ему зачитал текст телефонограммы Бино. В ночь со вторника на среду жена сообщила мне, что слышит орудийную стрельбу; шли бои на Бургском направлении. В среду, 19-го, в 8.30 префектура известила меня о том, что немцы проникли на территорию департамента. Они достигли Монсоля. Боллаэрт просил меня передать правительству текст его последней телеграммы: «Уллеи подвергся бомбардировке. Немцы подожгли резервуары бензинохранилища. Пламя повредило мост через Мюлатьер».
– Английские коммюнике служат для нас утешением, – сказал в заключение Боллаэрт.
В 11.10 я продиктовал по телефону обращение к жителям Лиона. Немцы в это время находились на расстоянии тридцати километров от города.
Депутаты от колониальных территорий направили мне копию протеста следующего содержания:
Бордо, 19 июня 1940 г.
Его Превосходительству Господину Альберу Лебрену Президенту Французской Республики
Господин Президент,
Наша Франция ранена, но она не может отказаться от продолжения борьбы.
Цветные люди, представители колоний в национальном парламенте, мы заклинаем вас спасти нашу великую и дорогую Родину, сохраняя честь, достоинство и уважение к данному слову. Опираясь на обширную территорию, сосредоточив все средства обороны в Северной и Черной Африке, империя сможет вести борьбу до последнего дыхания. Своим героизмом и своей верностью она сохранит себе союзников и друзей, получит уверенность в неизменной симпатии и доверии к ней со стороны Англии и ее доминионов, обеспечит себе самую широкую помощь и действенное участие Америки.
Да здравствует Франция!
Примите, господин Президент, заверения в нашем уважении и глубокой преданности.
Гратьен Кандас, депутат от Гваделупы Вице-председатель Палаты депутатов Морис Сатино, депутат от Гваделупы Галанду Диуф, депутат от Сенегала
13 часов. Бои идут совсем неподалеку от Лиона – в Лимона и Анзе. Отдан приказ об объявлении Лиона открытым городом – мосты остались нетронутыми. Борьба не должна вестись на ближних подступах, однако план обороны включает Калюир. Лишь позднее мне стало известно, с каким героизмом сражалась в Монлюэльском монастыре 253-я батарея под командованием лейтенантов Панго и Моргенштерна. Всего четыре расчета устаревших 75-мм орудий вели бой при поддержке 3-й роты 25-го полка сенегальских стрелков. У этих несчастных не было ни медицинского персонала,, ни перевязочных средств. Это они девять часов сдерживали своим огнем первые немецкие танки. Все защитники монастыря погибли: обоих лейтенантов и их унтер-офице-ров расстреляли. Четверо канониров были сражены пулями в голову. Немцы потребовали, чтобы были высланы парламентеры.
14.45. Визит английского посла. Он сообщил о прибытии лорда Ллойда и о вручении послания короля Георга президенту республики.
16 часов. Немцы вступили в Лион.
18 часов. Боллаэрт позвонил мне еще раз. Депутат Жюльен подтвердил мне ужасную весть – неприятель явился на почту и потребовал выдачи аванса в 25 миллионов.
В ту же среду, 19 июня, в 13.30 мы с Жанненэ вновь отправились к президенту республики. После того как нам удалось договориться об отъезде президента и председателей обеих палат, надо было проследить за отъездом своих коллег. Ходили слухи о том, что если они не откажутся от своих депутатских мандатов, им не разрешат сесть на корабль. Антипарламентские настроения усиливались. Военачальники, не желавшие нести какую-либо ответственность (даже за отказ создать механизированную армию, как того требовал де Голль, и продлить по предложению военной комиссии сената линию Мажино на запад), искали козла отпущения. Им оказался парламент, который и в самом деле повинен в том, что слишком полагался на них, никогда не отказывая им ни в одном франке. Вперед, на парламентариев! Вперед, на республику! Таков приказ. Чтобы утешить себя за то, что они не смогли выполнить свои профессиональные обязательства, военные стали захватывать посты в гражданской администрации. Они превратились в министров, префектов, судей. За ними пошла часть населения.