Выехали на рассвете, а светает в эту пору сразу после двух ночи, так что уснуть не удалось. Увязали вещи, запрягли оленей и, приторочив к задним нартам Капку с Горбоносой, отправились. Оленята бегут сзади. Я хотел было взять Дичка на руки, но вскоре уже сам с радостью побежал бы за упряжкой. Езда на оленях очень искусная, нелегкая работа. Коля все время в ней. Вот он остановил упряжку слез с нарт, продрался через заросли карликовой березки, осмотрел берег спрятавшегося в кустах ручейка, возвратился и тянет оленей за уздечку в эти заросли. Провел караван метров пятьдесят и, крикнув гортанное «Эк!», плюхнулся на нарты. Олени с места сорвались в стремительную рысь, только снежная дымка взвилась над караваном. Я уцепился в нарты и откинулся назад. Так удобнее ловить равновесие да и падать сподручней. Проскочили всего лишь чуть-чуть, снова остановка. Опять Коля отправляется искать удобный проход.

Уздечки моих оленей привязаны к Колиным нартам, и те дергают бедных оленей так, что, гляди, вывернут головы. А здесь еще переброшенная через передок нарт постромка. Правый олень то ли сильнее, то ли опытнее напарника, он натягивает постромку так, что левый вот-вот сядет в мои нарты, а его копыта все время лупят в перекладину. Мне его жаль, но ничем помочь не могу.

Гляжу, Коля не сел на нарты, а идет впереди упряжки. Здесь затяжной подъем и оленям трудно. Почему бы Коле не согнать и меня? Спрыгиваю, прямо по кустам обгоняю упряжку, иду рядом с Колей.

— Сейчас будет перевал, а потом долина, — говорит Коля. — В прошлом году геологи стояли и подожгли тайгу, а через три дня мы нашли сгоревших медведей. Семья. Медведица, пестун и совсем малыш. Чего им в долине оставаться? Рядом озеро — никакой огонь не достанет. Наверное, из-за маленького убежать не смогли. Сейчас будет спуск. Садись и тормози ногой.

Не представляю, как можно удержать катящиеся с горы нарты таким способом, но Коле виднее, и, пропустив его упряжку, плюхаюсь на нарты. Олени помчали вниз. Нарты догоняют их, бьют по ногам. Постромки слишком коротки, и бедным животным приходится бежать боком, согнувшись в три погибели. Я изо всех сил упираюсь подошвами в снег, но он очень скользкий, стволы лиственниц проносятся так близко, что, того и гляди, останешься без ног.

Наконец сопка стала положе, нарты успокоились, и олени побежали ровнее.

Опять спустились в глубокое мрачное ущелье и прямо по журчащему среди камней ручью покатили в долину. У выхода из ущелья торчит скала-столб. Чуть дальше скала, похожая на корабль. Я сразу дал им названия: первая — Чертов палец, вторая — Летучий голландец. Когда сказал об этом Коле, тот серьезно так кивнул и подтвердил, что ущелье называется Аринкида. По-русски — место, где водятся черти. Если пройти вверх по ручью, с километр, попадешь в самое их пристанище.

Щуры

К вечеру добрались до небольшого озера и неподалеку от него разбили лагерь. Здесь уютно. С трех сторон нас прикрывают заросшие чахлыми лиственничками сопки, от озера мы отгорожены грядой островерхих скал. Коля ушел смотреть дорогу, а я хозяйничаю у палатки и попутно наблюдаю за щурами. Эти крупные, похожие на попугаев птицы должны бы сейчас заниматься выкармливанием малышей, а они, собравшись в стаю, гуляют по тайге. Их семь штук. Четверо — красноголовые и красногрудые, трое раскрашены поскромнее. В камнях под ближней скалой небольшая ямка. Собравшаяся в ней вода прогрелась, и щуры устроили баню. Два уже искупались и сохнут, один полощется, и еще четыре чинно так сидят у бережка и ждут очереди. Настоящие курортники. И купаются как курортники. Неторопливо зайдет в воду, чуть постоит, словно привыкает к ней, затем отважно присядет и начинает плескаться. С минуту побултыхался и уже домывается: зачерпывает клювом воду и прополаскивает грудь, брюшко, под крыльями. Но в воде долго не задерживается. Искупался — и на берег. Следом уже другой. Я не засекал время, но каждая птица занимала ванну немногим больше минуты. Когда один очень толстый и нарядный щур не пожелал вылезать вовремя, его быстро выгнали.

Щуры перекупались, подсохли и улетели, а Коли все нет. Не случилось ли беды? Хотя, чего я паникую? Он возится с оленями всю жизнь и чувствует себя в тайге куда уверенней, чем я. Приношу к палатке охапку сучьев, подживляю костер и залезаю в спальник.

Проснулся уже поздно вечером. В палатке полумрак. За тонкой стенкой возится Коля. Я хорошо вижу его силуэт. Выбираюсь из спального мешка, высовываю голову из палатки и осматриваюсь. Над головой темное сумрачное небо. Кое-где проглядывают блеклые звезды. Восток высвечен так, словно сразу за озером разгулялся настоящий день. На Коле куртка из оленьего меха, голова повязана косынкой, отчего лицо моего друга стало совсем круглым. Не Коля, а взаправдашняя Аленушка. Стоит и задумчиво глядит на звезды.

— Ты что там увидел?

Коля поворачивается ко мне.

— Проснулся? А я давно пришел, да не хотел будить. Иди ужинать.

— Чего так долго? Я уже собрался искать.

Коля присел у костра, бросил на угли несколько веточек и, когда они ярко вспыхнули, сказал:

— Здесь недавно олени прошли. Голов тридцать. Может, даже больше. Завтра вместе сходим проверить. Там есть озеро с мальмой. И порыбачим, и оленей поищем.

— А в небо зачем смотрел?

Коля махнул рукой.

— Мышь. Летучая. Я думал, ей рано, а она летает. Давай ужинать, да будем ложиться. Не знаю, как оно обернется завтра…

Откол

— Пригнись! Тихо! Они чувствуют человека за километр. Уходи отсюда. Быстро! — Голос у Коли с хрипотцой. Мы затаились за сваленными в кучу деревьями и рассматриваем оленей. Перед нами широкая, заросшая тальником и редкими ивами долина. Слева возвышается гряда обкатанных валунов, чуть дальше белеют плешины наледей. Олени рассыпались по всей долине и медленно приближаются к нам.

Только что мы спали в палатке, вдруг Коля ни с того ни с сего подхватился.

— Где-то неподалеку олени. Нет, не те, на которых мы ехали. На тех колокольчики другие. У нас вместе с отколом ушло несколько пряговых оленей, и все с колокольчиками. Просыпаюсь и слышу — звенят. Одевайся. Нужно сейчас посмотреть.

Пересекли два бурных ручья, вышли к долине. Камни, кусты, наледи. Вижу, камни зашевелились. Олени! Да много. Коля шепчет, что к домашним могли пристать дикари. Не представляю, как он думает их ловить, если они пугливые? Говорю об этом Коле, он делает свирепое лицо, что-то бормочет по-своему. Бросаю последний взгляд на оленей и, пригнувшись, прячусь в кусты.

За каких-то пять минут мы уже в лагере. Наперегонки снимаем палатку, укладываем все на нарты и перетаскиваем к скалам. Коля между делом объясняет, что олени успели одичать и могут испугаться любой тряпки. Особенно если среди них затесался буюн. Умчится и уведет весь откол.

Наконец все спрятано, остатки костра залиты водой, убраны колышки и свежесрубленные ветки. Коля вручает мне охапку уздечек, цепляет себе на шею бинокль, собирает в кольца длинный ремень-маут. Еще раз осматриваем стоянку и торопимся к упряжным оленям. Только бы не ушли далеко.

Сразу за озером натыкаемся на Капку с олененком. У них завтрак. Важенка стоит под лиственницей и жует жвачку, малыш спрятал голову под ее животом и часто подергивает хвостиком. Чуть в стороне и Горбоносая. Эта прислонила голову к ездовому оленю и дремлет. Тот настороженно поглядывает на нас, но с места не трогается. Может, не хочет тревожить Горбоносую. Дичка не видно. Зову:

— Минь-минь-минь!

Дичок выхватывается из-под куста карликовой березки и бежит ко мне. Следом торопится малыш Горбоносой. Чуть повозившись с оленятами, помогаю Коле собрать пряговых оленей. Поджимаем их к озеру и обметываем со всех сторон маутом. Более примитивную загородку придумать трудно. Тонкий, натянутый на уровне груди ремешок, и все. Оленям ничего не стоит наклонить голову, нырнуть под маут и разбежаться по тайге, а они стоят под лиственницами — и никуда.