же народ. Их миллионы, если переходить на счет. В одной только нашей стране коммунистов почти вдвое

больше, чем жителей во всей вашей Финляндии. И это все лучшие люди из народа. Его основное ядро. А может

ли ядро какого-нибудь вещества быть чужим этому веществу? Не питать его и не питаться им?

Такой вопрос он мне задал, этот первый настигший меня в глубине России парторг. Что я мог ответить на

такой вопрос? А он продолжал:

— Коммунистическая партия — это душа и совесть народа. Она вобрала в себя все мечты и чаяния,

накопленные народом за многие века. И не только вобрала. Она впервые в истории человечества берется

воплотить их в жизнь. Так чью же она волю выполняет, по-вашему?

Да, он умел задавать вопросы, конечно. Правда, мог бы и я кое о чем его спросить, пользуясь богатым

арсеналом премудрого Юсси Мурто, и кое-что сказать ему в ответ, не очень для него приятное. Но он с такой

убедительной силой высказывал свои суждения, что у меня не повернулся язык ему возразить. И надо было,

кроме того, помнить, кто у кого был в гостях и кому полагалось быть скромнее и вежливее: гостю или хозяину?

Я только спросил:

— А вы уже много воплотили?

Его не смутил такой вопрос. Он ответил, не колеблясь:

— Да, много. Мы спасли человечество от фашистского рабства и построили фундамент будущего

общества.

— Будущего? А настоящим вы не занимаетесь?

Такой вопрос я ему задал, чтобы хоть немного сбить с него самомнение. Нельзя допускать, чтобы русские

сознавали в чем-нибудь свое превосходство над другими. Это к добру не приведет. И худо не будет, если

напомнить им лишний раз, на каких дремучих задворках жизни человечества они еще обретаются. Тут всегда

будет к месту непререкаемое мнение о них великого мыслителя Юсси Мурто, позволяющее видеть русских все

в том же неизменном неприглядном свете, какой издавна применялся при любом разговоре о них.

Я, правда, мог представить даже из опыта своей Суоми, какую страшную судьбу готовил Гитлер народам

Земли после ее завоевания. А он ее непременно завоевал бы, не окажись на его пути Россия. Здесь обломались

его стальные зубы. И какой великой крови это стоило русским, которые в то время только еще закладывали свой

знаменитый фундамент! Я мог это представить, конечно, однако зачем было так вот прямо признавать заслугу

русских перед человечеством? Не стоило давать им повод заноситься. Вот почему я кольнул его настоящим. Но

он без колебания ответил:

— Настоящим? Пойдемте, я покажу вам наше настоящее.

Ему, как видно, было не привыкать показывать иностранным гостям свое хозяйство, и проделать это

лишний рал он не считал за труд. Но я не собирался у него задерживаться. Я сказал:

— Если вы хотите показать мне новые коровники и телятники, то я их уже видел в других местах вашей

России Такое настоящее есть и в нашей бедной Финляндии.

Он спросил:

— Что же вы понимаете под настоящим?

— А то, как человек живет сегодня, что он ест, во что одевается, чем владеет. И главное — доволен ли он

всем этим?

— Вам все это показать, или рассказом довольны будете?

Я прикинул в уме, выбирая, что мне выгоднее, и сказал:

— Думаю, что хватит с меня и рассказа.

— Хорошо. Итак, что он ест, наш человек? М-да. Показать это наглядно было бы проще. Я могу вам

назвать его деревенский продукт. Но перечислить все, что он привозит из города, будет несколько труднее.

— А каков у него деревенский продукт?

— Деревенский продукт несложный: зерно, мясо, овощи, то есть все выданное ему за трудодни.

— А сколько у него трудодней?

— У кого как. У некоторых сто, а есть по пятьсот и больше.

— Значит, некоторые работают у вас только сто дней в году?

— Выходит, так. Сто дней — это обязательный трудовой минимум.

— Что же они делают остальные двести шестьдесят пять дней?

— А это зависит от личных качеств. Ленивый может совсем ничего не делать.

— Но чем же он кормится?

— А ему хватает полученного по трудодням.

— Это так много?

— А вот подсчитайте. Одного только зерна выдано по три килограмма на трудодень.

— Какого зерна?

— Разного. Ржи полтора кило, пшеницы кило, проса полкило. Картофеля выдано по четыре с половиной

кило, овощей по три с половиной.

— Каких овощей?

— Да всяких. Дуняша, ты не помнишь, как мы там овощи-то распределили?

Дуняша помнила. Помедлив секунду, она перечислила:

— Капусты по два и три десятых килограмма, моркови по четыреста граммов, помидоров по триста

пятьдесят, огурцов по двести пятьдесят и свеклы по двести.

Я представил себе все это увеличенным в сто раз, и у меня получилась изрядная груда. Дуняша тем

временем назвала еще некоторые продукты:

— Мяса по двести граммов, масла по двадцать, сена по килограмму, соломы по полтора. Шерсти

желающим по десять граммов. Да еще меду по полведерочка в среднем пришлось на двор.

Я сказал:

— Два кило масла на год — мало. Я бы еще попросил.

Парторг усмехнулся.

— Мало ли что попросили бы. Сколько заработали, столько и получайте.

— Но я работал не сто дней.

— А сколько?

— Триста по крайней мере.

— Ну что ж, получайте шесть кило масла.

— Все равно мало.

— Конечно, мало. Но жена у вас тоже выработала триста трудодней.

— Ах да, жена. Верно.

— Вот вам уже двенадцать кило. Да из детишек старшеньких кто-нибудь полсотенки трудодней добавил

за летние каникулы, сынок там или доченька.

— Да, да, доченька. И сынок тоже.

— Вот, стало быть, еще два килограммчика. Да и сами вы разве ограничитесь тремя сотнями трудодней?

Или не потянет вас иногда перевыполнить норму?

— А как это делается?

— Очень просто. Вот, например, у нас при вспашке на лошади норма — шесть соток за день. А

некоторым удается вспахать по двенадцати соток. Получается два трудодня за один день.

— О, если так, то я могу и три нормы вспахать. Выдержала бы только лошадь.

— Ну вот, видите! Глядишь — и целый пудик масла набежал, а то и больше. Но дело все-таки не в том,

чтобы за количеством трудодней гнаться. Трудодни сами по себе — не выход из положения. Да и не наберешься

на всех трудодней. Иной раз просится человек на работу, а работы нет. Зимой так бывает или ранней весной, а

то и в конце лета, когда до копки картофеля еще далеко, а хлеб с полей уже убран. В это время только строители

обеспечены работой и те, кто на севе озимых занят или на подъеме зяби. Лошади все нарасхват. Когда трудодень

полновесный, то и работа в радость. Приходится очередь устанавливать, чтобы поработать всем желающим.

— Вы сказали: “Лошади нарасхват”. А тракторы как? В таком крупном хозяйстве главную работу

выполняют, наверно, тракторы?

— Да, так оно и есть в других колхозах. И у нас будет рано или поздно. Но пока что мы обходимся без

них. Дело в том, что тракторы — собственность государственная. Они не продаются, не покупаются. Их

нанимать надо. А это не всегда для нас удобно, потому что с трактористами вечная морока. То они не ко

времени в других местах заняты, то им овраги не нравятся, то погода не по душе, то у них поломка. В самое

горячее время подвести могут. А своим тяглом как захотел, так и распорядился. Да и трудодни лишние в самом

колхозе останутся. Но главное-то все же не в количестве трудодней, а в том, чтобы щедрее их оплачивать.

Масла, например, не по двадцати граммов выдавать из того, что остается после продажи государству, а по

сорока или пятидесяти. Но для этого надо повысить продуктивность молочного скота. Тут мы еще не на высоте.

Вот потому-то я и говорю, что плохо вы работали. А пока ешьте масло от своей коровы.

— От своей?

— Ну да. От той, что стоит у вас на дворе, то есть находится в вашем личном пользовании.