Он не понял:

— Какое дерево?

— А такое: вы собрали все кривули, чурки и ветки к одному корню, то есть дерево собрали.

Он закивал:

— А-а, да, да, верно. Действительно, дерево собрали. И дереву этому название “Заря коммунизма”. Да,

это интересная мысль. — Он подумал немного и добавил: — Что ж, выходит, нам самими законами развития

было предопределено создать из всякой древесной мелкоты цельное, стройное, жизнеспособное дерево.

— Но все ли у него есть, у этого дерева, чтобы жить и расти?

— А почему бы и не быть? Все есть, конечно. Вот посудите сами. Корнево и Кряжино славились

хорошими пашнями и лучшими породами скота. Но им не хватало пастбищ. Кривули внесли эти пастбища.

Кривулям недоставало земли для посева зерновых. Теперь они стали общими владельцами всех пашен. Веткино

приложило к общему хозяйству вот эти сенокосные угодья и удобные земли под капусту. От Чуркина мы

заполучили дружную рыбацкую артель, а от Листвиц — большой старый сад. Как видите, мы имеем теперь

многоотраслевое хозяйство. И если дождь или засуха повредят одной отрасли, то нас вывезут другие.

Нынешнее лето всему благоприятствует: и хлебам, и овощам, и фруктам. Да и травы хорошо поднялись. С этой

низины опять снимем два укоса за лето. А это стогов пять-шесть лишних. По всему видно, что нынче на

трудодень получим больше прошлогоднего. И государству продадим больше.

— А в будущем году как? Еще больше?

— Обязательно.

— А еще через год?

— А там еще больше.

— Значит, с каждым годом больше? А когда остановитесь?

— Никогда. Такое уж это могучее дерево получилось. У него безграничные возможности для роста.

Я промолчал на всякий случай. Как-никак, это говорил парторг. А у него уж такая, видно, была

обязанность, чтобы превозносить свое. Но мне трудно было втереть очки. И ты можешь быть спокоен, Юсси, я

не потерял способности видеть все в доступных пределах. Кому он вкручивал насчет бесконечности? Мне ли не

знать, сколько можно требовать от земли! Рано или поздно она непременно заставит поставить точку. Даже

такой железный человек, как Арви Сайтури, и то уперся в тупик на своих сорока трех гектарах. А ведь он был

способен выколотить прибыль даже из мертвого камня. Но и он в последнее время топтался на месте, выжимая

без конца одну и ту же мочалку. А здесь говорили о безграничном росте. Но пусть говорят, конечно. Кому это

вредит? Говорить все можно. Я не мешал ему говорить, разглядывая с высоты обрыва их огромную Россию, где

верили в такие странные вещи. И он продолжал выкладывать то, к чему его обязывало звание парторга:

— На этой новой кормовой базе мы теперь можем удвоить и утроить поголовье скота, а потом, немного

подумавши, еще раз удвоить и утроить, не забывая, понятно, и об удойности.

Я сказал:

— Ого! Так у вас получится стадо в несколько тысяч. А молоко будет литься рекой.

Он согласился:

— Да. К тому все идет.

Я опять промолчал. К тому ли? А не в обратную сторону? Я вспомнил то, что мне говорил злопыхатель

там, на перемычке между двумя большими дорогами. Если верить ему, то выходило, что их стада убывают по

мере того, как укрупняются колхозы, а земли пустеют. И только при старой власти человеку не запрещали

приобретать сколько он хотел и не отнимали у него земли. Потому она и была всегда обработана, а не зарастала

кустарником. Так я понял того злопыхателя. Правда, он, кажется, упомянул только трех таких удачников на три

деревни. И надо полагать, что доходы от своих богатств они оставляли при себе. Но деревни состояли, пожалуй,

не только из них. Деревни у русских всегда состоят из многих людей и дворов. Как там обстояло дело с

остальными? Я спросил парторга:

— Если стадо у вас прибавится, то как с оплатой за трудодень? Тоже будете прибавлять?

— А как же! Ради чего же мы и стараемся?

— Всем?

— Всем. Кто работал, конечно.

Я помолчал немного. Да, тут к умножению стада толкали другие побуждения. Но тогда могла появиться и

другая забота. Я спросил:

— Оплата тоже будет расти безгранично?

— Он ответил:

— Выходит, да.

— Но что они будут делать с этой оплатой? Возить на пароходе в Москву?

Он развел руками:

— Да, эта проблема рано или поздно всплывет. Она и сейчас дает себя знать. Придется, может быть,

перейти на чисто денежную оплату.

— Сколько это будет?

— Не знаю. Все у нас пока в стадии опыта. Перенять пример неоткуда. Ведь в истории такого еще не

бывало. Сами пробуем и так и этак, сами и за ошибки расплачиваемся. В прошлом году мы получили по

восемнадцати рублей на трудодень. В этом году получим по двадцати. А при чисто денежной оплате придется,

наверно, по сто, по двести рублей выплачивать, чтобы люди могли все нужные им продукты покупать.

— Где покупать?

— Здесь же, в колхозе. И покупать они уже будут ровно столько, сколько им нужно, не переполняя своих

погребов. И свои огороды им тогда будут ни к чему. Останутся какие-то участки при доме просто так, для садов,

для цветов, для украшения жизни. И коровы свои не понадобятся. Колхоз в любое время отпустит парного

молока, сметаны, масла кому сколько нужно. Придет время — продукты вообще без денег будут отпускаться, по

потребности, лишь бы минимум работы был выполнен. До этого еще, правда, далеко, но такая у нас цель.

Жизнь подскажет, как ее приблизить. Укрупнить колхозы тоже подсказала жизнь.

— Чтобы спасти их от гибели?

Вот какой вопрос я ему задал. О, я знал, чем сбивать их пыл, чтобы они меньше заносились, и ты, Юсси,

остался бы доволен моим хитроумием. Парторг подумал, прежде чем ответить. Еще бы не подумать! Тут

задумаешься! Но какой был прок от его раздумья? Дела от этого не менялись и оставались такими же

невеселыми, какими ты, Юсси, их вполне справедливо представлял. Однако он сказал:

— Не буду кривить душой. Были у нас действительно два захудалых колхоза, в которых иной раз и на

трудодни ничего не перепадало. Два других жили так себе, средненько — ни вперед, ни назад. Концы с концами

сводили — и ладно. Но два колхоза из года в год росли и крепли, несмотря даже на войну, которая столько

людей от нас унесла. А сейчас в одном общем укрупненном колхозе поднялись и процветают все шесть. Значит,

правильно сделали, что объединились. Это помогло нам за самый короткий срок довоенный уровень

восстановить и дальше двинуться. А теперь-то уж мы пойдем!

— Куда пойдете?

— К новому повышению благосостояния.

— Какого благосостояния? Не того ли, которое уже было у вас до установления колхозов?

— Нет, не того. Выше. Такого благосостояния еще нигде не достигали, какого мы достигнем.

— Нигде? Даже в Америке?

— Даже в Америке.

Вот и все. На этом разговор можно было, пожалуй, кончать, ибо он вступил в такую область, где

начинались пустые сказки. Пришло, кажется, время подумать опять о железной дороге. И пока парторг

выкладывал мне свои планы по хозяйству, я посмотрел вокруг, надеясь увидеть где-нибудь за холмами вышки

станционной водонапорной башни, или стрелку семафора, или хотя бы паровозный дымок, но не увидел ничего

похожего.

Водонапорная башня, правда, виднелась, но была она малых размеров и стояла тут же рядом, в деревне

Корнево, возвышаясь всего метра на три над крышами домов. Парторг объяснил, что в эту башню поступает с

помощью электрического насоса родниковая вода из-под обрыва. Такие башни будут у них установлены в

каждой деревне, чтобы удобнее было снабжать водой дома и скотные дворы. Это на тот случай, когда скот

придется перевести на круглосуточное стойловое кормление. А перевести постепенно придется, потому что

пастбища не растянешь. Выгоднее засеять эти триста гектаров культурными травами и скашивать их дважды в