нутру.

— Женщинам, например?

Так я спросил, подступая все ближе к своему главному вопросу.

Он ответил:

— За женщин тем более не отвечаю.

— А их много у вас?

— Кого?

— Женщин.

— Да половина примерно. В. одном доме обретаемся мы, а в другом они.

— И вы, конечно, со всеми там уже перезнакомились?

— Естественно. Три недели — срок немалый.

И тут мой язык уже приготовился произнести слова последнего и самого главного вопроса: “А не знаете

ли вы там одну такую…?”. Но в это время он скинул пижамную куртку и принялся стягивать майку. Я

помолчал, выжидая, когда его уши освободятся. А он, бросив майку на песок, сказал:

— Как видите, мы еще и купаемся и загораем. Иногда ездим куда-нибудь в горы смотреть озера,

водопады, ущелья. По вечерам ходим в кино или гуляем в парке. Вот вроде бы и все. Хотите купаться?

Я замотал головой, хотя пот лил с меня градом и купанье было бы весьма кстати. Но мне не терпелось

пойти скорее в обратный путь к санаторию, только следовало выяснить один вопрос. Я раскрыл рот, но в это

время за моей спиной раздался громкий протяжный возглас:

— Генацва-а-ле!

Я оглянулся и увидел высокого русоволосого парня в белых брюках и в белой рубашке-безрукавке. Он

протягивал моему спутнику длинную загорелую руку и широко улыбался, щуря от солнца серо-голубые глаза.

Мой упитанный спутник тоже протянул ему навстречу свою мясистую коричневую руку, воскликнув при этом:

— О-о! Кого я вижу! Иван!

И я не задал своего вопроса. Я забыл свой вопрос. Что-то я должен был спросить у этого загорелого

тяжеловесного здоровяка в полосатых штанах и с голым животом, но забыл. Совсем забыл. Ибо рядом со мной

стоял тот самый Иван.

Я сразу узнал его. На этот раз не могло быть никаких сомнений. Сходились все приметы. Он пожал руку

моему недавнему спутнику, лесорубу из-под Архангельска, и потом, не говоря ни слова, пожал руку мне. И я

понял, что именно эта рука сгребла когда-то за грудь железного Арви Сайтури, едва не вытряхнув из него душу.

Я мог бы еще успеть отойти от них и скрыться. Какие-то секунды для этого имелись на первых порах,

пока они обменивались первыми словами. Но я упустил удобный момент. И еще не было поздно проделать это,

когда мой недавний спутник предложил Ивану:

— Купанемся?

А тот сказал:

— Благодарю. Только что из воды — еще голова не высохла.

Но я и этот момент упустил. А когда спохватился наконец и начал от них пятиться понемногу, они

обменялись такими словами:

— А когда дальше думаешь топать?

— Сегодня в ночь.

И тут мой упитанный лесоруб сказал, кивая на меня:

— А ты себе спутника не возьмешь ли? Вот, пожалуйста! Приехал из Финляндии и тоже путешествует.

Россию хочет поближе узнать. Я уже и документы его прочел. Человек рабочий. И эмвэдэ просит оказывать ему

всяческое содействие.

Иван круто повернулся ко мне, и я перестал пятиться. Не было смысла пятиться. Все равно он при

желании настиг бы меня в два прыжка. Но он, кажется, не собирался меня настигать. Вместо этого он вдруг

протянул мне ладонь, размером чуть поменьше лопаты, и сказал:

— Идет! Люблю и уважаю путешествующих. Рад быть полезным в меру сил и способностей.

Я взял его руку. Почему не взять руку человека, если он ее тебе протягивает? Еще старый Илмари Мурто

советовал мне не отвергать руки человека, протянутой с дружбой, особенно если это рука русского человека. Я

принял руку русского человека, хотя и не понимал, к чему это все клонится. А он спросил меня:

— Вы обедали?

Я не обедал и не видел причины скрывать это. Тогда он еще крепче сдавил мою руку и сказал:

— Пойдем перекусим где-нибудь и там поговорим.

Он махнул свободной рукой на прощание архангельскому лесорубу, который уже успел скинуть

пижамные штаны и стоял в одних черных трусах, свисавших с его мясистых бедер наподобие двух коротких

женских юбок. Тот в ответ пожелал нам счастливого пути и направился к воде, осторожно ступая босыми

ногами по горячей береговой гальке и обходя лежащих и сидящих на разноцветных подстилках раздетых людей.

Вид у него был довольный. Еще бы! Он очень ловко выполнил свое назначение, передав меня прямо в руки

Ивана, который вел меня теперь на расправу. Непонятно было только, почему Иван собирался подкормить меня

предварительно. Но и этому можно было найти объяснение. Подкормленный человек способен острее

почувствовать силу наказания.

50

Нет, он тоже не был тем Иваном. Не подходил возраст. На войне он, правда, тоже успел побывать, но

только в самом ее конце, и воевал не на земле, а летал на истребителе. И, сидя напротив меня за круглым

столиком в ресторане, он признался мне, что сбил всего только два самолета противника. А после военной

службы он стал работать в гражданской авиации и вот уже несколько лет возил курортников над этим

побережьем, по которому теперь во время отпуска решил прогуляться пешком. Он шел от Новороссийска, ночуя

где придется и задерживаясь в иных местах на два-три дня, чтобы потолкаться среди людей. Он сказал мне в

пояснение:

— Не могу без людей и рад безмерно, что вторую половину пути мы пройдем, протопаем вдвоем.

Он произнес это как-то нараспев, выбирая по карточке, что нам заказать на обед. Я спросил:

— С кем вдвоем?

Он ответил несколько удивленно:

— Как с кем? Да с вами же, как вас, простите, по имени-изотчеству, уже забыл…

— Аксель Турханен, если по-фински. А по-русски меня называли Алексей Матвеевич. Но только…

— Алексей Матвеич? Неплохо. Но по-фински лучше. Экзотики больше. Аксель Трюханен. Вот мы с вами

и трюханем! Это хорошо, что вы надумали со мной пойти. Вам понравится — вот увидите. Для северянина

здесь впечатлений уйма! Одна природа чего стоит! Непрерывное разнообразие до самого Батуми!

— Батуми? Почему Батуми? Ведь я же не…

— Потому что там — стоп! Дальше мы ножками не идем. Дальше мы с вами воспользуемся великими

достижениями современного транспорта. Но предварительно еще подумаем там, на месте, что избрать: поезд

или теплоход. Самолет я заранее отвергаю, поскольку предпочитаю ощущать непосредственно всеми своими

конечностями и пятью чувствами плюс интуицией всю неповторимую прелесть милой матушки-земли.

Боже мой, что он там такое говорил? Я поискал глазами выход из ресторана. Но далеко от меня был

выход из ресторана. А на пути к выходу стояли другие столики, за которыми сидели другие люди. Было бы

очень трудно проскользнуть между этими столиками быстро и незаметно, хотя Иван и отворачивался от меня

временами, выискивая глазами официанта. А когда официант появился, он сказал:

— Перво-наперво “Букет Абхазии”. А к нему закуску. Что там у вас имеется? Семга, икра, мясной салат?

Добре! Мечите сюда икру, и семгу, и салат по соответствующей норме на двоих. И апельсинов пяток. А потом

два борща и два бифштекса.

Я все еще поглядывал на открытые двери ресторана и раза два даже пытался привстать, чтобы

ускользнуть. Но уже было поздно. Столик наш украсился высокой толстой бутылкой с яркой наклейкой и

мелкими тарелками с холодной закуской разного цвета. Иван придвинул ко мне полный бокал темно-красного

вина и сказал, поднимая свой:

— За успех нашего похода!

Какого там похода?! Не собирался я идти с ним ни в какой поход. С чего он это взял? У меня была совсем

другая забота. И, не трогая бокала, я опять с тоской оглянулся на дверь. Он спросил:

— Что же вы? — И добавил, погрозив мне пальцем: — Имейте в виду, что угощаю сегодня я. А когда я

угощаю, то отказываться не моги!

Я взял бокал. Если платить за вино и прочее брался он, то это еще как-то меняло дело. Мы

соприкоснулись бокалами и опустошили их. Пока я налегал на закуску, он снова их наполнил. И потом мы