– Дело есть. Мстить будем.

Когда лес достаточно прояснился, расступаясь деревьями в очевидной близости обрыва, капитан Глеб остановился.

– Запомни вон ту сваленную ольху. И просьба – не броди по окрестным кустам без надобности, старайся ступать прямо за мной.

К первому бревну, ровно лежащему на краю большой поляны, они, задыхаясь, вдвоём подтащили ещё одно, тяжёлое, мокрое, и положили его в длину, поверх.

– Так, не спеши.… Теперь точная работа начинается.

Один конец верхнего бревна, командуя сыном, Глеб укрепил меж сучьев нижнего. Свободный же конец с надрывом и хрипом приподнял сам и, кивая сбившимся набок козырьком кепки, указал Сашке, куда и как правильно поставить между брёвен корявую, заранее приготовленную им палку.

– Не качается? Давай-ка перекурим…. В смысле передохнём.

Капитан Глеб обтёр ладонью густо испачканный мокрой древесной гнилью рукав куртки, с удовольствием осмотрел конструкцию.

– Примерно так. Эта палочка временная. Сейчас мы её заменим.

– Ты опять уходишь?

– На минуту, я до воды рядышком спущусь. Если что – свисти.

Ещё десять минут потребовалось капитану Глебу Никитину, чтобы напрягая дрожащие ноги, втащить на обрыв воняющего судачину.

– Я его есть не буду!

– А если Родина скажет «надо»? А если наш президент тебя об этом попросит?!

Сашка с ужасом и гримасой смотрел на жёлто-чёрные бока рыбы, в некоторых местах давно уже проткнутые перебитыми рёбрами.

– Нет. Даже если президент…

– Ладно, остынь. Этот деликатес не для нас, гурманов. Подержи-ка лучше повыше…

Глеб продел сквозь судака аккуратную тонкую палку и взгромоздил приманку под приподнятый конец верхней ольхи.

– Теперь плавненько, очень тихо пускай…. Классно!

Придерживая плечом громадный, обледеневший конец настороженного бревна капитан Глеб слегка покачал смертельное устройство.

– Запоминай: сверху – гнёт, палочка – сторожок. Вся эта штука называется кулёма. Предназначена убивать крупных вражеских зверей, запросто ломая при этом их совсем не субтильные позвоночники.

– Ты же сам сказал, что медведей здесь нет?

– А суслики? Ежли они внезапно взбунтуются, да соберутся походом на наше-то становище….

– Пошли, пожалуйста, быстрей от этой вони!

– Ну, это как ты скажешь.

Утреннее солнце пропало, и дальнейший день постепенно становился серым.

Под мраком надвигающихся с востока снежных туч огонь привычного костра с каждой минутой казался им всё увереннее и сильнее.

– …На советском телевидении как-то рассказывали о способах капиталистической журналистики. Приводили пример добровольного погружения одного американского репортёра в низы общества, в абсолютную нищету. Ради шокирующего материала отчаянный парень на два месяца отказался от своего привычного образа жизни, для чистоты эксперимента полностью ушёл на улицу, в гетто. Спал на асфальте, одевался в хламьё, питался помоями. Кто он такой, в каком году о нём говорили – не помню. В голове застряла только одна его фраза: «Я ел всегда, когда была возможность, ел много, про запас, потому что не знал, когда придётся есть ещё…».

– А мы пьём…

– Согласен, пока мы только пьём. Покушаем позже. Обещаю.

– Ты так много вспоминаешь из прежних времён…

– Не грех, если есть что вспомнить. В молодости впечатления любого человека всегда резче. Это сейчас, в ваши пластмассовые времена, многое можно запросто и тупо купить в магазине, подсмотреть в интернете, а раньше нам приходилось постоянно что-то придумывать, выкручиваться. Вот особо интересные ситуации и запоминались.

Капитан Глеб огляделся.

Имелась полнейшая уверенность, что запаса дров должно было хватить им до утра.

Он поднял от углей свою банку с горячим ягодным отваром.

– В городе моего детства любимой забавой был хоккей. В разном виде: с шайбой, с мячом, на дворовых коробках, в валенках, на реке. Пацаны играли в хоккей безо всяких условий и претензий. Формы у нас ни у кого не было, об инвентаре сегодняшнем и слыхом мы не слыхивали, даже и не мечтали, клюшки сами себе из шестислойной фанеры выпиливали.

На простенькие, футбольные, пластмассовые щитки наклеивали по несколько тонких слоев обыкновенного войлока, обрезков от голенищ старых валенок. Получалась такая классная хоккейная защита! Потом кто-то придумал, что нужно ещё такие специальные чашечки на колени, к этим щиткам в дополнение обязательно пришивать. Ну, и где же их взять?

За забором нашего двора размещалась кукольная фабрика. Однажды днём, чтобы не выглядеть законченными злодеями и не попасть под солёные выстрелы сторожей, мы пролезли по-тихому через дыру в заборе на территорию заводского склада, а там продукция – заготовки для пластмассовых кукол! По десятку кукольных голов украл каждый, во дворе резали их потом пополам, приделывали к своим хоккейным щиткам. Головы-то мягкие, гнулись как надо!

А ещё раньше соседские мужики из молочных сепараторов себе шлемы мотоциклетные делали. Это когда новые правила ввели, что без шлемов на мотоциклах ездить было нельзя, а в продаже они были в дефиците…

Деревья вокруг костра почти уже сомкнулись в густом сумраке наступавшего вечера.

Капитан Глеб Никитин не спеша поднялся, встал у огня в полный рост, потянулся, с улыбкой зевая.

– В магазин за пряниками не сбегаешь?

– Деньги внезапно кончились….

– Ну, раз так…

Глеб опять опустился на свою циновку, удобно опёрся спиной о высокую стену спутанных корней.

– Времена проходят, вспоминаешь тех, прежних мальчишек, своих одноклассников, иногда приходят в голову мысли, что с возрастом тяжелей, да нет, скорее тягостней слушать разные анекдоты, небыли про кладбище. Ведь там уже лежат когда-то бывшие близкими тебе люди…

После долгого молчания пришёл черёд Сашке походить вокруг костра.

Вернувшись из-за ближнего чёрного дерева к огню он поправил штаны, отряхнул куртку и так же шумно вздохнув, как и отец, прочно опустился на своё привычное камышовое место.

Шевельнул длинной палочкой откатившиеся угли, поморщился от дыма.

– А ты ведь никогда по-серьёзному и не говорил, почему стал моряком, правда? Рассказывал только, что город, где ты родился, сухопутный вроде, да?

– Из-за корысти, сынок, из-за неё, проклятой. Вбил себе в голову в юности, что лучший способ помочь бедным – это не стать одним из них, вот и позарился твой папка на большую морскую зарплату….

Капитан Глеб говорил тихо, проникновенно, глядя только в огонь, но плечи его сильно вздрагивали от еле сдерживаемого хохота.

– Да ну тебя! Я же действительно серьёзно!

Сашка с досады хлестнул прутом ближнюю головешку.

– Ладно, не обижайся.

Глеб вытер рукавом нечаянно выбежавшую на лицо смешливую слезу, не заметив, что заодно растёр по небритой щеке пылинку свежего серого пепла. Приобнял сына.

– Только романтика. Клянусь! Не могло в те годы быть в моей голове ничего другого, кроме этого замечательного слова. Романтика! Даже и морскую профессию я выбирал себе из дурацких непрактических соображений. Быть только штурманом! Только он, этот прекрасный специалист, единственный из всего экипажа, управляет на своей вахте гордым кораблём, стоит всегда на мостике, на свежем воздухе, среди штормовых брызг, громовым голосом командует рулевому: «Право руля! Кар-р-рамба!».

Это потом я узнал, что такое для штурманов рейсовый отчёт, списание пустой тары из-под картошки и макарон, подготовка нуднейших финансовых и промысловых документов…

– Но ведь интересно же было?

– Ко-онечно!

Капитан Глеб Никитин мечтательно сложил руки на затылке.

– Да, бывало… Я помню хруст винтовой водочной пробки на запотевшей бутылке, когда случалось угощать турецкого лоцмана на фоне минаретов Айя-Софии в проливе Босфор; запомнил махину пропыхтевшего мимо нас супертанкера «Салем» за сутки до того, как его оранжевая туша глухо лопнула на скалах у необитаемого африканского берега; по причине собственного разгильдяйства я попадал в территориальных водах Туниса под ракетный обстрел; вместе с командой своего тунцеловного сейнера сутки непрерывно блевал, уходя неправильным курсом к Корсике от дикого урагана. И если кто-то мне скажет, что это только из-за денег.… Впрочем, большинство хотело тогда от моря только денег.