– …Когда я был немного помельче, чем ты сейчас, из тюрьмы отпустили брата моей мамы, твоей бабушки. Мне Алик приходился, естественно, родным дядькой, и было ему тогда.… Да, лет тридцать, не больше. Времена тогда, когда он сел, были лихие, говорили, что срок ему дали фраерский, за драку, за стволы вроде.… Но не важно, не об этом сейчас хочу говорить.

Ну вот, отсидел Алик семь лет, но вышел с прежним ещё характером, смешливым и справедливым. Учил нас, пацанов, родную кровь, понятиям правильной жизни, сёстрам своим помогал по хозяйству, чем мог….

Главное, что меня поразило тогда в дядьке Алике – после тюрьмы он ел только белый хлеб и постоянно таскал в карманах конфеты! Жили-то всеми близкими семьями бедновато, по-рабочему, роскоши такой конфетной никогда даже мы, ребятня, не знали. А тут взрослый, зэк, конфетками постоянно хрустит! Попробовал как-то я сопли пустить перед своей мамой, выпрашивая лишнюю конфету, на Алика тогда по-наглому кивнул, мол, чего, он-то жрёт сладкое, и мне тоже хочется, да и нам, всем мальчишкам…

Капитан Глеб Никитин отмахнулся от злого дыма, случайным ветром брошенного ему в лицо, отвернулся, потёр глаза.

– Ну?

– Гну.

Глеб бросил ещё ветку в костёр.

– Ну и получил от матушки такого, что до сих пор помню. Мне наподдавала, потом сама разревелась. Объяснила, как они с сёстрами все эти семь лет собирали передачки Алику в тюрьму…. Раз в полгода, кроме самой дешёвой махорки, носков самовязанных, куска сала, добавляли ещё в посылку обязательно и по две-три карамельки, которые от нас, от своих пацанов, наши матери отнимали. Для сладости, для братишки своего непутёвого…. Любовь-то, да уважение, они, знаешь ли, особо не разбирают, кому женщина добра в этот момент желает…. Вот так.

– И что Алик?

Капитан Глеб сквозь дым остро взглянул на сына.

– Молчал, посмеивался, когда возился в гостях с нами, с пацанятами. А в городе нас, его племянников, ни одна сволочь тёмная так ни разу, пока мы после школьных дней по институтам не поразъехались, и не тронула, знали блатные, чья родня… Ладно, хорош ностальгировать, лучше отодвинь вот тот камень с желудями чуток от углей.

– А чего ты про это вспомнил?

– Иллюстрация. В обычной жизни предпочитаю хороший кофе без сахара, но сейчас начинаю опасаться, что после таких чудовищных вкусовых экспериментов, разочаруюсь в горьких напитках.

– Давай-ка…

Капитан Глеб Никитин вскочил на ноги.

– Давай приведём наши запасы в порядок. Дров на ночь, думаю, хватит, но упорядочить их нужно.

– Зачем? Бери из кучи, да бросай…

Не выпуская из рук в очередной раз подогретой банки с ягодным напитком, Сашка негромко бурчал из-под надвинутого капюшона.

– Подъём! Порядок должен быть у человеков и в душе, и в одежде, и в мыслях!

Глеб сломал через колено сосновую ветку.

– Смотри. Делаем так – если получаются сравнительно прямые палки, длиной примерно с локоть, складываем их вот здесь, справа, в одну аккуратную поленницу. И сейчас, и все эти дни. Хлам, кривые корни, прутья сразу же бросаем в огонь, очищаем плацдарм.

– И всё-таки, зачем такие сложности?

Сашка продолжал лениво упрямиться, не особо желая подниматься с нагретого места, слегка испытывая отца на терпение.

– Так удобней подбрасывать топливо при необходимости в нужное место костра. Начнёт где-то сбоку огонь слабеть, прогорит где, или ветер немного изменится – взял, не глядя парочку удобных палочек – и восстановил справедливость. К тому же ночью, спросонок, не нужно ничего ломать, рубить, искать по сторонам. Знаешь, где что лежит, встал, да и подбросил в огонь.

– Убедил.

– То-то же.

Глеб готовил дрова привычными движениями, то хрустя ветками через колено, то наступая на длинные толстые сучья тяжёлым башмаком. Аккуратная груда росла, огонь костра часто вспыхивал в наступающей темноте, когда кто-то из них бросал туда охапки ненужных лёгких сосновых веток и хвои.

– Ты вот тут нечаянно сказал, что Вадима могла убить и женщина…

Сашка застыл с не доломанной чёрной веткой в руках.

– Да-а, а что? Он же слабый был.

– Не о нём речь. О женщине. Вспомнил я свои первые впечатления…

Глеб присел на циновку.

– Антракт, отдохни.

– Судя по суматошным ударам, по кривым порезам куртки, это был или слабый, неуверенный в своих физических возможностях мужик, или, действительно, сильная, подготовленная женщина. Спортсменка. Кто-то из ваших рекламщиц спортзал посещает?

– Не знаю…

Сашка потёр перчаткой лоб.

– Ева только. Да ты что, с ума сошёл?!

– Я – ничего. Сядь, и никогда не вскакивай возмущённо в ходе процессуально-розыскных мероприятий…. Сядь, я сказал!

Опустив от лица кружку-банку, парящую кипятком, капитан Глеб напомнил сыну о силе своего взгляда.

– Вот так, успокойся. Мы же пока не прокуроры, не никого обвиняем, мы просто мыслим. Ладно, если уж на ногах…. Пошли к воде, прогуляемся перед сном.

– Куда идти-то, темнота, ничего не видно…

– Оценим обстановку, наши перспективы на завтра. Давай, давай, вперёд! Демагогов нам тут ещё только и не хватает!

Мелкая и мрачная вода залива чётко отделялась от белизны берегового снега и в ночной слепоте окружающего их пространства.

Глеб проверил осторожными шагами – лёд на воде хрустел уже в нескольких метрах от берега.

– Это хорошо. Это к богатству!

– Почему?

Они шли вдоль ровных камышовых зарослей, разговаривали, смотрели на ясные крупные звёзды.

– При такой динамике температур залив скоро встанет. Нам нужна толщина льда в пять-восемь сантиметров, тогда и начнём рыбачить.

– А мы сами раньше не встанем от такого-то дубака?

– Ну, это каждому по желанию. У меня, например, более забавные жизненные планы. Не стони попусту – оптимизма не добавляет.

Глеб топнул по очередной тёмной луже на песчаном берегу. Лёд не треснул.

– Ого! И ещё…. Не забывай горячего больше пить! Остатки шиповника не выбрасывай из банки, добавляй снегу понемногу, кипяти.

– Почему не выбрасывать? Как-то грязно это получается, не очень опрятно…

– Если ставишь перед собой задачу выжить – грязи в пище не бывает. Навар гуще, питательней, да вываренные семена нам с тобой скоро пригодятся.

Сашка шёл по твёрдому береговому песку, пришаркивая тяжёлыми башмаками.

– Приманка для охоты? А на кого охотиться будем?

За несколько минут зрение каждого из них остыло от яркого света костра, стали ещё чётче видны над горизонтом большие звёзды.

– Да лося какого-нибудь средненького завтра завалим в лесу и сожрём.

И на полном серьезе, прищурившись взглядом на сына, капитан Глеб Никитин попробовал на ногте большого пальца лезвие своего ножа.

Когда возвратились, пространство в близком круге привычного костра уже показалось им по-домашнему теплым и уютным.

Глеб и Сашка, поочерёдно подняв за концы, положили в ласковый близкий огонь два тяжеленных, приготовленных ещё с утра, ольховых бревна.

– Давай уж ночевать. Завтра трудно просыпаться будет, так что не расстраивайся особенно, если утром ноги поначалу тебя держать не будут…

Толстые камышовые циновки сухо похрустывали, нагретые за день постоянным костровым теплом.

– Ух ты! Как на перине! А в это время Бонапарт переходил границу!

Капитан Глеб весело ворочался, Сашка молчал.

Хорошая доза оптимизма перед тяжёлым и холодным сном была явно для парня необходима, его впечатления прошедшего дня также нуждались в плавном и, по возможности, приятном аккомпанементе забвения.

Заботливый отец начал сознательно неторопливую, нейтральную по словам и ассоциациям, приготовленную им заранее колыбельную болтовню.

– …Ты даже не представляешь, как иногда бывают полезны случайные, не умышленные, и не приобретаемые специально знания. Среднестатистический человек ведь обычно не в состоянии оценить богатство того, что он когда-то услышал, увидел, но не обратил никакого внимания на эту мелкую, даже незначительную, на первый взгляд, информацию. Ну, так вот…