– Не смей без моего разрешения совать сюда бумагу. Понял?

Правильный и угрюмый приказ поняли все суетящиеся вокруг доброхоты.

До старых берёз, расположение которых Глеб запомнил ещё с утра, он дошагал не спеша. Так же спокойно нащипал под большими сучьями сухих плёночек бересты, потом спустился в знакомый овражек к высоким ёлкам, собрал весь серебряный мох в нижних пазухах тяжёлых шершавых веток…

Мешал ветер. И пристальные молчаливые взгляды.

Он потёр в руках мелкую бересту, собрал её в комок. Снял со спичечного коробка рубашку и затолкал в её пустоту шуршащие берёзовые полоски. Закрыв на мгновенье спиной ветер, чиркнул спичку и низко, но уверенно поднёс робкий огонёк к заготовленной конструкции. Тут же накрыл её кусочками сухого мха и мелкими еловыми ветками, достав их из кармана.

– Тащите дрова! Ну, чего уставились?!

И опять понеслись радостные крики через всю поляну….

Шведы дружной парой бросились ломать погибшие в прошлые годы корявые ольховые сучья.

Глеба тронул за плечо чернявый итальянец.

– Ты ведь не такую охоту имел в виду, когда мы с тобой сегодня спорили?

– Нет, конечно.… Извини, я немного погорячился с этим мероприятием. Думал, что всё будет совсем не так. Просто хотел вас отвлечь от грустных мыслей.

– Понимаю.

О′Салливан хорошо улыбнулся.

Перед маленьким пока ещё костерком быстро росла куча разнообразного топлива. С гиканьем и неприличными возгласами иностранные граждане участвовали в общей работе. Погреться и обсохнуть у жаркого костра хотели все.

– Молоко в палатке.

Бориска еле разжимал губы, не глядя в глаза старшему товарищу.

Он уже наслушался восторженных рассказов очевидцев об удачной охоте, выдержал хвастливый натиск восторженного и гордого Тиади, даже зачем-то подошёл ненадолго к мертвому гусю.

Жизнь продолжала в этот день жестоко разочаровывать Бориску.

– Глеб, а ведь это нехорошо – воровать.

– Ах ты, праведник ты мой! Конечно, нехорошо. В этом я с тобой весьма согласен и поэтому не спорю.

– …А если нехорошо, – продолжал гнуть свою справедливую линию Бориска, – то почему ты сознательно совершил такой поступок и показал плохой пример другим людям?!

– Ты переживаешь?

Глеб Никитин с усмешкой посмотрел на своего юного друга. Честь и совесть отряда сильно и одновременно покраснели.

– Опять правильно делаешь. Не к лицу мелкоуголовные наклонности современному российскому человеку!

– Ладно. Для ясности. Для твоего душевного равновесия.

Покручивая в пальцах мелкую еловую веточку, Глеб загляделся на вырастающий костёр.

– Пацана с гусями в посёлке видел?

– Ну…

– Рапортуйте разборчиво, юнга! Не ковыряйте в носу и не жуйте добытые там прелести. Заметил, как я разговаривал с тем мальчишкой?

– Да-а.

Борискино презрение почему-то начало слабо таять.

– Ну, так вот, гражданин общественный прокурор, и выскочил-то я тогда из машины, чтобы с мамашей этой пастушка провести переговоры.

– А зачем тебе с ней было говорить?

– Думай, Борисыч, думай, включай свою неразработанную голову на полную мощность!

Командовать собственной одинокой головой было ещё трудней, чем многочисленным отрядом «Ромео» и поэтому Бориска напряжённо морщился.

– Я купил у неё одного гуся, живого, на корню, и договорился, чтобы в нужное время он и его собратья были оставлены пастись на машинном дворе.

– Ты заплатил за этого…, за которого Тиади? Значит, мы не украли убитого гуся?!

– Нет. Как ты мог такое про меня подумать?!

И Бориска заимел в свою коллекцию ещё один ласково-укоризненный командирский подзатыльник.

Проголодавшийся больше всех Николас вытащил в толпу молоко. В продолжение разговора с юным правдолюбцем Глеб Никитин встречно уколол его:

– Надеюсь, ты не обманным путём приобрёл это прекрасное эмалированное ведро?

И получил солидный Борискин ответ.

– Прекрати, командир! Я обещал с возвратом. Доярки мне поверили!

Пока они беседовали о нравственности, остальные мужики с хохотом пили молоко. Сильный голландец держал ведро на весу, а остальные страждущие по очереди приникали к нему, как к большому доброму молоковозу.

Глеб усмехнулся, когда к источнику жадно приник О′Салливан и лишние белоснежные струйки побежали по его подбородку.

«Гигиена, брезгливость… Нормальный ведь парень, когда проголодается».

– Докладывай. Спокойно, без эмоций, и подробно. Готов?

– Да, я всё записал. Никто меня не заметил.

Своевременное облегчение совести сильно отразилось на взаимоотношениях отцов-командиров. Бориска опять нечеловечески уважал Глеба. И поэтому затараторил.

– Полотенце синее, маленькое, два мешочка полиэтиленовых с новыми носками, жвачка, две пачки, ментоловые, мыло в мыльнице, зубная паста, почти полная с зубной щёткой.… Ой, пропустил! Ещё была одна зубная паста, целая, в другом пакетике, вместе со станками бритвенными, одноразовыми. Станков – шесть, «Жиллет», с полоской. Так, дальше… Фотоаппарат ещё был, ну, ты же его сам видел! Тиади же его и на катере, и в лесу вытаскивал!

Глеб невнимательно кивнул, подтверждая.

– Что ещё?

– Ещё книга была, небольшая такая, вроде как про путешествия, я обложку посмотрел, дальше не стал читать, трусы, двое, ну, такие обыкновенные, гражданские… Фотография женская в рамочке маленькой, пластмассовой, как зеркальце; чехол, ну, ножны такие старые, рваные, майка «Рибок» без рукавов…

– Стой!

Они оба одновременно оглянулись.

Выкрик, которым капитан Глеб остановил Бориску, сильно выделялся на фоне их тихого шепота, но коллеги были заняты дегустацией молока, и поэтому никто не обратил на это досадное недоразумение никакого внимания.

Глеб взял мальчишку за плечи.

– Ещё раз, какой чехол?

– Для ножика, ну, ножны такие обыкновенные, коричневые, из кожи. С заклёпочками.

– Пустые?

– Ну, да… Правда, извини, я внутрь их глубоко не лазил, может быть, что-нибудь такое мелкое там и было.… Но ведь ты же и не предупреждал, чтобы так подробно-то, а?!

– Без ножа? Главное – ножны были без ножа?!

– Да, одни, лёгкие такие.

– И в рюкзаке нож не валялся?

– Нет, я всё проверил! Там ещё в пакетиках были…

– Всё!

Решительным жестом Глеб Никитин остановил дальнейшее перечисление.

– Спасибо, малыш! Ты очень хорошо сегодня поработал!

– А…?

– Оставь меня на секунду, пожалуйста! Иди, попей молочка!

– Я уже напробовался, когда вас не было.

– Теперь сделай то же самое, но в компании. Прошу тебя…

Глеб был почему-то настойчив. Бориска прочувствовал его интонации и в глубокой задумчивости направился к остальным людям.

Знал бы он, о чём мыслил сейчас его проницательный командир!

«Так, неужели… Но почему?! И куда он рвался из лагеря все эти дни? К женщине? Допустим. А все эти гадости.… Мстить мне за то, что я его постоянно торможу, к русской подруге не отпускаю, красотуля Тиади мог, но он же всё время был рядом со мной, а казусы эти совершали люди со стороны! Нет, тут что-то не то.…

Почему в аэропорту, когда мы с ним случайно встретились, бельгиец уже знал, что группу поведу я? А про смерть боцмана он не знал…. Или сделал вид? Та-ак…, он приехал раньше сюда всей группы. Это факт. На сколько дней раньше? Впрочем, это пока не очень важно. Стрелять в меня и в себя в лесу он не мог. И с этим не поспоришь. Кошка, тухлая рыба… Пустые ножны…».

Перед глазами Глеба почему-то мелькнула недавняя торжествующая ухмылка Тиади: «Нет, приятель, нож мне ни к чему, я такими вещами не пользуюсь!».

«Если не пользуется ножом, то где он нашёл пустые ножны и зачем таскает этот странный предмет в личных вещах…?».