Распластанные по горизонту молнии высоко блестели над всем пространством залива, часто, но на мгновения серебрили темную воду и потом где-то над дальним берегом узкими фотографическими вспышками вонзались в безразличную пелену леса.

Грозовой ветер стих и сумасшедше летящие поначалу к земле струи дождя превратились в просто падающие, обыденные капли. Дождь помолодел, стал называться по-детски дождиком и тревожил уже только листья, а не ветки и кроны деревьев, как это было в самом начале грозы.

Палатки начали дружно намокать с углов, что представлялось не очень серьёзным, но, всё равно, неприятным явлением.

«Вискари» ставили свой дом перед дождём с легкомысленными смешками, с небрежностью, не прочувствовав важность момента, и поэтому их большая палатка первой начала протекать ещё и с провисшего верха.

Через некоторое время тоскливого ожидания всем стало ясно, что очередное мероприятие срывается – резвиться в развалинах старинного форта в такую погоду мог только безумец.

Конечно, приятней было бы коротать свой туристический век в чистом сосновом лесу, среди достойных великанских деревьев, но на поляне вокруг них в этот раз кривилась черными стволами только многочисленная мелкая ольха.

Скука и грусть, по большому счёту, даже хандра, поселились в сердцах путешественников. Странные и нервные события последнего дня заставляли длительно размышлять даже самых мужественных из них. Чавкая глиной, перебежал к землякам, из одной палатки в другую, толсто неуклюжий немец. Бородатый «вискарь» Везниц заунывно продолжал играть на губной гармошке, накрывшись в своём спальном мешке серым солдатским одеялом.

Бориска морщился, страдая от вынужденной неподвижности и от тихой недовольной ругани отдельных несознательных иностранцев.

В очередной раз покинув палатку с целью рекогносцировки местности и обсервации хмурого неба, Глеб Никитин вернулся в жилище неудовлетворённым результатами, вытащил из своего рюкзака три нераспечатанные колоды игральных карт и, по очереди обойдя стремительно намокающие армейские брезентовые вигвамы, кинул внутрь каждого из них по комплекту развлечений.

С той же укоризной посмотрев на командира, Бориска опять шумно вздохнул.

– Не порти атмосферу своим настроением. Топай сюда.

Глеб махнул ему рукой, приглашая к выходу из палатки.

Потеряв игровой тонус, юноша слабо попытался сопротивляться командирской агрессии.

– Зачем?

– Затем. Смотри. Что это за облака висят на западе, над тем лесом? Знаешь, а?

– Тучи какие-то дождливые, противные…

– И всё? Мальчуган, вы крайне ленивы и, в своей праздной лености, нелюбопытны. А зря.

С прищуром рассматривая грустное небо, капитан Глеб продолжил, не обращая особого внимания на неприличную зевоту Бориски.

– Это у нас там расположились слоисто-кучевые облака. Стратокумулюс, если без дураков говорить, строго по-научному. Чем на ваш просвещённый взгляд, коллега, это обстоятельство может нам грозить? Ну-с, предполагайте!

– Половина иностранцев завтра в соплях будет ходить, а остальные нам все уши о заплаченных за игру деньгах прожужжат.

– Паникёров – к стенке. Продолжим про климат. Так вот, слоисто-кучевые облака – это низкие, учтите коллега, низкие облака в виде серых или белых неволокнистых слоев или гряд из круглых крупных глыб. Их вертикальная мощность, смешной мой дружище Бориска, невелика. И, по этой достаточно скучной причине, данные облака лишь редко дают продолжительные осадки, находясь в такой ветреной приморской местности, как наша. Вник?

– Не-а. Поясни.

– Не ной, что всё пропало, не разлагай мне сплочённый боевой коллектив! Наука говорит, что этому дождику скоро кранты. И вообще, запомни хорошенько – всё преходяще, только музыка вечна.

Улыбнувшись, Глеб по-доброму шлёпнул Бориску по взъерошенному затылку.

– Скучай дальше – я пошёл за грибами.

Нужно было немного поразмышлять. Его бойцы нуждались в серьёзной встряске.

И Николас, и бременский Кройцер проводили Глеба из палатки угрюмым, но сочувственным молчанием.

В отдельно лежащем в кузове их машины «технической помощи» брезентовом мешке с амуницией Глеб ещё в крепости заметил несколько стареньких офицерских плащей. Один из них пришёлся ему как раз впору.

«Мы выходили под дождь, и пили из луж…».

С надёжной накидкой и с уютным капюшоном на голове было приятно бродить даже по таким, безнадёжно мокрым зарослям.

За мелким осиновым лесочком метрах в ста от палаток уходил вниз, к большому серьёзному лесу, незначительный овражек.

Зигзагом поднимаясь и спускаясь по его склонам Глеб через десять минут нашёл в засыпанной желтыми листьями траве семейку крепеньких подосиновиков: трёх одинаковых круглоголовых подростков, одного раскрывшегося мужичка и одного с уродливой, объеденной белкой оранжевой шляпкой. Первые грибы скользко холодили руки и быстро темнели под ножом.

«С почином!».

Бабушка всегда так говорила им, своим многочисленным внучатам, когда выводила их звонкую ораву в ближний лес…

На гребне оврага, под нависшей с самого краю небольшой ёлкой, Глеб, скользко поднимаясь снизу, заметил коричневато-зелёный блеск шляпки белого гриба. С упругой еловой хвои на лицо сыпались мелкие холодные брызги и, чтобы сорвать богатую добычу, пришлось встать на колени, подгибая под себя полы плаща.

Шагалось хорошо, мешало только то, что не захватил с собой из лагеря никакой подходящей ёмкости – грибы не умещались в руках. Уже на обратном пути Глеб, опять усмехнувшись своим внезапным детским ощущениям, аккуратно срезал в мелком мху с десяток упругих лисичек, а почти у самого лагеря чуть не наступил на серого с белым крупного подберёзовика.

Настроение потихоньку начинало быть.

У них в палатке гостил О′Салливан.

Мокрые чёрные кудри по-леонардовски струились вдоль щёк намокшего итальянца.

– Как там Макгуайер?

Не проходя дальше в палатку, капитан Глеб снял с плеч волглый плащ, отряхнул его от капель и аккуратно повесил на стойку.

– Спит. Состояние его нормальное – я дал нужных таблеток. А это что у тебя такое?

О′Салливан брезгливо дотронулся мизинцем до подосиновиков.

– Грибы. Гляди, какие красивые! В овражке неподалёку отсюда нашёл.

– А зачем они тебе?

Гость искренне недоумевал, поочерёдно переводя взгляд немигающих совиных глаз с Глеба на его добычу.

– Проголодаемся – есть будем.

– Фу! Гадость какая! Насобирал под ногами всяких грязных, непроверенных лишайников и хочешь употреблять их в пищу?! На природе уж лучше охотиться, чем это…

И опять О′Салливан с презрением сморщился в сторону добычи Глеба.

– Ты говоришь про убийство зверей и птиц?

– Я люблю стрелять и стреляю хорошо. Дикие звери и существуют только для того, чтобы мужчины могли цивилизованно удовлетворять свой охотничий инстинкт!

– Убитые тобой зайцы явно с этим не согласились бы…

– А что тут неправильного? Я плачу́ за лицензию, делаю регулярные взносы в моём стрелковом клубе, делаю пожертвования в различные фонды спасения редких животных.

– А не очень редких зверюшек ты и твои заботливые друзья просто убиваете. Ради своей прихоти.

В полумраке палатки капитан Глеб и итальянец стояли друг против друга, не обращая внимания на раскрытую пачку медового печенья, которую им заботливо протягивал профессор.

– Небось, и рыбу ты так же ловишь, ради тонуса? Да?

– Правильно. У моего приятеля, под Бари, есть два рыболовных озера, он часто приглашает меня туда на соревнования.

Тщательный Бориска заметил, как у Глеба начали подрагивать скулы.

– И вы с дружком, конечно, ловите в этих тёплых лужах исключительно толстых карпов?!

О′Салливан не успел согласиться. От распахнутого палаточного входа Глеб Никитин пошёл на него в атаку.