Красота речи складывается не только из правильного выбора слов, но и из эвритмии и эвфонии.

Эвритмия – это достижение гармоничного ритма речи, это хороший синтаксис, уравновешенные, правильно организованные предложения. Основные требование к эвритмии – это соблюдение соразмерности в предложениях, использование так называемого исоколона, когда синтаксическое членение речи (на простые предложения, словосочетания) совпадает с ритмическим членением, так что выделяются ритмически соразмерные части – колоны.

«Верьте нам, Государь, мы приложим все наши силы, все наши познания, весь наш опыт, чтобы укрепить обновленный Манифестом 17 октября Вашею Монаршею волею государственный строй, успокоить отечество, утвердить в нем законный порядок, развить народное просвещение, поднять всеобщее благосостояние, упрочить величие и мощь нераздельной России и тем оправдать доверие к нам Государя и страны» (из текста приветственного адреса, обсуждаемого в Государственной думе 13 ноября 1907).

Однородные члены все наши силы, все наши познания, весь наш опыт ритмически уравновешены. Это триколон – исоколон, состоящий из трех частей. Обычно трехчастные конструкции передают идею замкнутости. Далее, вслед за укрепить... государственный строй снова идет ряд однородных членов, уравновешенных синтаксически, однако последней однородный член упрочить величие и мощь нераздельной России и тем оправдать доверие к нам Государя и страны ритмически выбивается из всего ряда. Такой прием называется синтаксическим уравновешиванием: длинный отрезок уравновешивает предшествующие короткие, избавляя слушателей от утомительной симметрии. Вообще всю эвритмию можно рассматривать как игру в симметрию – асимметрию высказывания. Принцип эвритмии таков: соблюсти достаточно симметрии, чтобы не было ощущения хаоса и достаточно асимметрии, чтобы не было ощущения механистичности.

Эвфония – это благозвучие, достижение приятного звучания речи за счет правильного подбора и сочетания звуков. Первая задача эвфонии – избежать заведомо неблагозвучных звукосочетаний. Это неблагозвучие может быть чисто фонетическим. Например, для русского языка не характерно скопление гласных звуков (так называемое зияние): например, просить разрешения у ООН. Неблагозвучно и избыточное скопление согласных без гласных: с вспомогательными мерами. Неблагозвучие может возникать также по причине нежелательных лексических ассоциаций. Вторая задача эвфонии сложней: надо не только избежать неблагозвучия, но и создать благозвучие. Это достигается звуковыми повторами, введением и сменой звуковых тем. Приятна для слуха та речь, в которой звуки чередуются не хаотично, но располагаются как сменяющие друг друга ряды ненавязчивых повторов. Такая эвфония свойственна высокохудожественным текстам. Для политической речи она существует лишь как идеал.

Для создания красоты политической речи особенно значимы правильный выбор слов и хороший синтаксис.

Можно ли научиться говорить красиво? Известный афоризм Цицерона гласит, что поэтами рождаются, ораторами становятся. Стать поэтом, конечно, нельзя. Но можно указать образцы для подражания. Это будет правильней, чем выстраивать курс поэтики для политических ораторов. Поэтому наша цель – указать читателю на источники красоты русской политической речи. Таких источников по большому счету два: древнерусская литература и русская классика. Причем если первая может служить лишь очень общим стилевым ориентиром, то вторая дает образцы и для прямого подражания, своеобразные прописи.

§ 2. Древнерусская литература как источник красоты политической речи

Стиль монументального историзма и эмоционально-экспрессивный стиль древнерусской литературы. Размах, сочетание разномасштабности и ритмическое равновесие как черты монументального стиля.

Древнерусское политическое красноречие существовало в совершенно ином политическом и языковом контексте, чем наше. Оно представляло собой торжественные и учительные «слова», обращенные к единомышленникам, широко опиралось на библейский контекст, не содержало сложных политический идей. Тем не менее, в нем можно увидеть образцы, на которые впоследствии ориентировались многие ораторы.

Древнерусская литература знала два больших стиля. Их называют еще стилями эпохи, или эпохальными стилями, поскольку они были не индивидуальной характеристикой отдельных авторов или даже школ, но принадлежали целой эпохе, определяя в ней и особенности словесности, и особенности архитектуры, и особенности живописи и даже, в известной степени, особенности образа жизни человека соответствующей эпохи. Эти стили подробно описаны в работах Д.С. Лихачева.

Первый стиль получил название стиля монументального историзма. В Западной Европе ему соответствует романский стиль. Этот стиль определял речевую культуру Киевской Руси. Слово «монументальный» подразумевает присущий этому стилю размах, обращение к огромным географическим и временным масштабам. Слово «историзм» имеет в виду опору на исторический контекст и, прежде всего на священную историю. Сутью этого стиля была демонстрация величия Бога и созданного им мира. Человек должен был чувствовать свою малость и вместе с тем сопричастность вечности.

Второй стиль получил название эмоционально-экспрессивного. В Западной Европе ему соответствует готика. Именно проявлением этого стиля был знаменитый стиль «плетения словес». Эмоционально-экспрессивным он назван из-за эмоциональной насыщенности. Авторы, исповедующие этот стиль, пытались передать экстатическое религиозное чувство, выразить невыразимое. В этом стиле повторы и амплификации достигают такой концентрации, что происходит как бы десемантизация слова. Прямое значение слова ослабляется, и слово становится знаком эмоционального напряжения.

В современной ситуации из двух названных стилей образцом может, наверное, послужить первый, да и то образцом не для обычной политической речи, а для речи сугубо торжественной.

Вот фрагмент из описания Русской земли в «Слове о погибели русской земли», выдержанный в стиле монументального историзма:

«Отсюда до угров и до ляхов, до чехов, от чехов до ятвягов, от ятвягов до литовцев, до немцев, от немцев до карелов, от ка­релов до Устюга, где обитают поганые тоймичи, и за Дышащее море, от моря до болгар, до буртусов, от буртусов до черемисов, от черемисов до мордвы – то все с помощью Божъею покорено было христианскому народу... »

Здесь характерна сама синтаксическая формула «от и до» (ср.: «от тайги до британских морей») и обилие названий всевозможных народов. Подобные перечисления (в риторике их называют энумерациями) создавали особую красоту, многоцветность описания. Уже в семнадцатом веке этим приемом пользуются авторы упомянутой нами «Повести об Азовском осадном сидении донских казаков». Они так же подробно перечисляют ополчившихся на них неприятелей. Некоторую тягу к энумерациям можно заметить в красноречии имперского периода, а также периода советского, особенно в связи с темами союзных республик и вообще этнического и природного богатства СССР.

Одной из ярких примет стиля монументального историзма было сочетание большого и малого, сведение разных по масштабу конфигураций в единый ансамбль. Это проявлялось и в городской застройке, и в способе организации текста. Например, в русском летописании под разными годами стояли неравномерные по значимости и объему тексты. Были «пустые годы», когда ставилась одна только дата, или годы, которым соответствовала краткая запись. И в то же время встречались такие тексты, как знаменитая «речь философа», т.е. рассказ об основах христианской веры. В этом разномасштабном сплетении состояла особая красота стиля монументального историзма, игра на контрастах большого и малого. На синтаксическом уровне это проявлялось в приеме «синтаксического равновесия», когда череда длинных фраз неожиданно замыкалась короткой, а короткие фразы уравновешивались длинными. Это создавало особую ритмичность ораторской прозы. Иногда такую ритмичность называют русским молитвенным стихом. В игру «великое и малое» охотно, хотя и не всегда успешно, играла и советская риторика.