В отличие от жаргона просторечие не связано с определенным местом или социальной группой.

Его определяют как «социально обусловленную разновидность национального русского языка, в которой реализуются средства, находящиеся за пределами литературной нормы»⁴ [4] (А.Ф. Журавлев, с. 390).

Как видим, в определении не уточняется, что это за разновидность, а говорится лишь о ее социальной обусловленности.

Просторечие объединяет в себя всевозможные отклонения от литературной формы речи, вызванные недостаточностью языковой культуры. В прошлом просторечие подпитывалось носителями территориальных диалектов, которые, переселившись в город, утрачивали связь с родным диалектом, но недостаточно овладевали и нормами литературного языка. Такие люди легко могли перенять черты других диалектов. В настоящее время просторечие формируется в основном за счет «обломков» разных жаргонов. Сегодня в нем отчетливо выделяется пласт старых средств, которыми пользуются в основном пожилые люди, таких, как «туды», «хочут», «бежат», и новых элементов, таких, как «верняк», «втихаря», «кидалово», которыми широко пользуется молодежь.

К просторечию относят также грубую лексику, остающуюся за пределами литературного языка из-за табуированности или нежелательности. В литературном языке таким словам соответствуют эвфемизмы, то есть их смягченные синонимы. В последнее время эта лексика стала часто звучать в публичном пространстве. Ее можно встретить в письменных формах речи. Конечно, употребление такой лексики – яркая речевая характеристика говорящего, характеристика, в громадном большинстве случаев складывающаяся не в его пользу.

Говоря о словах, приведенных в словарях с пометкой «грубое» или «грубо-просторечное», не надо забывать, что реальная грубость просторечия не сводится только к этим бранным словам, а тем более к словам нецензурным, отсутствующим в обычных словарях. Грубость просторечия заключается в том, что оно не способно адекватно передавать нюансы смыслов. В языке всегда существует много вариантов для высказывания одной и той же мысли. В литературном языке в силу его обработанности за каждым вариантом стоит оттенок смысла или тонкий стилевой нюанс. «Выпить чай» и «выпить чаю» – разные вещи, и эта их разность зафиксирована в языке и подтверждена многочисленными примерами из художественной литературы. А вот просторечные слова «похрявать» и «потрамзать» различаются в значении только ситуативно, интонационно. Это различие нигде не зафиксировано, и у говорящего не может быть уверенности, что слушатель поймет его именно так, как он хотел.

Грубость нелитературных форм языка, их низкая различающая способность – вот естественное препятствие для проникновение этих форм в риторику. Желание быть демократичным, говорить на одном языке с аудиторией – вот основные стимулы для включения этих форм в риторическую практику. Дополнительный мотив для введения таких форм в речь – создание комического эффекта.

Из всего сказанного здесь следует один вывод: для того, чтобы правильно пользоваться различиями литературных и нелитературных форм, надо хорошо чувствовать, где эти различия проходят.

§ 2. Норма литературного языка

Норма. Варианты. Источники нормы

Принятое в литературном языке употребление языковых средств называется нормой литературного языка.

Наличие нормы предполагает выбор из какого-то числа вариантов. Языковая система, следовательно, шире нормы. Ничто не мешает говорящему по-русски произнести слово «килóметр» с ударением на «о» по аналогии со словами «спидометр», «барометр» (которые, однако, обозначают не единицу измерения, а прибор). Многие люди так и произносят это слово. Теоретически возможно и ударение на первом слоге, хотя в узусе (реальном употреблении) такое ударение не встречается. А вот вариант с ударением на последнем слоге является нормой. Еще ясней зазор между языковой системой и нормой проявляется в грамматике. Система языка позволяет образовать от слова «курица» родительный падеж множественного числа «курей» (по аналогии с «голубей») и даже «куров» (по аналогии с «буров» от «бур»), но нормой является только форма «кур». За пределами системы русского языка как такового находятся варианты, опирающиеся на нерусские показатели числа, например, английское «-с» как показатель множественного числа. Невозможно «курс» вместо «кур».

Таким образом, есть система, за пределы которой человек, говорящий на русском языке как на родном, никогда не выходит. Но система внутри себя оставляет возможность выбора из двух-трех (иногда и больше) вариантов. Литературный язык отличается от нелитературного тем, что он либо закрепляет один из вариантов как норму, а другие отвергает («кур» можно, а «курей» нельзя), либо закрепляет за каждым из вариантов разный смысл или стилистический оттенок. Можно «выпить все молоко», но можно «выпить немного молока» (выбор между падежами обусловлен смысловым различием), но нельзя «выпить молоку». Это уже за пределами нормы.

В некоторых случаях, когда происходит изменение, обновление нормы, в пределах литературного языка остаются два варианта. Например, в слове «творог» можно сделать ударение и на первом, и на втором слоге. Однако равнозначные варианты обычно не удерживаются в литературном языке, один вариант остается нейтральным, а другой приобретает какой-либо стилевой оттенок, например, оттенок архаичности. Например, «учителя» нейтрально, а «учители» архаично.

Термином «норма» обозначают и сам правильный вариант, и совокупность правил, определяющих выбор варианта. Норма современного русского литературного языка кодифицирована в словарях, справочниках и грамматиках.

Необходимо отметить, что литературный язык имеет не только письменную, но и устную форму. У многих людей языковые нормы ассоциируются только с орфографией, что вполне понятно, ибо на этом делает акцент школа. Акцент этот вполне оправдан, так как именно правописание допускает наибольшее число вариантов. Но норма – это и выбор правильной грамматической формы (что необходимо соблюдать и в устной, и в письменной речи), и выбор правильного ударения (что свойственно именно устной речи). Другая распространенная ошибка – это отождествление литературного языка с книжным. В действительности нормы литературного языка распространяются не только на тех, кто пишет книги, не только на официальное общение. Для развитых обществ характерно утверждение норм литературного языка и в устной форме речи, в том числе и в обстановке неофициального общения, дома, в кругу друзей.

Откуда берется норма? Главным нормозадающим механизмом выступает художественная литература. Национальные писатели, обладая повышенным чувством языка, создают прецеденты красивых словоупотреблений. Возникает желание подражать им. Начинается консолидация нормы. У истоков русского, английского, итальянского, любого другого литературного языка стоят авторы, создавшие на этих языках литературные произведения, вошедшие в историю этих языков.

Современный русский литературный язык начал формироваться в петровскую эпоху, когда обозначились такие проблемы, как преодоление двуязычия (на церковнославянском языке велось богослужение и была обширная литература, на русском говорили в быту и вели дела; существовали тексты, испытавшие влияние обоих этих языков) и освоение большого числа заимствований, связанных с обозначением новых реалий, с развитием языка науки и государственного строительства. Следующий период формирования русского литературного языка называют ломоносовским, отмечая этим заслуги М.В. Ломоносова в решении только что обозначившихся проблем. Затем следует карамзинский этап, названный так по имени Н.М. Карамзина, стремившегося сблизить устный и письменный язык и преодолеть тяжеловесность последнего. Наконец, под пером Пушкина сформировался современный русский литературный язык. Пушкинский период считается завершающим, и современный русский язык определяют как язык «от Пушкина до наших дней». Конечно, со времен Пушкина много воды утекло, многие формы тогдашнего языка воспринимаются как архаичные, многое ушло из нормы литературного языка, многое, естественно, появилось. Но коренных изменений, соизмеримых с процессами, протекающими, скажем, в восемнадцатом веке, не произошло.