Мы ехали с этой девочкой обратно в город на поезде, и она начала меня расспрашивать обо всем. А я ее – о ней. Наконец-то мы разговорились. Она рассказала, что живет с мамой и с папой. А вообще-то она учится на первом курсе чего-то-там-экономического, только поступила, и ей надо оплачивать учебу. Поэтому она этим и занимается. У них с мамой договоренность, что Ханна так подрабатывает, а не иначе. А папа ничего об этом не знает. Папе говорить об этом категорически нельзя, иначе он убьет и ее, и маму. Трудная жизнь датских подростков. А потом она спросила, затаив дыхание, есть ли у меня бойфренд. Я сказала, что есть. И что еще у меня есть муж… одновременно. Она удивилась, сказала: «Разве такое бывает?» – «Да, у меня сложная ситуация». Тогда она спросила, знает ли мой бойфренд, чем я занимаюсь. Я сказала, что да, конечно он знает. И муж тоже знает, чем я занимаюсь. Только мама моя не знает, потому что она в России, и я не хочу, чтобы она нервничала. Но больше всего ее удивило то, что мне всего двадцать один год, а я уже замужем. Это ее просто порвало. Ей было девятнадцать или двадцать. И, конечно, она до тридцати не собиралась выходить замуж, как всякая нормальная датчанка. Она спросила, как все это может быть одновременно и зачем тогда все это нужно? На этот вопрос я не могла ответить, честно говоря. Ни ей, ни себе. Нормальный человек бы сказал: «Ну, если у тебя все так плохо, уезжай обратно, что ты здесь тогда живешь?» Они про наши эмигрантские дела вообще ничего не понимали. Да и рассказывать им никто не собирался: что-то было стыдно, а что-то просто вне закона.

На этом моя эпопея со Студией 12 была закончена. Очень жаль, что я так и не увидела никогда все эти прекрасные фотографии. Я пыталась найти Студию12 в интернете, но какой это был год! У них даже страницы никакой тогда не существовало! Интернет был только у программистов… Да кому сейчас такое нужно? Когда настоящее порно уже из ушей лезет… Я позвонила Хенрику и сказала, что больше не хочу у него работать. Но он не дал мне слова вымолвить, завопил в трубку, что такое золото, как я, не должно пропадать! И тут же по телефону предложил мне заработать сразу три тысячи за день. Нужно было просто сняться в эротическом фильме. Его друг приехал из Голландии. Это был очень известный эротический видеорежиссер. Не просто так, не у Пронькиных на именинах! «В эротическом, не порно! Никакого секса. Как раз, как ты любишь!» – сказал он.

Глава 27

Эротическое кино. Перспектива. Супервидеокамера и порноартхаус. Слоники и ноги.

Я приехала на съемку и увидела совершенно шикарного усатого голландца. Мало того что усы были рыжие, он еще непрерывно курил самокрутки, отчего они и вовсе выцвели на кончиках. Это были ужасно вонючие, прокуренные усы. Его фишка заключалась в том, что он снимал цикл фильмов субъективной камерой. Про то, как он сам на улице знакомится с девушкой (каждый раз это был какой-нибудь новый город, новая страна). Девушка – потерялась или иностранка. Камера всегда у него на плече. В кадре – только девушка и его руки, которые иногда ее трогают. И никто не знает, кто этот человек за камерой. И сюжет всегда один и тот же: он разводит девушку на секс. Они с ней едут в отель или куда-то к нему домой. Иногда девушка соблазняет его, иногда он – девушку. Она ложится в постель, раздевается, дальше мы видим, как его руки попадают в кадр и – все, затемнение. Камера выключается. Дальше у людей случается эротический коллапс, потому что все успевают раскачаться, но не кончить. И никакой похабщины. Чистое искусство. Интересно, проканал бы сейчас такой жанр или нет? Его видео имело высокий профессиональный рейтинг. Но тогда я этого еще не знала. Хенрик нас познакомил, но имя режиссера мне запоминать показалось лишним. Он снимал на видео, как я – обаятельная и привлекательная – хожу по Копенгагену. Ветер раздувает мои волосы, я немного хулиганю и немного кокетничаю. Дальше он вывел меня на людную улицу, с проезжающими мимо машинами, и спросил: «Можешь показать сиськи?» Меня на «слабо!» можно взять как мальчика. Это – мое больное место. Я тут же задрала свитер и показала сиськи большому туристическому автобусу. В Дании это не запрещено. Вот сейчас я уже думаю: а вдруг там были дети? За этим последовали какие-то манипуляции пожелтевшими от табака пальцами, которые мне пришлось терпеть, потому что это, сцуко, все-таки, жанр такой. Уже по ходу пьесы я решила выспросить у Хенрика: нормальный ли чувак, надежный ли – этот голландец? Хенрик сказал: «Да-да, все нормально, это мой друг. Вы сейчас поедете в отель, и там он доснимет вторую часть видео». Когда мы зашли в темный старый отель, Хенрик на ресепшне что-то крикнул от дверей, когда мы входили, и дама с ресепшна кинула на меня липкий взгляд, и меня накрыло. Вот в таких случаях люди и начинают качать права, обвиняя любопытных в ханжестве. Да что там, ножичком пырнуть могут. Кто ж признается, что просто застыдился! Мы зашли в старинный железный лифт с какими-то финтифлюшками, такие лифты у нас только до революции были. Лифт стартовал, и голландец опять включил камеру. Я туда улыбаюсь, а он говорит: «Ну, сейчас мы приедем в номер и займемся сексом». Меня такая безапелляционность немного смутила. Вроде бы ни про какой секс не договаривались… и вдруг, когда уже педали назад не крутятся и лифт закрылся, всплывает такой фактор. Я думаю: «Ничего себе, возьмет сейчас и вдует. И что я смогу ему сказать? В полицию даже не заявишь!» Заранее мы обсуждали с ним кодовые слова. Если мне что-то не нравится или просто нужно остановить камеру, я говорю что-то по ситуации, но использую кодовое слово. Допустим, «бойфренд». Воспользоваться этим приемом у меня еще не было повода. Но тут я ему в полной панике заорала в камеру:

– Нет! Мой бойфренд будет ревновать!

Оба мои порнографа заржали. Камеру выключили, вздохнули об испорченной пленке и Хенрик спросил:

– Что случилось? По сценарию вы сюда для этого и пришли. Нам что, в этом лифте кататься, пока сцену не пройдем?

А я переживаю, переминаюсь с ножки на ножку и говорю:

– Мы же не договаривались про секс! Как это, вообще? Вы что, меня ставите перед фактом?!!

Хенрик говорит:

– Спокойно, сумасшедшая русская, ты что же тут думаешь про нас? Мой друг, думаешь, со всеми своими актрисами спит? Да ты вообще не в его вкусе!

Я ужасно обрадовалась, что я не в его вкусе. И вспомнила: «Ага, это же только для видео говорится! Там же есть сюжет, слова какие-то…» Отлегло. Но на всякий случай я еще Хенрика попросила:

– Хенрик, ты не уходи хотя бы, побудь до конца! Я же не знаю совсем твоего друга.

А он прикалывался:

– Не-не, я пойду, меня дети дома ждут, что я буду смотреть, как он тебя факает?

Ну, в общем, неспокойно мне было, конечно… Пришли мы в номер, голландец сказал, что сейчас он себе наделает немножко самокруток про запас, а потом продолжим съемку. И пока мы сидели в номере и он делал себе самокрутки, я с ним поговорила и поняла, что он вполне нормальный чел. И даже вызывает у меня почему-то сочувствие. Усталый такой человек с прокуренными усами… Какой-то несчастный, не знаю почему. И я сразу начала ему доверять. Мы с ним выкурили по самокрутке, собрались и продолжили. Вот он уже страстно бросает меня на кровать. Я стенаю. Он стаскивает с меня трусики и… на этом все. Камера выключается. Конечно, обычно людей это заводит. В общем, мы все это отсняли, перевели дух, покурили еще по самокрутке и вышли подышать свежим воздухом. Стало понятно, насколько чудовищно прокуренное помещение мы покинули. Он спросил, не хочу ли я есть. Я сказала, что да, я, пожалуй, не отказалась бы пожрать, только у меня денег нет. И он выдал мне 3000 крон прямо на улице. А потом отвел в «Макдональдс» и угостил чизбургером. Я ехала домой на своем велике, сытая, при бабле и на каблах. И вдруг поняла, что я как-то очень счастлива. Непривычное такое чувство. Я прикинула, что хожу на каблуках и в юбке уже довольно давно, с того времени, как работаю в Студии12. И мне удобно в них даже на велике. И я необычайно довольна собой. Все-таки, сцуко, у меня вырабатывался от таких занятий какой-то женский гормон. Хотела я этого или нет, я стала более женственной. Это даже отметили мои друзья, которые привыкли меня видеть в джинсах, в вытянутой кофте, с короткой стрижкой и расширенными зрачками. А тут я уже хожу в мини и даже немножко улыбаюсь, хохо. Но в следующий раз Хенрик уже предложил мне сняться совсем в другом фильме. Теперь я уже буду не одна, а с кем-то. Я сначала капризничала: нет-нет-нет, я не буду, давай вот такие же фильмы, как был. Но Хенрик объяснил, что «такие же вряд ли найдешь еще, но я могу предложить тебе партнершу, девушку для съемок лесбиянского сюжета». Ну, это уже нормально. Это ж не не секс даже! Это ж по понятиям, без измены любимому, без пенетрации, все ок. Для меня это были принципиальные вещи. Хотя я не уверена, что мой бойфренд сильно переживал бы. Честно говоря, у нас уже были какие-то очень тоскливые отношения. Мы к тому времени были вместе четвертый год. И два из них – в таких вот дичайших условиях. Постоянно была какая-то компания, куда-то ехали, шли, кто-то еще оставался ночевать, курили, пили, говорили… Мы практически не находились вдвоем. Но так как у нас не было никаких обязательств по отношению друг к другу, эти отношения хоть и не были хорошими, но как-то странно сохранились. То есть они незаметно как бы перешагнули через все. У меня был парень, и это позволяло мне чувствовать себя честной девушкой, а не просто каким-то говном, попавшим в трудную ситуацию.