Своими выводами Алекс лишал меня последней надежды. Надрыва души с ним не случалось. Тюрьма его только радовала. Там он отдыхал, отъедался и выходил с новым зарядом оптимизма. Прямиком на Истед-геде. Когда он очередной раз сел в тюрьму, умные люди научили меня пойти в коммуну и разделить банковские счета. Наконец-то для этого была веская причина – муж в тюрьме и не может со своего счета снимать деньги для нужд семьи. Так что фиктивный брак, в связи с разделением счета, никто заподозрить не мог. Даже Алекс не смог на меня за это обидеться или напрячься.

С того момента жизнь стала веселее. Пару раз я даже позволила себе легкомысленное поведение: потратила со счета не положенную тысячу, а все три. «Упс! Ну, прости пожалуйста…» И Алекс ничего мне не сказал. Мальчики любят легкомысленность в девочках. Главное – не перегибать. К тому же мне и впрямь пришлось раскошелиться. Приехала хозяйка подвальчика. Поиздержавшись в Гоа, она решила пожить где-то у подруги. Или у друга. И заехала за вещами. Это было радостное событие, омраченное одним-единственным нюансом: мы грохнули стекло на ее дурацком постере. Наидурацкейшем. Но стекло было очень большое и стоило очень дорого. Как раз столько, сколько месячная оплата жилья – тысячу. Я долго не верила, что стекло может столько стоить, даже съездила впервые в жизни в «Икею» – проверить. Схватила там разрыв аорты, увидела мир другими глазами, поняла всю ничтожность своего существования и убедилась – стекло стоит тысячу. Поэтому отдала ей деньги безропотно. Просто воспользовалась возможностью снять их с карточки, пока мужа кормило государство. Если честно, стекло грохнули парни. Мы как раз принесли с ближайшей «помойки» ящик бананов. И Саша взял самый красивый – желтенький. Паша вдруг запротестовал: «Почему ты всегда берешь самое лучшее?» Саша ответил – по праву силы. Завязалась оживленная дискуссия о правах силы. Дискуссия перешла в демонстрацию возможностей. И через пару минут мальчишки дрались за лучший банан, катаясь по полу. Было прикольно ровно до того момента, пока одна из ног сорок шестого размера не долбанула по стене. Стекло на раме треснуло и повисло на клеммах. Было понятно, что из своих карманных денег, выдаваемых раз в неделю в лагере, парни ничего не купят. Я даже не просила. Заплатила с карточки. Даже не орала.

Орал на них Игорь. Он любил порядок и демонстрировал агрессию. Брил виски и носил кожаную жилетку. Был он чуть моложе нас и идеологически, конечно, ближе ко мне, чем к моим подмосковным рыцарям. Но жизнь его, увы, развивалась по стандартному сценарию. Вернувшись из Дании в Москву, Игорь завинтил. Жил где-то в Ясенево. Там на местности народ увлекался повально. Он жил с другом и подругой. Звонил мне пару раз и рассказывал про их веселый секс, предлагая присоединиться. На досуге они лазили по крышам. Трескались на самой верхушке какой-нибудь водонапорной башни и ползали потом по ней, как бешеные обезьяны. Это было интересно, но присоединяться не хотелось. И он пропал куда-то навсегда.

А тогда он жил с нами в подвальчике. Как-то вполне естественно. Ведь Игорь купил себе музыкальный центр, но в лагерь его везти было нельзя! Центр стоял у меня. Игорь жил рядом с центром. А еще он был меломан, а не просто дебил с магнитофоном. Поэтому, мы слушали самую лучшую музыку. Уже на компакт-дисках. Nitzer Ebb, Art of Noise и Moorcheeba, последний «Депеш» и, конечно, Young Gods. Он был в курсе самого модного. Поэтому никто не удивился, что Игорь собрался на музыкальный фестиваль. Намыл где-то бабла и купил билет. Честный такой билет, на рок-фестиваль в Роскильде.

Мы сначала смеялись, потому что Роскильде – это провинция. Я же видела! Рок-фестиваль в Саратове? Ну-ну… Но Игорь этот билет разве что не целовал по ночам. Говорил, что туда приезжали Bjork и Sonic Youth… И мы поняли, что дело того стоит.

Слово «line up» мы тогда не слыхали даже, но знали, что там будет несколько сцен, много групп. Он нам еще называл имена, которых мы, лохи, конечно не знали. Но засобирались. Билет на Роскильде и сейчас стоит около 150 евро, а тогда, наверное, тысячу крон. Это было за гранью возможностей. Да и не было такой привычки у нас – билеты покупать. Решили пролезть через дырку в заборе. «Как все нормальные люди!» Каково же было наше удивление увидеть альтернативную молодежь – пьяную и обдолбаную, но с билетами. У Игоря была двухместная палатка. Он сказал, что кого-нибудь из нас туда пустит, по очереди. Даже не помню, по какому принципу. Может быть, меня, потому что я приютила его вместе с музыкальным центром. А может быть, Сашу с Пашей вдвоем, потому что они пиво принесут. Переночуем как-нибудь. На земле поспим. Кстати, выяснилось, что на земле там спят многие. Просто даже до палаток своих не доходят. Или не находят… Там 80 тыс. человек приезжает за раз. И палатки простираются до самого горизонта. Игорь решил, что над своей палаткой повесит советский красный флаг, который кто-то из лагерных привез в Данию на сувениры. Так мы сможем найти своих. Русских тогда на фестивале почти не было. Не знаю, что там как, но мы решили ехать. Наобум.

Неожиданно оказалось, что в день отъезда на фестиваль мне нужно срочно, обязательно и непременно идти в Директорат для иностранцев, продлять визу. И аппойнтмент был назначен на 11 утра. О чем меня уведомили письменно за неделю. Отменить или перенести его было так же глупо, как добровольно отказаться от вида на жительство – пожалуйста! Директорат – не шутка, аппойнтментами не разбрасывается. Визой рисковать не хотелось. Я клятвенно обещала парням, что в двенадцать уже буду свободна («А что там делать-то?») – только дождитесь! А потом вместе стартанем.

В одиннадцать я стояла в Директорате – в белом свитерочке и бархатных леггинсах. Алекс по случаю надел белую рубашку, немного мятую. И почистил свои убитые остроносые ботинки. К нам вышла хмурая тетя и сказала: «Упс, ваша тетя заболела, поэтому вместо вашей тети будет другая тетя, и она сейчас подойдет». Мы сидели и ждали. Сидели и ждали. Среди столов и башен из бумажных листов. Алексу было нехорошо, у него потели ладони, и он зудел мне что-то в ухо о черном и розовом. К концу второго часа я чувствовала в груди ядерный реактор, готовый рвануть: в аварии на Чернобыльской АЭС тоже был виноват человеческий фактор. Когда нас осчастливили своим вниманием, мы уже оба были мятые и измочаленные. В таком виде я примчалась домой, дико опаздывая. И никого не застала. Внутри меня что-то вскрикнуло и упало в обморок. Друзья бросили меня и уехали. Подумаешь – опоздала на два часа… Я же была в Директорате, они же должны понимать! Это был первый большой булыжник в фундамент испорченных отношений с моим бойфрендом.

Никогда я не садилась еще на камушек, опустив руки. Надеюсь, не придется. Я вспомнила, что Ритка со своим новеньким американским мужем тоже собрались на фестиваль. Конечно, билеты они купили заранее. И знали, куда ехать. Я помчалась к ним. И застала уже на выходе из дома. Они ехали с другом на машине. Вот это удача! Всю дорогу я смотрела в окно и мечтала о собственной машине, когда-нибудь…

Мы подъехали, и я уронила нижнюю челюсть. Тихий город Роскильде был забит молодежью. Все с рюкзаками и пивом. Они сидели на тротуарах, лежали на лавочках, ходили по улицам и ехали на всех видах транспорта. На приличном отдалении от города, в чистом поле, был разбит гигантский лагерь. Стоял гул. Некое подобие сетки-рабицы огораживало гигантский периметр. В два слоя. Между ними стояли КПП, где проверялись билеты-браслеты. Браслеты в тот год были из разноцветных шелковых нитей, типа хиппи-фенечки, запломбированной на запястье. Только два кокетливых кончика торчали из-под рукавов. Пока я выискивала взглядом дырки в первом заборе, Ритка и Стен поменяли билеты на браслеты и уверенным шагом двинулись через проходную. Ритка шла впереди и махала рукой: «Не парься, пошли!» Я в растерянности семенила за ними, вскрикивая: «Эй! Подождите! У меня же не билета! Как я пройду?» И показывала им издали свои необраслеченные руки. Так я и прошла на фестиваль. Контролеры на проходной поулыбались и даже не попросили подойти ближе. Второе заграждение ограничивало «жилую зону» с палатками. И тут я поняла всю опрометчивость намерения найти своих по советскому флагу. Тысячи палаток стояли на поле – сколько хватало глаз. И как минимум на десяти из тех, что были в поле зрения, развевались советские флаги. Еще несколько радуг и несколько пиратских. Еще не понятно – каких больше. Друг Риткиного мужа объяснил, что под красными флагами вовсе не наши соотечественники, а панки и анархисты, которые любят коммунизм и СССР. Только я собиралась плюнуть на поиски, как обнаружила своих друзей в паре метров от себя. Они ссали у забора. Среди еще человек сорока. Все они стояли лицом к сетке-рабице, спиной к палаткам и сосредоточенно орошали землю. Несколько девочек с той же целью светили голыми жопами рядом. До синих кабинок идти далеко, да и стоять в очереди никто не собирался. Я была так рада их видеть, что не стала таить обидку. Только один раз сказала, что это не по-дружески: уехать и не дождаться. И не по-пацански: обещать и не сдержать слово. Они провели нас метров сто, и мы пролезли через поваленную секцию забора. Джон со своим другом пошли к главной сцене, а мы с Риткой – в гости к нашим, в палатку. По дороге на нас все оглядывались. Саша сказал, что это потому, что мы такие чистые. Я все еще была в белом свитерочке и бархатных леггинсах. Над Роскильде моросил дождь, превращая землю под ногами в грязевую кашу. Во время фестиваля, говорят, всегда идет дождь. Потому что в Дании летом всегда дождь. Потому что такой климат. Но это никого не обламывает. Люди напиваются в дым и спят в грязи.