Проигрыш вскочил на ноги. Но бежать не мог: задохся, обессилел. От бессилия заплакал

пьяно и противно. Со слезами в голосе просил Степана:

– Степан! Ты, мой сын, пойдёшь на отца доносить? Слушай меня, что я тебе скажу. .

Степан не слушал. Степан бежал к чуму.

Спотыкаясь, падая, брёл за ним Проигрыш и кричал:

– Степан!.. Степан!..

А в борке хрипела Марина и отплёвывала кровь. Пролетали через борок куропатки и

взмывали вверх, тревожно квокая, когда замечали на снегу шевелящегося человека.

5

В чуме взял Степан тынзей, винтовку и дробовку и вышел на улицу.

Проигрыш лежал в нескольких сотнях шагов от чума.

– Теперь ты мне не помешаешь уехать! – прокричал Степан, поглядывая на ружьё.

Проигрыш не ответил на крик. Не поднял даже головы.

Степана изумило такое поведение отца. Осторожно, потихоньку начал он подходить к

нему...

Остановился шагах в десяти. Окликнул смущенно:

– Отец!..

Проигрыш сел. Он уже отдышался от погони за Степаном и теперь чувствовал себя

способным снова бежать. Но он не бросился на Степана, не грозился убить его, не ругал.

Страшное слово, сказанное Степаном, было первым, прояснившим голову от хмеля, и теперь

Проигрыш был почти трезв. В то, что Степан поедет в рик и скажет обо всём, что было, он

уже не верил. Но он понимал, что сделал непоправимо скверное дело. С детства привык

добивать зверей. Вид звериной крови его, охотника, всегда бодрил, даже радовал. Но

человека убивать ему не приходилось. Не приходилось душить людей так страшно, как

душил он свою жену Марину. Он не раскаивался, правда, в том, что сделал, но что-то всё же

тревожило его. И с тревогой в голосе сказал он Степану:

– Беды я наделал, Степан. Что теперь делать будем?

– Небе... убил, – зарыдал Степан.

– Ой, беда, ой, беда, – заохал Проигрыш. – Что делать?

– Пойдем к ней. Может, жива.

Проигрыш торопливо встал и пошел впереди Степана, быстро повторяя:

– Ой-ой-ой... Ой-ой-ой...

У Степана по щекам текли слезы, а в руках он нёс тынзей и ружья.

Проигрыш не обращал на него внимания. Не обернулся к нему до тех пор, пока не дошёл

до Марины.

Марина лежала на правом боку и хрипло дышала. Изо рта и из носа тянулись красные

струйки. На лице темной коркой застыла кровь.

Степан обрадовался, что мать жива. Бросил ружья прямо в снег и схватил мать за руку:

– Небе...

Марина застонала.

Проигрыш, не переставая ойкать, взял её за плечи, приподнял.

– Прости, Марина Ионовна, затмение на меня такое нашло, не помню сам, как сделал

это.

Марина раскрыла рот. Хотела что-то сказать. Но изо рта вырвался лишь хрип да сгусток

крови.

– Ой-ой-ой, худо дело! В чум её надо, Степан, в чум. Пойдём скорее в чум. Там, может,

отойдёт. – И Проигрыш взял Марину, как ребенка, на руки и понес её. Голова Марины

перевешивалась через плечо Проигрыша, и по малице его текла кровь изо рта Марины.

Сзади шёл Степан и плакал.

6

Марина не отошла в чуме, как надеялся Проигрыш. Прохрипев больше суток, она

умерла.

Степан плакал возле мёртвой матери.

– Зачем слёзы проливаешь? Время придёт человеку, и он умирает, – уговаривал

Проигрыш сына. – Марине пришло время подыхать. Мы с тобой тоже когда-нибудь

подохнем.

– Ты убил её! – зло крикнул Степан.

Проигрыш улыбнулся.

– Пустое говоришь. Со слезами вместе у тебя из головы все мозги вытекли, и ты не

можешь теперь думать. Ты сам видел: она сама умерла. Я её не убил. Я её только поучил

маленько. А она слабая была, больная всегда... Тут опять ты подвернулся. Из-за тебя ей

лишка немного попало. Она и издохла.

– Я виноват? Меня бы не было – ничего бы не было?

– Не так было бы!

– Зараз убил бы?

– Зачем убил бы? Может, и вовсе не убил бы. Может, и выжила, как бы ты не вмешался.

Ты, ну ещё и вино...

Степан не стал больше разговаривать с отцом. Слёзы мешали ему говорить и, пожалуй,

думать. Он решил поговорить об этом позднее, когда высохнут у него слёзы, когда мать будет

похоронена, когда сам он хорошенько подумает над тем, кого винить в смерти матери.

СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ

1

Через два месяца после смерти Марины Иван Максимович женился на богатой и

молодой ижемке Хариесте. Отдавая замуж свою дочь, Ваня-Вась говорил Проигрышу:

– Будешь слушать мою девку – хорошей женой она тебе будет. Сам хорошо, богато жить

будешь, потому что ты промышленник, первеющий в тундре. И, как будешь хорошо жить,

через два года за девкой приданое дам: 50 важенок да 10 быков. А будешь пить да играть в

карты, как раньше, – обратно от тебя девку к себе возьму. Ты то чувствуй: ты – ненец, а я не

гнушаюсь тобой, и девка моя тобой не гнушается, идёт за тебя. Потому и не гнушается тобой,

что ты, прямо сказать, золотой промышленник! А будешь слушать свою жену, мою дочку, –

будешь ещё дороже для неё.

Хариеста слушала наставления своего отца. Своенравная, но не глупая и хозяйственная,

она так поставила дело, что без её разрешения Проигрыш ничего не смел сделать. До осени у

них не было повода для разногласий: Проигрыш делал своё мужское дело, а Хариеста,

знавшая ненецкие обычаи, – свое женское дело.

Проигрыш хвастался перед всеми:

– Бабы – они разные бывают. С той бабой я маялся, а с этой не нарадуюсь. Я ещё не

подумал, а она уже сделала. Хорошая у меня ныне баба – Хариеста Васильевна.

Но осенью Хариеста подумала не так, как думал сам Проигрыш.

– Надо парня в школу свезти, – сказал Проигрыш, когда Степан попросил отпустить его

учиться.

– Так, – сказала Хариеста, – парня отправишь в школу, а промышлять один будешь? Это

можно. Только что твой парень в школе осмыслит? Только что хлебом прокормится да

промышлять разучится.

– Грамоте научится.

Хариеста запричитала:

– Ох, я разнесчастная! Согласилась за тебя, вдового дьявола, замуж идти! Не пожалела

тебе, лешему неумытому, отдать себя и племя своё. А тебе, выходит, дороже племя первой да

любимой жены? Ты будешь учить её сына, сам один промышлять будешь. Выучится он –

жалованье большое станет получать. А моим деткам бессчастным, которые от тебя будут, чем

жить? О них ты не думаешь, а я уж ребёнка жду. Ты один промышлять будешь, и век нам из

бедности не вылезти, а деткам моим сиротинушками быть, видно, голодными. Учи, учи

дорогого да ненаглядного Степанушку! Учи хоть до сорока годов – слова я тебе больше не

скажу.

Так сумела себя разжечь Хариеста словами, что слёзы текли у неё из глаз. Проигрыш

испугался. Искал про себя ласковых слов, чтобы утешить жену. И не было у него таких слов.

А тут, как назло, еще и отец Хариесты был в гостях. Он тоже дал совет Проигрышу:

– Вот что, Иван Максимович, хоть и маленько постарше я тебя, а совет тебе такой дам: к

тому, что Советская власть нынешняя советует да делает для вас, относись осторожно.

Перевернуть хочет всю тундру, оленей всех на себя перевести хочет, а вас и нас, которые из

веков в века своих оленей, свои стада в тундре пасли, пастухами сделать хочет. Подумай над

этим, дружок, и, как хочешь, иди за нонешней властью, твоя на то воля. Может, тебе и

нравится пастухом чужих стад быть – кто знает? Я это не к тому, чтобы ты парня своего в

школу не отдавал, а так, вообще... к слову.

Заметались, запутались мысли в голове Проигрыша. Прикрикнул он на Степана:

– Не отдам в школу. Зиму проучился – зачем ещё учиться?

2

Пока не появился у Хариесты первый ребёнок, Степану жилось сносно. Вместе с отцом

он ходил на промысел. Попеременно с отцом выходили они пасти оленей в осеннюю и

зимнюю пору. За стол садились тоже вместе. Правда, Хариеста ела тоже вместе с мужчинами,