бутылка. Молча подал пустую бутылку жене. Посидел несколько минут, не отрывая глаз от

огня и не шевелясь.

– К оленям пойду? – спросил у него Степан, кончив есть.

– Иди.

– Ловить тынзеем можно?

– Зачем?

– Зиму всю не ловил – разучился тынзей бросать.

Раньше Проигрыш разрешал Степану тынзей бросать, так как это обычное занятие

ненецких мальчиков. Ненец, не умеющий поймать оленя тынзеем, не может быть оленеводом.

Целыми днями мальчики упражняются в метании тынзея, целыми днями стадо перебегает с

места на место, не успевая спокойно поесть даже несколько минут подряд, – всё это обычно

для тундры. Но Проигрыш сурово приказал Степану:

– Не надо гонять оленей. Я не велю.

Понял Степан, что решения своего отец не изменит, и вышел из чума без тынзея.

Марина облизала языком всю посуду и уложила в ящик.

Проигрыш молча наблюдал за ней. В глазах его временами вспыхивал недобрый огонёк.

Ему хотелось ударить эту слабую, больную, с покорными глазами женщину, испортившую

ему всю жизнь. Правда, несколько лет назад Проигрыш мог взять другую жену. Даже и

теперь ещё мог бы сделать это. Две, три, четыре жены у одного – было обычным в тундре.

Но лишняя женщина – лишний рот. Бедному ненцу трудно найти вторую жену, которая

бы ему нравилась. А брать первую попавшуюся Проигрыш не хотел.

Марина – вот кто мешал жить Проигрышу. Развестись с ней, как советовал Евстохий

Лагей? Это можно. Нынешняя власть это разрешает, так и Шоркунчик сказывал. Но надо

дознаться о парне. Не его парень – обоих с парнем надо выгнать. Обоих?.. Жалко парня.

Промышленник уж парень. Сыном его всегда считал. Не думал, что Степан – не его сын. Не

приходила такая мысль в голову, потому что три года прожила Марина с Сергеем, и ребят у

них не было. А Шоркунчик намекнул. Вдруг прав Шоркунчик? Надо дознаться...

Марина взяла топор.

– Дрова рубить пойду. К морю пойдем, дров с собой надо увезти.

Проигрыш кивнул головой. Он был доволен, что Марина уходит. Одному лучше было

думать: никто не мешал.

И долго сидел Проигрыш, обдумывая способы проникновения в тайну, на которую

намекнул Шоркунчик.

«Прямо скажу ей: Сергеев сын Степан, а не мой. Врасплох застану этим её. Тогда

сознается. А не сознается – прибью». К такому решению пришёл Проигрыш.

– Как бы не парень! – скрипнул он зубами. – Всё равно сейчас узнаю. Ещё выпью, чтобы

голова лучше работала, чтобы силы у меня прибавилось.

Он достал бутылку и выпил из нее около половины прямо из горлышка. Выкурил после

этого две цигарки махорки и вышел из чума. Ноги плохо повиновались ему, но он упорно

плелся в сторону реденького, чахлого борка, откуда доносился стук топора.

3

Как думал, так и сделал Проигрыш: подковылял к Марине и сказал ей:

– Степан не мой сын. Степан Сергея сын.

Марина покорно сносила всякую ругань, всякие оскорбления. Но упоминание о Сергее –

о заботливом, хорошем муже, которого разорвали волки, – привело её в ярость. Она

замахнулась топором на Проигрыша.

– Уйди!.. Не уйдёшь – убью! Нажрался вина...

Злоба затуманила глаза Проигрыша, напружинила всё тело. Сами собой сжались пальцы

левой руки в жесткий кулак, и кулак упал на лицо Марины.

Пронзительным, бесконечно долгим, как показалось Проигрышу, криком ответила на

удар упавшая на снег Марина. Захотелось скорее прервать этот крик, зарыть его в снег, в

землю, чтобы ни птица, ни звери, ни люди не слыхали этого крика. И Проигрыш повернул

Марину лицом в снег, а на затылок её поставил тяжелую свою ногу.

4

Крик матери услыхал Степан. Метнулся на крик в борок, куда, он видел, пошла мать, а

потом прошёл и отец. Сначала увидел Степан широкую спину отца, а потом дергающиеся

ноги матери. С разбегу толкнул он руками в спину отца...

Тот не слышал шагов, не ожидал нападения и полетел в снег.

Марина приподнялась на руках. Лицо ее было в крови. Она пронзительно закричала:

– Уби-и-ли!..

Степан начал поднимать её. Но поднявшийся на ноги Проигрыш оторвал его от матери и

отбросил далеко в сторону. Сам заскочил обеими ногами на спину Марины и начал топтать

её.

Степан, крича и плача, снова подбежал к отцу. Схватил его за руку. Тот выдернул руку и

схватил Степана за воротник. Тяжелая рука согнула Степана так, что он видел только подол

отцовской малицы, его толстые ноги да трепещущее тело матери.

Толстые, обутые в пимы ноги, ноги, скачущие по спине матери, – это было самое

страшное. Шевелились ноги, а самого человека не было видно.

«Надо убрать эти ноги с тела матери, и тогда мать встанет», – подумал Степан и быстро

нагнулся, чтобы впиться зубами в толстую ногу, пляшущую на спине матери.

Проигрыш охнул от боли и рванул ногу. Степан отлетел в сторону, но тотчас же вскочил

на ноги. Увидел топор, кошкой прыгнул к нему:

– Оставь! Засеку! – погрозил отцу.

Тот бросил Марину и медведем пошёл на Степана. Лицо отца было страшным, и Степан

побежал от него.

– Не уйдешь! – горланил Проигрыш.

Но Степан бегал быстрее отца. Ноги пьяного Проигрыша часто делали неверные шаги...

Марина уже не кричала, а хрипела чуть слышно и плевалась кровью. На неё Проигрыш

не обращал внимания: хотел расправиться со Степаном и гонялся за ним. А тот, не бросая

топора, увертывался от отца.

Так бегали они, оба распаленные гневом и злостью, до тех пор, пока Проигрыш не

обессилел, не задохся от бега.

На безопасном расстоянии от свалившегося отца остановился запыхавшийся Степан.

Обтер подолом малицы вымокшее от слёз и пота лицо и крикнул отцу:

– В рик сейчас поеду. Там скажу: ты мать убил. Тебя в острог посадят.

Острог тоже сокрыт уже в потемках веков. Тем-то он и страшен, что никто не видел его

своими глазами, но все слыхали рассказы о нём, все знают даже место, где был острог.

Пустозерск – вот где был острог.

Пустозерск – деревня, как все деревни на берегах Печоры: ничего страшного нет в ней. А

было время, когда эта деревня называлась городом. И вот тогда-то там был острог1.

«В остроге, – рассказывают древние старики, – была темница. В темницу сажали ненцев

за разные провинности. Привязывали там толстой цепью к стене. Обрезали носы, уши,

ломали руки, выкалывали глаза, вырезали языки, каленым железом да студеной водой

пытали, встряски устраивали. А когда признавал под пыткой ненец свою «вину», выводили

его за стены острога и вешали. Около Пустозерска так и называется один мыс – Виселичный.

Царь Алексей Михайлович велел вешать на этом мысу ненцев. И около тысячи ненцев было

повешено на том Виселичном мысу. И висели повешенные до тех пор, пока тела не загнили и

туловища не оторвались от голов...»

1 Сейчас на месте Пустозерска поставлен обелиск, напоминающий о бывшем городе.

Проигрыш знает Пустозерск сегодняшний. Знает, что никакого острога там давным-

давно нет. Но он слыхал, что где-то есть тюрьма. А тюрьму на Печоре и в Мезени до сих пор

называют острогом. Есть острог – есть, значит, все ужасы, которые когда-то были в Пу-

стозерске.

Тот же Шоркунчик часто говаривал Проигрышу:

– Куплю у тебя шкурки – засадят меня в острог.

Острог – это страшное место. Ненцы умеют при случае умирать. Умеют прямо смотреть

смерти в глаза. Не боится смерти и Проигрыш. Но острог...

Степан хитрый. Он знает магическое действие слова «острог». Сразу оно не пришло ему

в голову, хотя это слово могло отрезвить отца. Теперь вспомнил это слово Степан. Крикнул

его отцу.

– Не смей в рик! Убью! – закричал тот, и испуг в голосе отца почувствовал Степан.

Чтобы ещё больше воздействовать на отца, он побежал к чуму.

– Сейчас запрягу оленей...