Очевидно, я ехал на какое-то оборонное строительство, но я так и не спросил, что это за строительство и где оно находится. Оно находилось где-то в пустыне — в Голодной степи…

Голодная степь

Мы приехали, но я никогда не догадался бы, что мы уже на месте назначения, если бы шофер не вышел из кабины и не предложил нам прыгать на землю.

Мы ехали около часа, и все это время неизменно однообразным оставался перед нами пейзаж. Контуры горного хребта позади потонули в лиловом мареве, и кругом простиралась пустыня, то совсем ровная, то чуть холмистая, большей частью голая и лишь кое-где поросшая колючками. Между холмами встречались иссера-белые, словно залитые цементом, пятна, окаймленные сухими стеблями. Это были, вероятно, высохшие озера пустыни, — посредине иногда оставалось еще немного грязи или ржавой жижи. Наверно, весною здесь и в самом деле была степь, может, буйная, травянистая, цветущая, но теперь это была пустыня, голая пустыня с иссера-красной глиной, точно хорошо утрамбованный земляной пол в хате. Потом пошли пески, — мы ехали без дороги, и машины буксовали, петляя между песчаными грядами. Огромные клубки колючек перекати-поля словно указывали машинам путь. Они катились впереди, ветер гнал их по самой земле, и под его дуновением они легко проскакивали между барханами. Чем дальше, тем все выше и выше становились барханы, и горизонт навстречу нам поднимался неровный, изрезанный холмами дюн.

Шофер сказал, что сразу за дюнами будет река, но этому трудно было поверить. И мы стояли, по-прежнему крепко держась друг за друга, и ждали, когда же машины тронутся. Нам хотелось поскорее прибыть к месту назначения, — ветер пустыни утомил нас, иссушил нам нутро, и нас мучила жажда.

— Приехали, — сказал шофер. — Сейчас выйдет начальник.

В беспредельном пространстве голос шофера казался детским и не рождал отзвучий.

Сиреневая пустыня лежала кругом — неясная, отуманенная, в тусклых предвечерних красках. На несколько десятков метров это была ровная гладкая площадка, дальше поднимались песчаные холмы.

— Где же строительство? — спросил я.

— Это и есть строительство, — сердито ответил шофер.

Неподалеку, приблизительно в центре площадки, высилось странное сооружение. Я сперва его не заметил, а может, просто не обратил на него внимания, приняв за очередной мираж. За час пути мы насмотрелись таких миражей: в мареве пустыни нам виделись и роскошные сады Семирамиды, и пена морского прибоя, и караван верблюдов, и одинокие всадники. Видения таяли при приближении к ним или проплывали мимо и исчезали позади, как сомнительная реальность. Но сооружение в центре площадки было совершенно реальным — сомнений не было. Это было нечто подобное тригонометрической вышке на холме в наших украинских степях или примитивной надшахтной постройке в Донбассе — полвека назад. На четырех поставленных наклонно столбах стояла большая будка. Она, эта будка, была совершенно прозрачная, — все четыре стенки ее представляли собой большие застекленные рамы с мелким переплетом. Под будкой висела на канате огромная корзина, похожая на те, которые в старину подвешивались к аэростатам. Внизу я сразу заметил лебедку и догадался, что это лифт для подъема на вышку. Во все стороны, особенно за барханы, где, по словам шофера, должна была быть река, тянулись телефонные провода.

— Что это такое? — спросил я.

— Кабинет начальника, — ответил шофер, и в его словах не было насмешки, в интонации не чувствовалась ирония.

Я понял: здесь, на этом месте, в пустыне, должен быть сооружен завод, это строительная площадка, и начальник оборудовал для себя командный пункт в центре, высоко над землей, чтобы со своего места обозревать всю территорию. Телефонные провода связывали или еще только должны были связать его со всеми участками стройки.

В эту минуту мы увидели и самого начальника. Он стоял в своей будке за стеклом и махал рукою. Под сооружением поднялись с земли две человеческие фигуры, которых я раньше не заметил, — это были коренастые киргизы, не то казахи в широких халатах и остроконечных шапках. Они взялись за лебедку, и в немой настороженной тишине пустыни, которую до сих пор нарушал лишь шелест ветра, раздался скрип колодезного журавля или несмазанных колес арбы. Трос под вышкой натянулся, корзина пошла вниз, и в ней, видимый по пояс, появился наш новый начальник. Как только корзина коснулась земли, он легко спрыгнул на песок и быстрым шагом направился прямо к нам. На голове у начальника был шахтерский клеенчатый шлем, похожий на бретонку французских моряков, одет он был в просторный комбинезон из жесткой и плотной парусины. Здесь, в пустыне, в песках, на ветру, это несомненно была самая лучшая одежда.

— Здравствуйте, товарищи! — весело приветствовал нас начальник и коснулся рукой своей бретонки.

— Здравствуйте! — негромко и нестройно ответило несколько женских голосов. Голоса были неуверенные, растерянные и унылые.

— Сейчас вас отвезут на ночлег, — весело сказал начальник и махнул рукой в сторону барханов, — туда, поближе к воде, чтобы можно было умыться. Ночевать сегодня придется в палатках, а завтра выроете себе землянки, и жилищный вопрос будет кое-как разрешен. — Он озорно улыбнулся и бросил взгляд на обоих киргизов, которые не отставали от него ни на шаг. — Впрочем, представители местного населения не советуют рыть землянки, потому что грунт здесь слишком твердый и осыпается. Они рекомендуют ставить, по их обычаю, юрты или лепить мазанки из глины. — Он посмотрел на мою шляпу и сделал вперед два шага. — Компетентные местные жители, — сказал он, иронически улыбаясь мне, — совершенно разрушают все мои планы: в смете для экономии дефицитного и дорогого в этих местах лесоматериала предусмотрены именно землянки. — Он повернулся к киргизам и заговорил с ними по-киргизски. Те стали оживленно жестикулировать. — Ну, вот видите! — снова обратился ко мне начальник, полагая, очевидно, что я понял их разговор. Затем он посмотрел еще внимательней на мою шляпу.

— Кто вы такой? — спросил начальник.

— Я приехал со всеми на строительство, — ответил я. — Вот вербовочная квитанция. Я эвакуировался из Харькова.

— Ваша профессия?

— Я архитектор.

Начальник смерил меня глазами и вдруг рассердился:

— Мне не нужен архитектор!

— Я вас не понимаю, — начал было я, но начальник оборвал меня:

— Мне нужны чернорабочие, каменщики, бетонщики, арматурщики и монтажники! К реке! — крикнул он шоферам и махнул рукой.

Машины запыхтели и двинулись к барханам, а начальник быстро зашагал к своей вышке. Он размахивал руками и что-то громко говорил киргизам. Он был возбужден и сердит.

До барханов было совсем недалеко, но машины ехали не прямиком. На этот раз они петляли не между песчаными дюнами, — площадка была совсем ровная, — а между какими-то странными каменными кладками, которых я сперва не заметил. Оказывается, вся площадка была покрыта этими странными, непонятными кладками. Если взглянуть сверху, ну, хотя бы с вышки начальника, то, вероятно, можно было бы понять, почему так причудлива их сеть. Кладки то шли рядами одна за другой, то жались друг к другу, то рассыпались, то снова выстраивались в ряды, образуя рисунок, похожий на греческий орнамент. Они были вровень с площадкой, но, судя по траншеям, уходили глубоко в землю и сверху как будто не были закончены. Они напоминали фундаменты под постройку, но для фундаментов были слишком малы — архитектура не знала таких маленьких построек. Можно было подумать, что здесь собрались выстроить сотни собачьих конур на цементном основании.

За первым барханом лежала гора бочек с новороссийским цементом, а рядом стояла огромная цистерна. Здесь мы наконец увидели людей. Это были сплошь женщины, они выстроились тесной цепью, друг возле друга, сотни женщин, так что конца цепи не было видно. Она исчезала за следующим барханом, там, где должна была быть река. От женщины к женщине по цепи передавались ведра с водой, и последняя женщина, стоявшая вверху на цистерне, выливала очередное ведро. Так в черноморских портах выгружают из шаланды на берег арбузы. На строительстве, видно, не было еще ни насосов, ни шлангов, и водоснабжение осуществлялось таким примитивным способом.