Мы выехали на обширную равнину, поросшую высокой травой.

— Теперь будут чаще попадаться селения. Чаще, чем хотелось бы. Здесь, как вы понимаете, живут аргонцы… то есть мы… То есть мы, ставшие аргонцами, — запутался Ойло. — Не хочется верить, что троги докатились до такого состояния… В селения будем заходить только мы с тобой, Эван, чтобы едой запастись. Фрейе лучше не высовываться, да и Руте не стоит рисковать. Уж больно вы обе симпатичные…

— Это ты дело говоришь, — кивнул брат.

— Может, мне просто накинуть капюшон? — предложила я.

— Или намазаться грязью — тогда сойдешь за амбрийку! — подхватил Ойло. — Фрэйа, ты сможешь позаботиться о Руте, посидите с ней где-нибудь в укромном месте, пока нас не будет.

— Ребят, лучше не разлучаться. Если с вами что-то произойдет, я не хочу сидеть в этом где-нибудь до последнего, не имея возможности помочь.

— И я не хочу! — согласилась Рута, — Поедемте вместе!

— Эх, — весело сказал Ойло, — женщины! Управы на вас нет!

Мы рассмеялись.

— Вообще-то в их словах есть доля истины, Ойло, — признал Эван.

— Но лучше будет, если нас двоих схватят или четверых? — сказал трог.

— Разделимся на пары, — предложила я, — будем друг за другом присматривать. Сделаем вид, что мы по отдельности: Эван с Рутой, и я с тобой, Ойло. Быстренько купим, что нужно, и смотаемся оттуда.

— Вообще-то неплохая идея, — произнес Ойло, сдаваясь.

В небольшой поселок мы въехали с разных сторон. Я хорошенько изгваздалась, чтобы лица не было видно, заплела волосы в косу и спрятала их под капюшон, и нарядилась в одежду Ойло. У нас была такая задумка: я вполне сойду за тщедушного парня, если не буду ничего говорить, а Ойло на назойливые вопросы ответит просто: он едет на родину со своим немым другом. Эван и Рута изображали тех же путешественников, разве что едущих в портовый город по семейным делам.

Наш фарс удался! Никто не обратил особого внимания ни на меня, ни на Ойло. Некоторые аргонцы брезгливо отворачивались, завидев рыжеволосого парня, и тогда мне хотелось попробовать всё им объяснить. Негодование сменялось отчаянием, а после приходила печаль. Я не могла изменить установленные истины, слишком сильно аргонцев держали оковы власти и веры. Эван и Рута были тут же, на небольшой торговой улице. Мы взяли все, что хотели, и уже направлялись к воротам, как вдруг Ойло знакомо сморщился, прижимая ладонь ко лбу — и упал на гриву лошади. Я тут же подъехала ближе, подперла его плечом. Открыла рот сказать что-то, но вовремя одумалась: на нас уже и так глазели со всех сторон.

Когда мы выехали, наконец, за пределы поселка, Ойло сразу сполз с лошади, устроился на корточках возле дерева. Вскоре к нам подъехали Эван и Рута. Они ничего не стали спрашивать, и так все было ясно.

Я обняла Ойло, погладила по голове. Он поднял глаза и слабо улыбнулся.

— Это же наказание какое! — произнес он жалобно, но тут же упрямо мотнул головой: — Терпимо, не переживай. Разнылся тут, понимаешь ли…

— Ты как, отошел немного? — спросил Эван, помогая ему подняться.

— Ха! Отошёл да не вернулся, — хмыкнул Ойло. — Никогда еще у меня не было таких длинных и запутанных видений. Столько всего разом! — сказал он, потирая лоб. — Эх, голова разболелась. Поедемте, а? Сейчас протрясусь и пройдет, езда верхом всегда помогает.

Мы не стали спорить. Через двадцать минут легкого галопа Ойло стало гораздо легче. Мы решили сделать привал, перекусить купленными фруктами и сварить кашу.

— Видел я тебя, Фрэйа, в лесу, — рассказывал Ойло, пока мы сидели вокруг костра. — Лес был жёлтый, солнечный. И море — зеленое-презеленое. А ещё мужик высокий, объемный такой, а волосы как у Эвана. Лицо не опишу, у меня на лица плохая память. Вы садились с ним вместе в лодку со странным парусом, на котором был нарисован красивый зверь. Ещё видел запах. Представляете? Раньше такого не было, и тут нате вам, пожалуйста! Пахло цветами, какими, не знаю. Я в цветочных запахах не шарю. Видел вас с Рутой, — он посмотрел на Эвана. — Вы сидели возле каменной стены. Знакомое место и камни знакомые… — он нахмурился.

— Тебе очень больно, когда это случается? — спросила Рута.

— Это не боль в обычном понимании. Что-то за пределами боли — трудное, колючее и жадное. Оно поглощает целиком, поэтому иногда я теряю сознание. Знаете, порой получается расслабиться — и это похоже на щекотку. Но глаза все равно лезут из орбит, приходиться их закрывать, а закроешь — вообще теряешь ориентацию в пространстве. Я один раз так в окно вышел вместо двери.

— Ты говорил, что раньше было хуже, — сказала я.

— Да, раньше я отрубался мгновенно, кровь из носу лила ручьем. Потом привык, научился всегда быть готовым. Кстати, Фрэйа, я тут все думал о том, что нам женщина-призрак сказала.

— О чем именно, Ойло?

— О твоем даре. Ты сама как ее слова поняла?

— Честно? Никак не поняла. Пока что. Я не чувствую этого дара, разве что порой ощущаю людей иначе, словно гляжу внутрь их души. На уровне энергий, понимаешь?

— Вроде бы, хотя и не совсем.

— Может, это что-то вроде материализации мысли? — предположил Эван.

— Не думаю. Мысль свою я умею материализовать с детства, ты же знаешь. Каждый землянин этому с пеленок обучен.

— Может, это когда любишь кого-то и способен спасти ему жизнь этой любовью? — подала голос Рута. Эван быстро посмотрел на нее, и она засмущалась, опустила глаза.

— Думаю, этим даром обладают все люди, — ответила я. — Но в твоих словах есть нечто важное, указывающее правильное направление для мысли…

— Фрэйа! — вдруг обрадовался Ойло. — Я понял! Ха! — он довольно взмахнул рукой и вскочил с места. — Помнишь, тот матрос дразниться начал?

— Помню, да.

— А что дальше было, помнишь?

— Дальше? — неуверенно переспросила я. — Ну, он шлепнулся в воду…

Ойло нетерпеливо взял меня за плечи.

— Именно. И это ты болвана швырнула за борт. Но при этом даже пальцем до него не дотронулась.

Эван и Рута смотрели на парня недоуменно, но я поняла, к чему он клонит, и меня замутило.

— То есть я…

— Ха! — и он встряхнул меня. — Ты превратила чувства в материю, в энергию! И этой энергией оттолкнула его! — и он торжествующе расхохотался.

— Чего-чего? — заинтересовался Эван.

— Я поняла, — ответила я. — Когда мы плыли, один парень разозлил меня своими словами. Он не ведал твоей боли, Ойло, не знал того, что приходится знать тебе. Наверное, ты прав. Это мои чувства скинули его с корабля. Чувства, обращенные в оружие.

— Теперь ясно, — кивнул Эван. — Фрэйа, если это правда, значит, ты наделена безграничной силой. Сила чувств — великая сила. Мне даже страшно немного… — признался он, улыбнувшись.

— Думаю, мы все в равной степени наделены этой силой, — сказала я.

— Не-а, неправда, не все, — покачал головой Эван.

— Я точно не наделен! — подхватил Ойло. — Но это как обращение с оружием: научиться может всякий, но тот, кто рожден воином, превзойдет остальных. Ты можешь научить нас! — вдохновенно сказал он.

— Да не могу я вас научить! — засмеялась я. — Чему учить-то? Я ничего не умею!

— Кстати, ты права, — согласился Эван. — Раз это вышло случайно, значит, ты еще не контролируешь свой дар.

— А его нужно контролировать? — вдруг сказала Рута. — Чувства поддаются контролю?

— Если бы мы не научились поддерживать гармонию в чувствах, — ответила я ей, — в нашем мире до сих пор царил бы хаос. Но ты права, некоторые чувства бесконтрольны и это благо.

— Как любовь, — сказал Эван.

— Да, — кивнула я. — Ненависть, злоба, зависть, ревность, жестокость должны быть уравновешены в человеке любовью, спокойствием, самодостаточностью, доверием, нежностью. Нам делать выбор. Мы можем контролировать свои чувства. Никто не говорит, что злобы и ярости не должно быть в принципе. Если бы их не было — не было бы и нас. Мы, люди, объединяем в себе плохое и хорошее. Найти гармонию сложно. Чаша весов подвижна, шаг в сторону — и мы поддаемся саморазрушению, шаг в другую — и мы так добры, что не можем сказать «нет».