Джонни Рики не мог больше молчать, его распирало от возмущения и оно оказалось даже сильнее страха и здравого смысла.

    - У всех у вас есть, любимый певец верно? Или любимая кантри-рок группа! Ну что вы никогда в молодости не хотели броситься в ноги своему кумиру? Так знайте, и это в библии считается грехом - идолопоклонничество. Мерзость! – попытался Джонни повторить интонацию проповедника, - Или вы не ухаживаете за своим скотом? Так вот - это называется мерзостью! А еще моллюски, карты и прочие, прочие вещи, что давно считаются частью повседневной жизни. Мир изменился, люди! Книга, слова которой вы принимаете за непоколебимую истину, написана три с половиной тысячи лет назад! Вдумайтесь в эту цифру! Мы меняемся каждый день…

    Джонни не дали договорить, в него запустили тарелкой с картофельным салатом. Он не успел увернуться, так что фарфоровое блюдце вдребезги разлетелось об его лоб, порезов осколком бровь. Он с удивлением заметил, как по левой руке заструилась кровь, непонимающе продолжая смотреть на испачканную кисть, он прикоснулся к своему лицу, и в него тут же снова запустили посудой. Еще и еще… откуда-то раздался вопль Тиффани, требующей людей, остановиться, но, похоже, ее просто отпихнули в сторону.

    Джонни Рики стал пятиться назад, к стене, и дальше двигаясь к выходу, но как только остервенелый народ понял, что он намеривается сбежать, двое мужчин (совсем недавно проносивших по улице тело девушки), преградили ему путь. Это уже была настоящая охота, травля, случившаяся с Джонни Рики наяву.

    Из брови продолжала течь кровь, заливая глаза, и парень в слепую, спотыкаясь о возникающие тут и там скамьи, крался в каком-то не известном даже ему самому, направлении, где можно обрести безопасность. В итоге Джонни повалили на пол, пиная по еще не успевшим зажить от прошлого избиения ребрам, и надели на голову грязный  мешок, как чучелу что должно отпугнуть ворон на кукурузном поле. Они били его и склонялись над ним, чтобы схватить за волосы и прокричать оскорбления. Затем, что было сил, отбрасывали его голову, так что он из раза в раз ударялся об деревянный пол.

    Боль и ужас.

    Гнев и бессилие.

    Вопли и причитания.

    Истерия и обреченность.

    Джонни, наконец, начал проваливаться в темноту, это бессознательное состоянии оказалось его спасением, возможностью перестать чувствовать боль, эту чудовищную физическую боль… Они даже не слышали, как он кричал, разрывая связки, не видели как от полопавшихся от напряжения капилляров, глаза его стали кроваво красными. Он описался, а они скользили по луже мочи и не знали почему.

    - Боже…! Милостивый Боже…! Услышь меня! Спаси меня от них, Боже! Боже, мне так больно…! Боже…! Боже…! – сорванным голосом, протягивая сломанную руку к кресту позади избивающих его людей, Джонни молил единственного, кто теперь мог ему помочь, но печальный лик, смотрел с высоты креста куда-то вниз, будто не найдя в себе сил видеть происходящее. – Они меня убивают! Мама! Мама…! Боже…! Спасите меня… - харкая кровью, под ногами двух десятков человек, Джонни Рики неожиданно замолчал.

    Через минуту горожане, зверствовавшие над молодым парнем, разошлись в стороны и, ожидая каких-то слов, или дальнейших указаний, стали поглядывать на застывшего за трибуной проповедника. Тот обременено выдохнул и указал большим пальцем себе за спину, немо приказывая людям нести избитого на задний двор.

                                                                ***

    Из показаний Тиффани Пирс.

    - Я сидела рядом с Сэмом, моим парнем, который и пригласил нас с Джонни. Я постоянно держала Джонатана на виду, пыталась понять, уловить настроение людей вокруг него, и на какое-то время я полностью уверилась в том, что все идет как надо, и мы действительно можем хорошо провести время.

    - А Джонатан не заметил Сэма, он ведь сидел рядом?

    - Получилось так, что он развернулся к Джонни спиной... И Джонни не мог заметить, понять, что что-то неладно…

    - Когда прихожане избили вашего друга и как вы говорите, по указанию Гарри Миллера вынесли его на задний двор, по вашему мнению, он был еще жив?

    - Я надеюсь, что нет. Я очень хочу верить, что он умер еще там, лежа на полу в церкви, потому что если он был жив и все чувствовал... Я очень надеюсь, что смерть пришла к нему раньше того, как его выволокли во двор.

                                                                        ***

    Анну трясло, ее тело покрылось холодным липким потом, но никакого отвращения к себе она не испытывала, потому что не чувствовала вообще ничего, кроме желания поскорее освободится от цепи. Как она, уже довольно взрослый человек, может надеяться на обещание ребенка? Мальчик представился как Тим, и пообещал раздобыть ключ от наручников, крепящих цепь к трубе. И она ему поверила. Ребенку. Вообще-то он оказался единственным, кому она сейчас могла и хотела верить. Время тянулось и тянулось, а никаких звуков, говорящих, о том, что в доме кто-то есть, Анна не слышала. Она задумалась: откуда маленький мальчик знает, где хранятся ключи от наручников в доме проповедника... И ей стало дурно. Неужели этот старый извращенец Гарри добрался и до ребенка? Как такое вообще может быть, почему Тима не защитили родители?.. От всех этих дурных мыслей и жутких картин, лезущих в голову, Анне Уоррен захотелось кричать, но она быстро остановила прилив паники, сказав себе, что силы ей еще понадобятся.

    Что она собирается делать, когда (если господь смилостивится над ней, хотя бы раз) выберется из этого проклятого дома? Она побежит со всех ног, словно от этого дикого марафона зависит мир на всей земле! Ей будет абсолютно наплевать, что впереди бескрайние поля и лесные массивы, в данный момент она готова оказаться хоть в Сахаре, лишь бы никогда больше не встречаться лицом к лицу с безумными людьми, живущими в этой общине. А как же малыш Тим? Ведь совершенно ясно, что здесь его жизнь кромешный ад, и если никто не вмешается, судьба ребенка будет загублена. Он помогает ей (Анна искренни, хотела верить, что в этот самый момент, мальчик где-то наверху дома, ищет маленький спасительный ключик), а значит, она просто не может оставить его одного... Здесь... В одном из самых ужасных мест, где ей пришлось побывать.

     Пожалуйста, поспеши! Тим. Тим! Пожалуйста, поспеши.

    Анна Уоррен услышала ор толпы, доносящийся со стороны церкви, крик немного удалился - наверняка они ушли ближе к лесу - но не исчез полностью. Она думала, что больше не сможет бояться, считала, что выработала иммунитет к страху, но ее поджилки тряслись, а главным желанием было спрятаться как можно дальше, где ее не достанут.

    Дверь в подвал издала отвратительный лязгающий звук, и Анна увидела маленького мальчика, глаза которого были слишком взрослыми, для такого юного лица. Он нашел ее взгляд в темноте, и переступая с одной ножки на другую, спустился на бетонный пол.

    - Я не нашел ключ. Наверное, мистер Гарри забрал его с собой... Простите, мисс! – сердце Анны сжалось от боли и сострадания, она растерянно развела руки в стороны, призывая его в объятия. Он подался к ней и крепко обнял.

    - Ничего страшного, малыш. Ничего страшного. Мы что-нибудь придумаем. Обязательно! – она гладила ребенка по голове, успокаивая рыдания, зарождающиеся в его груди, и думала, где бы еще найти сил, чтобы самой не начать рыдать.

    - Я не знал что делать, но в мастерской на втором этаже я нашел это… - мальчик отпрянул от Анны и вынул из кармана штанишек, небольшую пилу для резки метала. В диаметр она была чуть больше взрослой ладони, но даже это вселило в Анну надежду. Схватив инструмент, она принялась пилить цепь в самом тонком кольце, где она крепилась к наручникам.