Назавтра корабль покинул базу и помчался сквозь все противолодочные рубежи охранять страну и Атлантику от супостатов, а супруга Игоря стала собираться на родину. Боевая служба началась традиционно всеобщим от-сыпанием после ужасов береговой подготовки, а потом постепенно вошла в спокойное и деловое состояние. Командир был опытный, поэтому «наседку» из штаба экипажу не подкинули, а сам командир палку в боевой подготовке не перегибал, справедливо полагая, что все возможное и невозможное уже перегнул штаб еще на берегу. Шадрин, к неописуемому восторгу механика, с головой погрузился в зачеты на командира дивизиона, обложился секретной документацией, но папку с личными планами все равно продолжал таскать с собой даже в гальюн.

Знания ровно ложились в голову Сергея, но дремлющие в подкорке мозга чувства все же вылились в очередное чудачество где-то на тридцатые сутки похода. В тысячный раз рассматривая свадебные фотографии, на которых был запечатлен образ Софии, ему пришла в голову мысль увековечить свои чувства в чем-то вещественном, раз уж не получилось в духовном. Когда-то давно, еще в школе, Сергей трудился на так называемом учебнопроизводственном комбинате, в цехе инкрустации по дереву. Резал шпон, делал незамысловатые картинки и в итоге пристрастился к резьбе по дереву. Увлечение с годами хоть и отступило на задний план, но набор резаков по дереву — штихелей — Шадрин всегда возил с собой, скорее уже по привычке. И вот теперь ему пришла в голову гениальная идея: вырезать из дерева статуэтку, а лучше статую Софии. До этого монументальной скульптурой Сергей не занимался, но как деловой человек, да и просто офицер, способный решать нерешаемые задачи, сразу подошел к делу серьезно и ответственно. Поразмыслив, он пришел к выводу, что самый большой кусок древесины, который можно обнаружить на корабле, — это аварийный брус. Он имелся в каждом отсеке и являлся неотъемлемой частью средств по борьбе за живучесть корабля. Брусы были закреплены за командирами отсеков, передавались по описи, нумеровались и вообще считались неприкосновенными вещами. Но это Сергея мало волновало. Пробравшись под самое утро в 10-й отсек, когда вахтенный размазывал сопли по столу в ВХЛке, Шадрин быстро и ловко отпилил от бруса метровый кусок и постарался незаметно переместить его в каюту. К его удивлению и позору кормовой вахты, это удалось, ибо вся вахта дрыхла без задних ног. В каюте он быстренько удалил рубанком краску, заметая следы, и приступил к высокому творчеству.

Размеры украденной древесины позволяли ваять только стоящую фигуру, поэтому Шадрин, призадумавшись, полистал валявшиеся в каюте журналы, нашел в одном из «Огоньков» репродукцию Боттичелли «Рождение Венеры», и взял ее за основу. Теперь все свои вахты на пульте ГЭУ, он четко делил на служебные и личные. Служебные, точнее вечерние, были полностью посвящены специальности, а утренние резцам и стружке. На пульте тихонько посмеивались над Шадриным, а уж когда в куске бывшего аварийного бруса начало вырисовываться женское тело, то веселые слухи об «озабоченности» управленца деревянной женщиной начали распространяться по всему кораблю. На пульт начались массовые экскурсии, а затем, во время одного из осмотров корабля, командир неожиданно заметил, что в 10-м отсеке аварийный брус подозрительно короток. Командир отсека, капитан-лейтенант Парамонов, внятно ответить на вопрос об исчезновении значительной части бруса не смог, был показательно высечен на докладе в центральном посту, и, будучи отправленным на пульт зализывать раны, неожиданно сопоставил появление деревянной женщины и исчезновение своего аварийно-спасательного имущества. Разгорелся локальный скандал, на счастье, быстро потушенный примерно 750 граммами спирта-ректификата, которые виноватый и пристыженный Шадрин добросовестно отлил Парамонову, не упустившему возможности пополнить личную шильницу. Ко всеобщему удивлению, фигура, постепенно появляющаяся из-под резца, не приняла гротескных форм, а, наоборот, получалась очень даже аппетитной. Правда, то ли рука у Сергея дрожала, то ли уже сказывалась длительная оторванность от берега, и женского пола в частности, но София получилась у него с пропорциями Памелы Андерсон, и совсем уж не целомудренная, как у Боттичелли. К самой ответственной части своего произведения искусства, к голове и лицу Софии, Шадрин пока приступать побаивался, постоянно примериваясь и все же откладывая резцы в сторону.

Таким образом, за три недели до конца автономии, на пульте высилась почти метрового роста деревянная женщина, по изгибам фигуры сильно напоминавшая маститую стриптизершу, с деревянным квадратом вместо головы на длинной красивой шее. И вот пока Шадрин испытывал творческие муки, случилось непоправимое. Командир, от которого старательно прятали «деревянную женщину», в минуту раздражения и грусти, неожиданно свалился на нижнюю палубу третьего отсека, а точнее — на пульт ГЭУ, спустить пар. Шадринскую статую не успели спрятать, и она под крики и рев командира была торжественно доставлена в центральный пост, куда через несколько минут были незамедлительно вызваны мирно посапывающие в каюте механик, комдив и сам Шадрин. Потом была сочная и емкая речь командира, в который комдиву было обещано забрать его представление из штаба, Шадрину было обещано, что он никогда не станет комдивом, механик был обозван старым пердуном, а весь корабль из уст командира получил прозвище крейсер «Безумный». Выговорившись, командир извинился за допущенную в собственном монологе грубость, но вернуть творцу его произведение до конца боевой службы отказался категорически. И мало того, приказал водрузить это деревянный секс-символ в центральном посту рядом со своим креслом, причем, как положено любому телу на подводной лодке, перепоясав статую ПДУ. Зная командира как человека в некоторых вопросах принципиального до неприличия, Шадрин с утерей смирился, хотя и очень расстроился, и до конца боевой службы в новых оригинальных идеях замечен не был.

А вот «деревянная Венера» с тех пор зажила в центральном посту своей жизнью, полной новизны и внимания окружающих. Теперь она стояла справа от командира, около стола. Через плечо на Венере висело ПДУ, а на квадратную голову статуи кто-то водрузил старую пилотку с древним, позеленевшим шитым «крабом». Это так понравилось командиру, что пилотку по его приказу прибили гвоздями, чтобы не сваливалась, а на том месте, где должно было быть лицо, красной гуашью подрисовали яркие, сочные и огромные губы. Налевую грудь Венеры, по его же приказу, аккуратно, чтобы не испортить дерево наклеили боевой номер, но не простой, а символизирующий весь корабль «РПК СН К-…». Забредавший туда изредка Шадрин старался не смотреть на свою оскверненную святыню и побыстрее покинуть центральный пост, чтобы не видеть позора своей недоделанной возлюбленной. Так она и простояла около командира до прихода в базу, а потом волшебным образом исчезла. Правда, поговаривали, что ее видели в гараже командира, где он, расслабляясь с друзьями автомобилистами, ласково называл деревянную Венеру настоящим подводником, который всегда по форме одет, готов к постоянному изнасилованию и ничего не боится, потому что сам — дерево.

Тем временем, пока друзья бороздили просторы Атлантического океана, Катюша в Севастополе выполняла свой «интернациональный» долг. В самую первую встречу с Софией она передала ей Сережино письмо и без обиняков обрисовала картину деградирующего от безответной любви офицера, призвав подругу, как настоящую женщину, помочь в спасении их свидетеля. Если она не уверена, что у них что-то может получиться, то пусть хотя бы содействует выведению Сергея из мира любовных иллюзий и ничем не оправданных страданий. К ее величайшему удивлению, оказалось, что София, не просто очень благосклонно настроена по отношению к Сергею, а даже как бы пребывает в некоторой эйфории. Посчитав это за добрый знак, Катерина облегченно вздохнула и даже пообещала подруге пригласить Сергея к ним в гости после похода, чтобы вместе отпраздновать их возвращение. Та с нескрываемой радостью согласилась, и на этот раз подруги расстались довольными: одна в глубине души считала себя неплохой сводницей, а другая была переполнена романтикой будущей встречи. Не секрет, что и мужчины, и женщины в не меныпей степени частенько выдумывают сами для себя что-то, а потом постепенно начинают свято верить в это «что-то».