— Верхний! Верхний! Поднимись на борт в нос! Верхний… Я за бортом!

Как оказалось потом, верхний вахтенный, укутанный по нос в тулуп, бродил в районе кормы корабля, и при всем желании услышать меня не мог. А я продолжал надрывать глотку, зовя на помощь. Долго ли, коротко ли, но постепенно вахтенный перемещался в нос, когда вдруг до него непонятно откуда донесся голос. Еще минут пять верхний не мог понять, откуда кричат. На мостике никого нет, на пирсе, кроме него, — тоже. В итоге, когда у матроса хватило ума взойти на борт, его глазам предстал скорчившийся и полупогруженный в воду каплей, еле висящий на трапе с другого борта. На мгновенье вахтенный остолбенел, а затем, рванув к «Каштану», заголосил в центральный пост:

— Центральный!!! Аварийная тревога! Человек за бортом!

И не дожидаясь ответа, бросился ко мне и протянул приклад автомата.

— Хватайте, тащ! Хватайте!

Но сил на такой геройский поступок у меня уже не было. Только и смог, что прошепелявить:

— Не могу, зови кого-нибудь еще…

В «Каштане» зазвенел сигнал тревоги, и спустя несколько секунд из рубки уже выпрыгнули двое мичманов в одном только РБ, даже без ватников.

— Ох, ни х… себе! Борисыч, как тебя угораздило-то?..

Рассказывать историю моего падения в этот момент мне как-то не очень

хотелось, и я ответил коротко и просто:

— Брось п…ь, вытаскивайте вместе с трапом. Сам не смогу.

Ребята дружно схватились и вытащили меня наверх. К моему несказанному восторгу, я умудрился сам встать и даже сделать пару шагов.

— Борисыч, давай вниз! К доктору! Сам сможешь?

Обнадеженный тем, что ноги меня слушаются, я кивнул:

— Да!

И со всей возможной скоростью почапал в надстройку к верхнему рубочному люку, оставляя за собой след, как за тротуаромоечной машиной. Трап вниз к центральному посту я тоже преодолел сам, обильно орошая все вокруг выливающейся из одежды водой. У входа в центральный пост меня уже ждали старпом и веселенький доктор Серега.

— Паша? Ты как? Что надо?

Терентьич очень волновался, да оно и понятно, стоило сказать, что он меня отпускал, и приличная свеча в общеизвестное отверстие молодому старпому была обеспечена.

— Тереньтич, все нормально, ты ни при чем. Холодно…

— Паша, быстро в амбулаторию! Сережа, забеги ко мне, возьми пол-литра шила, разотрите его!

Меня и вправду начало трясти от жгучего холода во всем теле.

— Терентьич, пол-литра на тело и пол-литра вовнутрь!

В медблоке Антоха вместе с мичманом-химиком, внештатным санитаром, быстро разложили стол, раздели меня догола и уложили. Примчался Серега, потрясая двумя бутылками спирта. Одну кинул химику.

— Лей и растирай. Все тело! Я сейчас помогу.

Повернулся к Антохе.

— Саша, стакан!

Налил почти до краев и протянул мне.

— Пей! И не выкаблучивайся! До дна!

Как я понял, возражения по размеру дозы не принимались. Взял и выпил. Разом. За один вдох. И не поперхнулся. Серега и санитар с бешеной скоростью терли мои ноги и тело. Стало очень больно. До такой степени, что хотелось выть. Наверное, на моем лице это отчетливо наблюдалось, и Серега повернулся к Антохе.

— Сашка, плесни еще один стаканчик этому моржу. И пускай пьет до дна! Дадим Борисычу наркоз…

После второй порции я мало что помню. Только какую-то суету вокруг и горящее огнем собственное тело. Потом я как-то быстро провалился в небытие.

Проснулся я от стука собственных зубов. Я лежал абсолютно голый в изоляторе амбулатории, под одной лишь простыней. Одежды рядом не было. Сначала никак не мог понять, как сюда попал в таком виде, а потом вдруг разом вспомнил все происшедшее. Нашел одеяло, закутался поплотнее, немного согрелся. На часах было 21.30. Спал я не менее трех часов. На удивление, прекрасно себя чувствовал. Только замерз, как цуцик. И еще мочевой пузырь настойчиво требовал осушения… Потом пришли доктор, старпом и Антоха и со смехом рассказали, как я в обнаженном виде порывался уйти домой и никак не хотел ложиться в постель. Старпом был доволен больше всех. Командир, здраво рассудив, что такое ЧП, как выпадание за борт прикомандированного офицера во время учений, его экипаж не украсит, повелел сей инцидент в вахтенный журнал не заносить. Тем более доктор заверил его, что ощутимого ущерба моему организму от купания не нанесено после проведенных им лично медицинских мероприятий. Что правда, то правда, я не подхватил даже насморка. Отделался лишь разбитой переносицей и полностью испорченной формой. После такого пребывания в морской воде мои сала-мандровские сапоги разлезлись по швам, шинель и вся остальная одежда так пропитались солью, что она выступала даже после двух или трех стирок, в общем, полностью пришла в негодность.

Матроса из боцманской команды, ответственного за ограждение рубки, наказали в узком кругу. Меня же доктор заверил, что если бы не выпитый на посошок спирт, то, скорее всего, я бы с ним уже не разговаривал.

Кстати, после моего «одиночного» плавания он не поленился и замерил температуру забортной воды. Что же, минус два, не так уж и много…

Каждый военнослужащий должен постоянно заботиться о чистоте тела, опрятности и исправности одежды…

Cm. 497. Корабельный устав ВМФ СССР. 1986 г.

Есть недалеко от столицы Северного флота такое местечко — Щукозеро. Ничем не примечательная дыра, где, кроме пары десятков домов, птицефабрики и складов доблестной морской пехоты, ничего нет. И было бы Щукозеро рядовым населенным пунктом среди других, если бы не одно обстоятельство. Находилось в нем еще одно учреждение, делавшее имя поселка известным всем подводникам-североморцам, а особенно матросам. Некий Дом отдыха. И отдыхали в нем после славных дальних походов не офицеры и мичманы, а именно военнослужащие срочной службы. В те уже далекие времена страна победившего социализма ни шатко ни валко, но старалась заботиться об отдыхе не только генералов и адмиралов, но и низших чинов.

А посему в получасе езды от Североморска был воздвигнут небольшой, но довольно уютный комплекс, состоящий из трехэтажной казармы с четырех-, шестиместными номерами и культурно-оздоровительный блок с бассейном, спортзалом, кинозалом, библиотекой, сауной и другими удовольствиями. Место было выбрано на редкость удачно. По тактическим соображениям. Матросская самоволка исключалась на 99 %. С одной стороны — казарма морской пехоты, в нее и за деньги не пойдут. С другой — тундра. Летом болото по шею, зимой снега по горло. Не разгуляешься. Напротив — склады с угрюмыми морпехами на вышке. И только в одном месте можно было исхитриться и выскочить в поселок, но и там от скудности населения каждый новый человек, да еще и в матросской форме, вызывал законные подозрения, и добрые люди немедленно оповещали дежурную службу Дома отдыха обо всех праздношатающихся моряках. Дальше водворение подзагуляв-ших матросов за забор было уже делом техники. А сбежать в Североморск было совершенно невозможно: проинструктированные водители рейсового автобуса наотрез отказывались сажать срочную службу без сопровождения в машину. Такая атмосфера гасила у матросов все низменные инстинкты, и им оставалось только есть, спать, гонять в баскетбол и плескаться в бассейне, попутно залечивая дырявые зубы и прочие походные недомогания в санчасти.

А еще, как положено в Вооруженных силах, рядовому составу и в бою и на отдыхе необходим начальник. Старший. Вот и отправляют с ними вместе в Дом отдыха пару человек. Офицера и мичмана…

В тот раз из автономии мы вернулись в начале февраля. Пока суд да дело, прошел месяц-другой, и наконец в конце марта командование решило премировать экипаж сдачей корабля и очередным отпуском. Матросов было решено спихнуть на Щукозеро, а за это время отремонтировать силами мастеровых мичманов казарму. Сказано — сделано! Но понадобился старший. Офицеры все, как один, наотрез отказывались. Даже в обмен на десять суток к отпуску. Вот делать нечего, почти три недели портянки нюхать! А я поразмыслил-поразмыслил и пришел к выводу о недальновидности офицерской массы. Уйти в отпуск на три недели позже значило захватить большую часть лета, да плюс еще десять дней… Короче, отказываться от предложения командира я не стал и сразу согласился, чем заработал еще пять дней сверху. Командиру жуть как не хотелось кого-либо назначать, а тут я, и без вопросов.