Уволившись в запас, я стал работать в Москве, и офис моей компании располагался практически на Патриарших прудах, где в 1998 году я встретил Ирину Степановну, изрядно постаревшую, но все такую же улыбчивую и доброжелательную. Каюсь, но узнала она меня, а не я ее, и мне даже пришлось поднапрячь память, чтобы вспомнить те сутки в поезде. Она не зря переживала тогда за сына. Ее сын, майор Советской Армии, погиб от рук бойцов Национального фронта Азербайджана, отказавшись отдать личное оружие при нападении на их часть. С тех пор я иногда гулял с ней вокруг Патриарших, пока она в 2002 году не умерла от сердечного приступа.

В 2005 году, находясь на конференции в Турции, я заметил в отеле супружескую пару, которая показалась мне смутно знакомой. Это оказались те самые мои попутчики, Света и Игорь. Для них те годы тоже стали безрадостными. Свете вместо благоустройства семейного очага пришлось тушить свой подожженный дом, и она потеряла своего еще не рожденного ребенка. Игорь, получив контузию после взрыва складов боеприпасов в Гюздеке, был начисто комиссован из рядов Вооруженных сил и, естественно, оказался никому не нужен, кроме собственной семьи и жены. Слава богу, жизнь позволила им выпрямиться, не пропасть, не растерять свои чувства, завести детей, но все же при воспоминании о тех годах у Игоря непроизвольно кривились губы, и он начинал немного заикаться.

Матрос Брыль поздравил меня открыткой с Новым, 1991 годом и пропал. Но в 2006 году, проезжая по Горьковскому шоссе, я узнал в одном из придорожных шашлычников Рамиса. Он хоть и остался могучим и видным мужчиной, полностью поседел и как-то сник и больше не производил впечатления непомерно жизнелюбивой натуры. Он долго не мог, а может, и не хотел вспомнить ту пару дней в далеком 1990 году, но постепенно понемногу оттаял, расслабился, и я узнал от него судьбу семьи Брылей. Игорь, самый здравомыслящий из всех, уехал со своей семьей из Баку сразу же, как развалился Советский Союз. Уехал он в Россию, и думаю, не пропал. Отец моего матроса, потеряв работу, долго пытался устроиться хоть куда, но потом неожиданно сдал, и меньше чем через два года после описываемых событий умер в своем гранатовом саду. У него просто остановилось сердце. Самого Брыля попытались мобилизовать на войну в Карабах. Он, естественно, этого не хотел, и дал деру, прихватив с собой мать. Рамис сам помогал им покинуть Баку. Куда они уехали, неизвестно, но, судя по всему, к брату и навсегда. Больше Рамис о них ничего не слышал. Сам он уехал из Азербайджана под закат 90-х годов, устроился где-то в Подмосковье сначала простым ман-галыциком, постепенно мало-помалу обустроился, открыл собственную придорожную харчевню, привез семью, и уже лет десять кормит дальнобойщиков и автолюбителей на подъезде к столице. Я иногда заглядываю к нему, он всегда рад, но в глазах его больше тоски, чем радости, хотя он и пытается всеми силами этого не показывать.

Я часто думаю о том, как бы сложилась моя жизнь и жизнь этих людей, живших в одной стране и внезапно оказавшихся в другой, враждебной и жестокой, если бы не развалилась наша былая могучая держава. К ней можно было относиться по-разному, для кого страна была тюрьмой народов, а для кого — единственной и нерушимой, но я почему-то уверен, что наши судьбы сложились бы совсем по-другому, и это вовсе не ностальгия, а простая констатация факта…

Судьба, надругавшись над нами, иногда протягивает нам руку помощи, но чаще, впопыхах, хватает и вытягивает нас за яйца.

Неизвестный офицер из политотдела

Самое простое КШУ, то есть командно-пггабное учение, создает массу трудностей у принимающего в нем участие плавсостава. Одно дело командование, которое по большей части высиживает в тиши кабинетов, передвигает указкой по карте фигурки кораблей, вычерчивает маршруты движения флотилий и докладывает уже своему вышестоящему начальству об условном выполнении военных действий. А корабли ведь по мановению их рук носятся по полигонам на самом деле, жгут топливо, пускают ракеты и торпеды, правда, понарошку, а там глядишь, и по-настоящему пару раз пальнут.

В тот раз нам повезло. Наша флотилия участие во всефлотском мероприятии принимала исключительно условно. Выделили пару-тройку кораблей, которые, замерев у пирсов, изображали резерв командования. Остальная часть флотилии занималась обычными делами и, кажется, совсем не подозревала о проходящей «войне». Наш корабль только месяц как вернулся из автономки, занимался межпоходовым ремонтом, и даже речи не шло о том, чтобы мы изображали силы быстрого реагирования. Почетную обязанность играть в дежурный ракетоносец нашей дивизии поручили экипажу кавторанга Гусева на их собственном корабле. Все бы хорошо, но Гусев-ский пароход недавно пришел из ремонта, и как полагается в таких случаях, народа на нем не хватало, дай бог, половины. А по правилам учений во время их прохождения экипаж обязан сидеть в полном составе на борту родного крейсера и боевой готовности к немедленному выходу в море. Командир дивизии думал недолго и не мудрствуя лукаво приказал заткнуть все недостающие дырки в экипаже Гусева нашими телами. Послеавтономочными. Свеженькими и готовыми к употреблению. Наш командир здраво рассудил, что к Гусеву стоит отправить не задействованный в ремонте личный состав, а так как первый и второй управленец в базе — самые большие тунеядцы и бездельники, то, само собой, нас и отправили на «вражеский» корабль в первую очередь. Вообще-то мы не унывали. На твердое соблюдение воинской дисциплины в экипаже, три года просидевшем на заводе, можно было не рассчитывать, и уж если не получится у нас смыться домой, то отоспаться без особой неровотрепки мы рассчитывали твердо. Да и ко всему прочему на каждом корабле у всех масса друзей и приятелей, скучать не дадут. И как раз у Гусева служил комдивом два мой друг Сашка Антохин, бывший командир электротехнической группы нашего корабля.

Утром после подъема флага мы представились командиру и были переадресованы старпому, который, уныло окинув взглядом наше внушительное пополнение, вздохнул и без особой надежды в голосе объявил:

— Экипажу якорный режим на весь период КШУ. Сход на берег — с личного разрешения командира. Сейчас всем вниз, будет учебная тревога, там и разберемся с вами…

На тревоге нас пересчитали, учли в списках боевых смен и расписали по телефонным вахтам. Это когда по очереди сидишь у телефона и отвечаешь на звонки. Такая вот военная забава. После отбоя тревоги прикомандированный народ рассеялся по кораблю — одни спать, другие по каютам друзей, а некоторые сразу прямиком направились к старпому, на ходу выдумывая мотивацию, чтобы покинуть корабль. Командир позвонил в штаб, выслушал новости, приказал заняться боевой подготовкой и убыл в каюту. Через десять минут из его неотключенного «Каштана» уже был слышен молодецкий храп. Корабль затих, КШУ началось.

Старпом Терентьич был моим старым знакомым еще с лейтенантских времен. Тогда он, еще молодой каплей, помощник командира, пытался отрабатывать свои командные навыки на зеленом прикомандированном лейтенанте. То есть на мне. Ничего путного из этого не вышло, но с тех пор он сохранил ко мне дружеские чувства и теплое отношение. Так что мне не стоило особого труда убедить Терентьича в том, что «вахта» на телефонах мне противопоказана и что на такое «ответственное» дело достаточно и молодежи. Получив добро на безделье, мы с Антохиным не спеша перекурили с тем же старпомом в курилке и удалились в Сашкину каюту отметить встречу.

Как проходят военные посиделки в период вынужденного простоя, вы, надеюсь, уже поняли. Запасливый Антоха вытащил из сейфа фляжку, огромный шмат сала, пару банок консервов. Пока я работал ножом, облагораживая сало и остальные припасы, Сашка извлек из-под шконки запечатанную бутылку дистиллированной воды.

— Для особых случаев держу! — пояснил Антоха и четко выверенными движениями разбавил шило водой, причем наливая не воду в спирт, а наоборот. Высшее образование! Если наливать наоборот, смесь сильнее нагреется. Химия!