‹1966›
ХАЛИМАТ БАЙРАМУКОВА{60}
(Род. в 1917 г.)
С карачаевского
* * *
Думаешь, с криком «ура!»
Любят и верят сильнее?
Я не кричу «ура!»,
Я молча любить умею.
Молча.
Наверняка.
Вечно и неизменно.
Шум исчезает, как пена,
Но остается река Там,
Где любовь глубока.
Не верю я Крикунам,
В крике пружинящим шею.
Я молча жизнь отдам,
Я молча любить умею.
‹1962›
* * *
Во мне городского
(Того, кабинетного) мало,
Мне вешние пашни
Домов стоэтажных
Милей,
Как жадно теперь
я бы шуму лесному внимала!
В руке бы сжимала
Застенчивый стебель полей…
И, ноги босые в росе леденящей купая,
Простуды не зная,
От зноя
Не пряча лица,
По горным потокам,
По выступам камня ступая,
Все горы обшарить хотела бы я
До конца.
Во мне городского
(Бумажного, книжного) мало,
Мне более сладок тенями завешенный сад…
Крестьянка во мне
Не заснула,
А чуть задремала,
И вот пробудилась,
И тянет, и манит назад…
‹1966›
МИРЗА ГЕЛОВАНИ{61}
(1917–1944)
С грузинского
ЖДИ МЕНЯ
К тебе вернусь я поздно или рано,
Развею и туманы и дожди,
Своей улыбкой залечу все раны,
Ты только жди меня, родная, жди.
Я соберу друзей легко и скоро,
Их выстрелы с ветвей стряхнут росу.
Сниму я небо, раскачаю горы
И в дар тебе, родная, принесу.
И ты услышишь медленные песни
Своих подружек, названых сестер,
О юности, что скрылась в поднебесье,
О витязе, к тебе пришедшем с гор.
Зурна начнет твою улыбку славить,
Ей басом отзовется барабан,
И каждый, кто придет тебя поздравить,
От знойного маджари будет пьян.
…На скатерти небес я справлю свадьбу,
Но чтоб ее не омрачила ложь,
Мне лишь одно вдали хотелось знать бы:
Что ты меня не уставая ждешь.
‹1942›
ОТ МТАЦМИНДЫ ДО СМОЛЕНСКА
От Мтацминды до Смоленска путь далек:
Были горы, были степи и болота.
Помнишь ночь?
На минном поле ты залег
Под огнем неумолимых пулеметов.
Помнишь Днепр,
Холодный, мутный, как рассвет?
Осень листьями дороги устилала…
Был я ранен, а остался только след —
Небо Родины, как лекарь, исцеляло.
…Я твой дом своим письмом не огорчил:
Написал, что в битвах всякое бывает,
Что охотник из Пшави не отступил,
Сердце друга на войне не умирает.
Сердце, нет,
не умирает, как боец,
Все мне кажется теперь в огне похода,
Что отныне я
владелец двух сердец,
Что к своим годам
твои прибавил годы.
‹1943›
НЕ ПИШИ
Ты не пиши мне, что расцвел миндаль,
Что над Мтацминдой небо, как атлас,
Что Грузии приветливая даль
Согрета солнцем ласковым сейчас.
Что Ортачала, как и ты, с утра
Надела платье из степных цветов
И что вздыхает гордая Кура,
Когда Метехи видит средь садов.
С огнем я этой ночью воевал,
И все казалось мне в дыму атак,
Что за спиной Тбилиси мой стоял
И так смотрел!
И улыбался так!
А в Ортачала расцветал миндаль,
Диск солнца плыл по черепицам крыш,
И ты пришла. И только было жаль,
Что вдалеке, любимая, стоишь.
Ты не пиши… Ведь знаю я и сам,
Что весь в цветах лежит проспект Шота
И кто-то ходит ночью по полям,
Их одевая в летние цвета.
И знаю, знаю, что сиянье дня
Хранишь ты в сердце трепетном своем,
И если пуля обойдет меня,
И если весны встретим мы вдвоем,
Тогда скажу я то, о чем молчал:
Что я навек пришел к глазам твоим,
А тот, кто солнце в битве отстоял,
Имеет право
любоваться им.
‹1943›
СЕМЕН ДАНИЛОВ{62}
(Род. в 1917 г.)
С якутского
МОЯ РОДОСЛОВНАЯ
Я родился в крае синеоком,
В этом смысле люди словно реки;
Я сужу о каждом человеке
По его началу,
По истокам.
Синеокий край над речкой Синэ,
Где вода с морозами в разладе,
Где зимой не замерзают пади,
Где снега — как белый пух гусиный.
Воздух напоен настоем свежим,
Солнышко встает над нашим краем,
День и ночь плывет над птичьим раем
В криках уток,
В запахе медвежьем.
Там тайга раздольная.
Однако
Загуляет вьюга-завируха,
Сразу испытает силу духа —
Что в нем больше,
Стали или шлака?
Летом и зимой земля опрятна.
Даже белоснежные сугробы
Там особой,
Самой чистой пробы,
Скрыть нельзя немаленькие пятна.
Там пятно, пусть даже небольшое,
Издали увидишь, как на блюде.
Потому-то, может, даже люди
Там с особо чистою душою.
Добрые хозяюшки на Синэ,
Путника усталого встречая,
Сливок; наливают в чашку чая,
А усталость —
Нет ее в помине.
В год, когда Октябрь гремел в Сибири,
Там родился я в семье якута,
Чтобы стать охотником,
Как будто
Ничего иного нету в мире.
Я бы рассказал еще немного,
Как, ворвавшись буйным половодьем,
Он рванул судьбы моей поводья
И открыл мне новую дорогу.
А о том, насколько интересней
Зазвучали песни по-над Синэ,
От ее волны набравшись силы,
Лучше пусть расскажут сами песни.