– Я еще не решила окончательно. Я тебе позвонила просто так. Хотела узнать, как поживает мой старый приятель Роберт.

Мужчина тоже улыбнулся, но лицо его оставалось серьезным:

– Признаюсь, мой бизнес сейчас переживает не лучшие времена. Но тебе, в знак нашей давней дружбы, я готов платить по самым высоким расценкам.

Глава 9

– Безобр-разие! Настоящее безобр-разие! – Осип ходил по комнате, сопя часто и глубоко.

Будучи сильно взволнован, как говорится, в состоянии аффекта, он раскатывал «р-р», и этот рык совершенно не вязался с утонченным лицом Осипа, его пухлыми, едва ли не женственными губами. Вместе со внутренним душевным равновесием Осип обычно терял и внешнее благоприличие: ноздри его тощего носа широко раздувались, редковатые волосы вздыбливались, словно после бури. Мгновенная метаморфоза по превращению возвышенного питерского интеллигента в карикатурного местечкового персонажа из рассказов Шолом-Алейхема или Башевиса Зингера была до того забавна, что Тоне иной раз приходилось сдерживать улыбку.

– Чер-рт знает что! – он метнул взгляд на Арсения, стоящего в углу с виновато опущенной головой, и на Тоню, сидевшую за столом с озадаченным выражением лица.

Тоня крутила в пальцах свою любимую «невскую сушку» с маком, все же не решаясь откусить, чтобы не вызвать у мужа новую вспышку ярости.

Засопев, он развернулся и широким шагом вышел из квартиры, оставив все же дверь открытой, – хлопанье дверью уходящим разгневанным мужем считал пошлым киноштампом.

Прошел по зеленому дворику, где повсюду валялись Арсюшины игрушки. Нашел то, что хотел, – большой пластмассовый корабль. Подхватив с земли корабль и убедившись в его полной боевой готовности – мачты и пушки на месте, дверца в трюм открывается – ненадолго поднял его перед собой на вытянутой руке. Прищурив один глаз, сделал медленное движение, словно пустил корабль по воздуху вплавь...

Затем постучал в одну из наружных дверей, где у крыльца стоял круглый закопченный мангал на треножнике. Дверь была не на замке.

– Кто там? – раздался голос Эстер.

– Это я. Осип. Сосед.

– Входи.

– Понимаешь, Эстер. Я очень извиняюсь... Я его наказал. Я до того растерян, просто не знаю, как такое могло случиться... – мямлил он, стоя перед Эстер, как провинившийся школьник в кабинете директора.

Эстер сидела на канапе, в длинной черной юбке и черной блузке; черная шляпка на ее круглой голове полностью скрывала волосы.

На столе лежали коробки с выпечкой, стояли бутылки пепси-колы. И – цветная фотография Джеффри в черной рамочке. В шляпе, сдвинутой вверх, в рубашке с расстегнутым воротом, Джефф счастливо улыбался. Весь его образ излучал легкость, светился свободой и беззаботностью.

За последние дни, несколько раз входя в эту квартиру, Осип всегда останавливал взгляд на этой фотографии. Всякий раз отмечал поразительную способность объектива схватывать то, чего глаз человеческий уловить не может. Всевидящее, всепроникающее око светосильного объектива, способное дать такую пластику изображения!

Осип сделал этот снимок недели три назад, когда они с Джеффом сидели во дворике, болтали о всяком разном, перемежая разговор о политике с комментариями о хитах «Роллинг Стоунз». Джефф напевал песни этой группы. В какой-то момент, от нечего делать, Осип направил на него объектив фотоаппарата. Как оказалось, это был последний снимок Джеффри при жизни – на редкость удачный, словно Джефф решил остаться в памяти людей, его знавших, именно таким – счастливым и элегантным, влюбленным в этот мир...

– Да, я все понимаю, – отвечала Эстер, шмыгнув носом. – Извини, Джозеф, но ведь ты еврей. Как же ты мог так воспитать своего сына? А он у тебя еще и с крестом...

Осип ничего не отвечал.

Из другой комнаты вышел Мойше. На нем была белая, в этот раз совершенно чистая рубашечка и новые штанишки. За лето и без того темный Мойше вовсе почернел, обуглился на солнце – настоящий правнук индейца. Но с пейсами. Завидев Осипа, мальчик недоуменно раскрыл рот и часто заморгал.

– Иди сюда, мой родной, – Эстер поправила на голове подошедшего Мойше ермолку и, видя, что сын не хочет уходить, уложила его на свои широкие бедра. – Все будет нормально, мой хороший, не переживай. Мы останемся в Sea Gate. Ребе поговорил с хозяином дома, мы можем не платить за квартиру целых три месяца, пока я не начну работать. Или ты хочешь вернуться в Денвер? Скучаешь по сестре Пэм? Я тоже скучаю по ней. Но она сюда к нам ехать не хочет. А у твоего папочки там новая герлфренд...

Она гладила сына, а Мойше заворожено смотрел на Осипа, вернее, на чудный корабль в его руках. Черный флаг с черепом и костями, пушки в амбразурах, пираты в трюме.

– Родители Джеффа, эти сраные профессора, так и не приехали из своего Кентукки на похороны, – сказала Эстер.

В общем, она уже не выглядела убитой горем, как несколько дней назад. Первые дни траура – Шивы – миновали, унося шок от внезапной смерти мужа. Теперь Эстер даже иногда улыбалась, хотя еще легко пускала слезу. Она была не удручена, а, скорее, растеряна, пока не знала, как приспособиться к новой ситуации, к своему положению вдовы.

– Да... Печально... Так доподлинно и неизвестно, отчего он умер? – спросил Осип, присаживаясь на стул, и тут же мысленно укорил себя за этот вопрос.

О причине смерти Джеффри было известно всем в Sea Gate, кого это интересовало. Но, дабы не бросать лишнюю тень на умершего и, скрывая свой стыд, Эстер говорила всем якобы об обширном инфаркте. И эта фальшь привносила в траур оттенок фарса. Как, впрочем, не вязалось и слово «смерть» с фотографией влюбленного в жизнь симпатяги Джеффа.

– Кто же будет долго разбираться в смерти обычного наркомана? – сказала она без обиняков. Видимо, эта ложь уже тяготила ее саму. – Это ведь не убийство, а обычный наркотический овердоз. Копы осмотрели иешиву, правда, не нашли там ни шприцов, ни пакетов от наркотиков. Составили протокол. На этом следствие и закончилось. Сегодня получила из морга бумагу с результатами экспертизы. У него, кроме героина, в крови обнаружили и барбитураты, и еще какую-то дрянь, не помню названия, – она кивнула в сторону трюмо с завешенным простыней зеркалом, где лежали распечатанные конверты. – Я, конечно, догадываюсь, кто ему помог уйти на тот свет, – с некоторой осторожностью, и не без любопытства, Эстер посмотрела на Осипа. – Я проверила его мобильник, кому он звонил в тот день. Знаешь, кому он сделал свои последние звонки?

– Кому? – спросил он тихо.

– Ты же сам знаешь, зачем притворяешься? Он, правда, изменил ее имя, в его мобильнике она названа «Friend». Хороший друг, преданный. Я знаю, что они встречались несколько раз, мне студенты иешивы докладывали. А накануне его смерти из моего кошелька пропали пятьдесят долларов... Ах, я же видела, что с ним в последнее время творится что-то неладное. Видела и не уберегла!.. – она вытерла набежавшие слезы, но быстро овладела собой. – Теперь телефон того «друга» отключен. Я заходила к ней несколько раз домой, хотела плюнуть ей в бесстыжие глаза, но она не открыла дверь. Шлюха! Сколько из-за нее бед! – метнув злой взгляд на Осипа, Эстер покрепче прижала Мойше к себе.

– Я тут корабль принес... – промолвил Осип.

Досадуя, но и радуясь в душе, что прямых улик против Стеллы нет, и вообще, все это – грязные сплетни, Осип сделал шаг, протягивая Мойше корабль. Уже жалел, что зашел сюда. Нечего ему тут делать. Эстер сама не углядела своего мужа, теперь ищет виновных.

– Я поговорил с Арсэни, наказал его. Он больше не будет тебя бить и обзывать не будет, – пообещал он Мойше неестественно слащавым, сюсюкающим тоном.

В дверь постучали.

– Кто там?

В квартиру вошли два молодых хасида лет двадцати пяти, с вьющимися, как лианы, пейсами из-под меховых шляп, в атласных новых халатах. Читать Кадиш по умершему.

В комнате стояла невысокая кафедра под черной накидкой. Пришедшие перебросились несколькими словами с Эстер, перемежая английский язык со специфическими словами из иврита. До уха Осипа долетели обрывки непонятных ивритских слов, с их глубокими гортанными и мягкими шипящими: «вааш-ев», «авраг-хам».