– Я ненавижу, ненавижу его и все его кино! Он хочет превратить меня в Кармен. Он, по-моему, забыл мое настоящее имя. Ты не представляешь себе, что он заставляет меня выделывать: проползать между острых камней с каким-то дурацким мешком в руках, еще и по колени в воде! Я должна часами сидеть якобы за швейной машинкой, до онемения в спине. Драться ножами! – с этими словами она сняла висящий на крючке длинный кухонный нож и замахала им перед собой. Разгорячившись, метнула дикий взгляд на Джеффа. – А теперь он хочет, чтоб я научилась танцевать фламенко. Даже как-то раз повел меня в танцевальную студию.

Стелла уже находилась в коридорчике возле туалета. На стене там висело большое зеркало. Перед зеркалом Стелла выгнула спину и слегка подала вперед плечо. Завела назад напряженные руки с плотно прижатыми пальцами и...

– Та-та-ра-та... – сделала несколько резких взмахов руками. Да-да, так, именно так. Перед ее мысленным взором стояла сцена из «Эль Сида», где Софи Лорен исполняет фламенко. Великолепная, незабываемая сцена...

Кокаин работал отменно: ничто не могло перебить необычайную легкость, охватившую все естество Стеллы.

– Он заставляет меня часами слушать музыку Бизе! – говорила она, взяв со стола дуршлаг. – Меня уже бросает в дрожь от тех скрипок, от того «тай-та, тарай-та-та».

–Это из «Кармен», что ли? – тихо, словно проснувшись, спросил Джефф, заслышав знакомую мелодию.

– Да, из «Кармен», откуда же еще, – Стелла шла по центру зала, держа над головой дуршлаг, как шляпу. Вдруг покачнулась, в голове ее что-то помутилось:

– А-а!!! – и полетела на пол. – Видишь, какие муки приходится терпеть, – пожаловалась она, вставая и поглаживая бедро под сарафаном. Сунула пальцы в прорезь скрытого карманчика и извлекла оттуда несколько целлофановых пакетиков с порошком, дабы убедиться, что они целы.

Джефф жадно смотрел на эти пакетики с героином, не отрывая от них глаз.

– Десять баксов за каждый, – прозвенела Стелла, потрусив, как колокольцами, пакетиками над его головой...

...– Я люблю, понимаешь, люблю его, люблю и боюсь. У меня никогда не было мужчин, вернее, я имела их столько, сколько зернышек в этих консервных банках с кукурузой. Я не помню ни их лиц, ни их имен, ни чего они от меня хотели... Но я никого не любила, понимаешь, никого никогда не любила, даже своего бывшего мужа, от которого у меня ребенок... – она вытерла слезу. – Но этот черт хочет моей любви! И я тоже этого хочу... Я мучаюсь ужасной бессонницей. Прихожу на уборку и запираюсь в ванной, якобы там что-то мою, а на самом деле сажусь на тазики с грязным бельем, чтобы хоть чуточку поспать.

Она плюхнулась в кресло, снова закурила:

– Я ему ни разу не дала, представляешь, хоть он и хочет, как сумасшедший. А я боюсь. Что тогда у меня останется в жизни? У меня же больше ничего нет, кроме этих съемок. Что у меня вообще было хорошего в жизни? В семье меня никогда не любили. Для родителей я была, как мусор, они были помешаны на моем младшем брате Ромке...

Джеффри сидел рядом, тоже курил, как будто внимательно слушал, но часто закрывал глаза, и зажженная сигарета выпадала из его пальцев.

За окнами уже серело. А в кухне было по-прежнему светло от ламп.

Но яркие лампы не могли одолеть наползающую отовсюду тьму, и дым, и мрак.

– Неужели ты ни разу ему не дала? – спросил он.

Согнувшись, Джефф поглаживал пальцем место от укола на ноге, где под волосками засохла струйка сбежавшей крови. Ему почему-то становилось жарко. Не так жарко, как должно быть от героина, а иначе, как-то нехорошо. Ватки с кровью, шприц, ложка, покрытая нагаром, валялись на столе. Он подумал, что хорошо бы сейчас добавить обороты кондиционера, чтобы как-то сбить, приостановить льющийся в его грудь и голову жар.

– Нет, ни разу. Веришь, мне легче трахнуться с кем угодно, за любые деньги, даже бесплатно, но только не с ним... И я ведь отлично знаю, что ничего у нас с ним не получится, это невозможно: кто я и кто он. А у него еще и семья – жена, ребенок...

Стелла снова бросила на Джеффа тревожный взгляд. Что-то ей не понравилась в бледности его лица и губ. Еще полчаса назад его лицо даже румянилось.

– С тобой все о`кей? – спросила она.

На столе возле шприца валялись все десять пустых целлофановых пакетиков от героина.

– Душновато. Подкрути кондиционер, – попросил он. Ноги его отяжелели, стали словно без мышц, как из ваты.

Став на кресло, она повернула до отказа пластмассовую ручку старого кондиционера. Мотор рявкнул, и загудело сильнее. Стелла подставила руки под струи, выходящие сквозь пластмассовую решетку.

– Теперь лучше. Сейчас остынешь, – спустилась вниз и, подойдя к столу, стала собирать «аксессуары». – Где здесь выбрасывают мусор?

– Там, – Джеффри даже пальцем не двинул.

В большой черный бак она выкинула окурки, а с пустыми пакетиками и шприцем ушла в туалет, и через минуту там раздался шум сливаемой в унитаз воды.

– Вот и хорошо.

Безобидный на вид кокаин прекрасно развязывает женский язык. Особенно после длительного перерыва, а Стелла не употребляла наркотики с тех пор, как ушла из секс-бизнеса. Ей хотелось продолжать жаловаться на свою несчастную жизнь, на страх, что Осип ее скоро бросит, на ненависть к себе, лютую ненависть, которой она хлещет свою душу каждую минуту за то, что причиняет Осипу боль, на одиночество и боязнь скорой смерти... Она даже подумывала, не сказать ли Джеффу самую главную, самую страшную тайну своей жизни – уже пять лет как она больна СПИДом, заразившись через иглу. И одного этого более чем достаточно, чтобы уйти и оставить Осипа в покое.

– Я никогда не смогу... – начала, было, она, отряхивая на ходу руки. – Эй, что с тобой? – подбежав, присела на корточки над Джеффом, сползшим с кресла на пол.

– Эй! Эй! – она хлопала его по щекам, сильно, наотмашь.

Голова Джеффри на полу дергалась то в одну, то в другую сторону. Он вроде бы чуть шевельнул губами и попытался приоткрыть глаза.

– Эй, очнись! Wake up! – повторяла она то на русском, то на английском, не переставая хлестать его по щекам.

Взобралась ему на грудь и сильно потянула рубашку, оборвав несколько пуговиц. Стала давить руками его волосатую тощую грудь:

– Эй! Эй!..

...Ровно через двадцать пять минут, после того как Стелла, вытащив из его кармана мобильник, нашла номер Эстер и, прикрыв микрофон ладонью, сказала не своим, грубым, голосом: «Он в иешиве, быстрее сюда», и исчезла, так вот, точно так же, над Джеффом теперь сидела Эстер и с истеричными криками била мужа по остывающим щекам и уже почти бездыханной груди.

...С грохотом по лестницам в кухню иешивы спустились два полицейских Sea Gate. Они прижимали руки к пистолетам в расстегнутых кобурах и несли баллончики с кислородом.

Героин, как известно, замедляет циркуляцию крови и приостанавливает работу легких. Легкие перестают наполняться воздухом и не обогащают кровь кислородом. При героиновом «переборе» легкие постепенно сжимаются и в конечной фазе свертываются, как два резиновых мешочка. И тогда наступает смерть.

Все эти фазы оттока крови и прекращения работы легких можно было хорошо наблюдать на умирающем Джеффе. Правда, полиция подоспела уже к последней фазе, когда его лицо стало совершенно гипсовым, губы – серые с сиреневым оттенком по краям. Сам же Джефф, несколько часов назад в ожидании героина напоминавший разъяренного льва, сейчас холодным безжизненным червяком лежал на полу, у ножки кресла.

Копы надели на лицо Джеффри кислородную маску, соединенную с баллончиком. Один из них сообщил в запищавшую рацию:

– Иешива в Sea Gate. Похоже на героиновый овердоз. Срочно машину!

Эстер в ужасе кусала свои кулачки, едва ли не засовывая их себе в рот.

Джеффри не шевелился. Глаза его оставались закрытыми, рубаха разорвана, штаны с подкатанной одной штаниной наполовину сползли.

– F-fuck!.. Он умирает, – сказал коп, щупая пульс на руке Джеффа.