Тогда Алёна пошла другим путём. Помнится, мы упоминали, что неподалёку от нашего городка, между лесом и рыбацкой деревенькой у реки, в доме на отшибе жила старушка-знахарка. Такие старушки всегда найдутся в более-менее крупных людских поселениях, часто им приписывают ведьмовские качества и в обыденности побаиваются, но стоит случиться чему-нибудь из ряда вон, как к ним первым бегут за помощью. Вот Алёна и пришла. Толстая неприятная женщина, Устиновна, намешала ей какой-то едко пахнущей гадости в маленькую склянку, и велела выпить в горячо растопленной баньке, да посидеть там пару часов, чтобы подействовало наверняка.

И Алёна действительно готова была это сделать. У Устиновны и банька имелась, старуха пообещала натопить её к полуночи и сказала, что будет ждать Алёну, если та не передумает. Но лучше бы ей, конечно, передумать, потому что это всё-таки грешно, с какой стороны не посмотри.

Той ночью Алёна собралась, накинула плащ на плечи и перед самым уходом по давнишней своей привычке склонилась над кроваткой, где спала маленькая Сашенька. Алёна хотела поцеловать дочурку в лоб, погладить по нежным щёчкам и в качестве маленькой награды для своей израненной души хотя бы минутку постоять и посмотреть, как сладко спит её красавица. Вот только красавица не спала. Лежала себе, как ни в чём не бывало, выглядывала из-под белого одеяльца и глядела на мать своими умными, янтарно-карими глазами. Снова у Алёны сложилось впечатление, что Сашенька всё понимает и чувствует, и как будто даже знает о том, какой страшный поступок задумала совершить её глупая мать! Это, конечно, невозможно – что может понимать трёхлетний ребёнок?! Но вы бы видели тот взгляд! Рука Алёны, непроизвольно сжимавшая заветную склянку под плащом, вдруг дрогнула, поникла.

"Я не смогу", – поняла она внезапно. Заливаясь слезами, она взяла дочку на руки и, прижав к груди, принялась целовать. А Саша, как будто чувствуя, как нужна матери, потянула к ней ручонки и обняла за шею ласково, искренне. Алёна в тот момент окончательно разочаровалась в себе как в личности – да как она могла всерьёз думать о таком?! Убить собственного ребёнка?! Да чем он это заслужил? Разве виноват он, что его мать – падшая женщина? О-о, нет, в этом кроме самой Алёны вообще никто не виноват! А этот малыш – какой он будет? Наверняка такой же очаровательный, как маленькая Александра, с такими же пухленькими щёчками! А она… собиралась… собиралась не дать родиться этому чуду? О-о, как права была Марина Воробьёва, когда отказалась ей помогать!

Но с другой стороны, все благородные порывы её вскоре разбились о суровые границы реальности. Иван Фетисович ни за что не станет воспитывать чужого ребёнка! Как бы он её ни любил, не совсем же он безвольный и бесхарактерный, чтобы стерпеть подобное унижение?! И что же станет с любимой Сашенькой, когда они разведутся?!

Алёна судорожно вздохнула, вернула дочь обратно в кроватку и, стараясь не замечать, как Сашенька снова тянет к ней ручки и зовёт её, решительными шагами направилась из комнаты прочь. Рука снова нащупала заветную склянку в кармане и, решительно поджав губы, Алёна зашагала к лестнице. Если она не сделает этого сейчас, то не сделает вообще никогда!

Окончательно убедившись в этом, Алёна смахнула слёзы и в самый последний момент свернула от лестницы в коридор, после чего едва ли не бегом бросилась в спальню супруга, словно боясь передумать. Он ещё не лёг, стоял в одних брюках перед зеркалом и готовился ко сну. Без малейших объяснений, Алёна прямо с порога набросилась на него, прильнула к нему всем телом и принялась жадно целовать.

А много ли надо влюблённому мужчине? Три месяца без женщины – он-то ей, между прочим, не изменял – голова пошла кругом и, обо всём на свете позабыв, он уронил её на супружеское ложе и принялся стягивать платье с хрупких плеч…

С тех пор Алёне пришлось научиться быть хорошей актрисой и переехать в спальню к мужу, но это стало лишь малой платой за благополучие Арсения, за спасение его жизни.

Она притворялась, изображала любовь, наговорила глупостей про то, что это поездка в Петербург так на неё повлияла, оживила старые чувства, заставила вспомнить прошлое – то прошлое, где она была графиней Серовой, а не Алёной Тихоновой, женой доктора. Она извинялась, объясняла, что причиной её былой холодности стала именно их внезапная нищета и ничего больше, клялась в вечной любви и обещала, что впредь всегда будет с ним и в горе и в радости. А Иван Фетисович слушал её и верил, ни на секунду не смея усомниться в искренности этих трепетных признаний.

Когда родился Арсений, он был на седьмом небе от счастья. На этот раз роды принимала Марина и, взглянув на голубоглазого мальчика с ямочками на щеках, сокрушённо покачала головой, но так ничего и не рассказала никому, а Алёна в ней и не сомневалась. Воробьёв повысил жалованье Ивану Фетисовичу вдвое и дела их пошли в гору, но всё портило смертельное отчаяние, окружавшее Алёну со всех сторон.

Она не любила этого человека. Не любила, понимаете? Да, он был чутким, заботливым, он старался ради неё и их детей из последних сил, но, увы, сердцу не прикажешь. Не с ним рядом оно замирало трепетно, не о нём оно болело, и не по нему Алёна нет-нет да и проливала горькие слёзы по ночам.

Под конец она не выдержала и пустилась во все тяжкие. Сорвалась, потеряла голову и, нежась в постели с очередным любовником, с удивлением спрашивала себя – как это она до сих пор не сошла с ума от этого кошмара? Супружеская жизнь выжала из неё все соки, и если бы не дети – она наверняка наложила бы на себя руки от отчаяния. Мужчин себе она подбирала старательно: высоких, светловолосых, а если ещё и голубоглазых – совсем хорошо! Искала, искала, несчастная, замену своему Алексею, искала и всё не могла найти.

Гордеев оказался всего лишь самым богатым из них, и он до беспамятства в неё влюбился. А ведь ей ещё нужно было ставить на ноги обоих детей! Так что, в сущности, это было даже благородно – торговать собой ради Саши и Сени, а не ради ста рублей утром на подушке. К тому же Иван Кириллович оказался не таким и противным, а ещё у него тоже были ямочки на щеках, правда, не такие милые, но всё лучше, чем ничего.

Что же о самом Алексее, от Алёны в своих попытках он ушёл недалеко. Беспорядочные связи, разгульный образ жизни, повергающий в ужас его мать-генеральшу и добропорядочную Юлию Николаевну, и полнейшее нежелание остепениться и жениться, наконец, на достойной барышне. Он рассмеялся в лицо своей заботливой сестре, когда та заикнулась об этом. "Жениться?! Юленька, в своём ли ты уме?! Среди вашего племени, кроме тебя, сестрица, попросту нет достойных! – а на тебе, увы, жениться я не могу, Гордеев не позволит!" – вот к таким грубым шуткам всякий раз сводились малейшие намёки на эту тему. Умер старший брат Михаил, единственный, кто знал всю правду и понимал его, и Алексею долгое время казалось, что он совсем один. Но когда становилось совсем невыносимо, у него всегда была Юлия, его милая добрая сестрица, готовая в любой момент прийти на помощь – как в ту ночь, когда она вырвала револьвер из его рук.

А ещё военная служба здорово помогла. Не до нежностей там было, а в 1905-м началась война, и Алексей без колебаний записался добровольцем. Юлия Николаевна, брата младшего любившая до безумия, не вставала с постели около недели, сломленная переживаниями. Генеральша оказалась покрепче, лишь сурово поджав губы, заявила, провожая его на фронт: "Если вернёшься в чине меньше полковника – ты мне больше не сын!" Шутка или нет, но спустя три месяца по окончании войны полковник Алексей Волконский вернулся к матери, блестя широкой улыбкой на лице и орденами на груди. Старая княгиня обняла его, пряча слёзы, и с гордостью сказала: "Вот он, мой сынок!"

А ещё за это время у Юлии успел подрасти сынишка, оказавшийся на удивление забавным созданием, к превеликому удивлению Алексея. До этих пор он к детям относился весьма прохладно, если не сказать, что порой даже боялся их и впадал в безграничную растерянность, не зная, что с ними делать. Маленький Мишель, сын любимой Юлии, уже тогда страдал от недостатка отцовского внимания и привязался к дяде, но тот с удивлением для себя обнаружил, что вовсе и не против. Что-то трогательное было в этом, когда мальчик ходил за ним следом, с горящими глазами требуя рассказать о своих геройских подвигах ещё и ещё, и тогда Алексей, смеясь, усаживал его с собою рядом и принимался рассказывать…