Пока, в один прекрасный день, стало ясно, что он больше не придёт. У Алёны, изводившей себя терзаниями, версий случившегося имелось много, но ярче всех представляла она своего Алёшку в объятиях какой-нибудь пышногрудой красавицы, и думать забывшего о ней. Убедив себя в том, что он нашёл другую, Алёна попыталась быть благоразумной и смириться со своей судьбой. Свадьбу сыграли быстро, было много гостей, они улыбались и желали молодым счастья, но Алёна не помнила лиц, не помнила слов… Для неё произошедшее было как в тумане и больше походило на дурной сон. Единственное, что ей запомнилось – нежный взгляд мужа, да-да, этого ещё вчера чужого человека, а ныне уже мужа! – и его добрая-добрая улыбка. У него не было ямочек на щеках, когда он улыбался. И с Алёшкой его было не сравнить.

И тем не менее, Алёна из последних сил старалась полюбить Ивана Фетисовича. Видит Бог, как она старалась! Но, что поделаешь, если в сердце у неё до сих пор жила любовь к другому? Жила и упрямо не хотела умирать.

Положение исправила Александра. Её рождение стало для Алёны спасительным светом в конце тоннеля. Юная, неопытная девочка, она и не поняла поначалу, что в тяжести, списывая своё недомогание на тоску по любимому – ей казалось, что она просто медленно умирает без него, и она была рада умереть. Но Викентий Воробьёв, тогда ещё лечащий врач Серовых и генеральши Волконской, развеял заблуждения, с улыбкой объявив, что она ждёт ребёнка.

И пускай это ребёнок от нелюбимого человека, Алёна всё равно была сказочно рада этому лучику света, что послал ей Господь в трудный час. Как и любая мать, дочурку свою она любила безмерно, считая спасением и божьей милостью за всю ту боль, что пришлось пережить.

Шло время, от Алёшки по-прежнему не было вестей. Однажды, встретив в городе князя Михаила Николаевича, Алёна набралась смелости и спросила, куда подевался его конюх? На что князь (хороший был актёр, притворялся мастерски!) с непониманием попросил уточнить, кого именно она имеет в виду, ибо прислуги у Волконских всегда имелось в изобилии. Якобы они приходили и уходили, да и по именам Михаил Николаевич их не запоминал, так что имя Алексей ему ни о чём не говорило…

Так он ничего и не сказал брату о том, что его маленькая графиня спрашивала о нём. Зачем было тревожить парня, рвать ему душу, когда Юлии стоило таких трудов вернуть его к жизни?! Михаил Николаевич решил благоразумно промолчать.

А Алёна поняла тогда, что искать его бессмысленно. В словах князя Михаила она ни на секунду не усомнилась, не уловив ни малейшего намёка на ложь. И вернувшись домой, прорыдала горько-горько до самого вечера. А потом, заглянув в ясные глаза своего маленького счастья по имени Сашенька, улыбнулась, вздохнула полной грудью и поклялась начать новую жизнь.

И всё бы ничего, если бы не страшный скандал с потерей дворянства и привилегий в обществе! Представьте Алёну, нашу изнеженную Алёну, привыкшую ко всеобщей любви и почтению, вмиг, в одночасье лишившуюся привычной жизни. Упомянем также, что о роли Гордеева в случившемся она не знала, о ней и сам Иван Фетисович не знал. По части интриг Гордееву не было равных, и тот постарался, чтобы ни у кого не возникло ни малейших подозрений о том, с чьей лёгкой руки Тихоновы остались у разбитого корыта.

Вот тогда-то и начался настоящий ад. Алёна провела много бессонных ночей, пока шла судебная тяжба. Покачивая люльку со спящей дочерью, она думала о том, что с нею станется, если их отправят в Сибирь или расстреляют – а этим вполне могло кончиться, учитывая те грехи, что повесили на них обоих. А сколько слёз она пролила! И единственное, что не давало ей сойти с ума от горя в чёрные дни безграничного отчаяния, единственное, что давало ей сил жить дальше, была приветливая улыбка маленькой Сашеньки, глядящей на неё из плетёной люльки. И ведь как она смотрела, будто понимала всё! Алёна вздыхала, брала малышку на руки, прижимала к себе и шептала, что всё будет хорошо.

Что ж, по сравнению с возможным перспективами, лишение дворянства и впрямь было хорошо. Иван Фетисович откупился, бог весть как ему удалось найти лазейку – Гордеев-то был уверен, что завалил все выходы! – но, продав свой особняк, две квартиры и загородный дом, Тихонову удалось перекупить с виду такого неподкупного судью. Но и бесследно такое обвинение пройти не могло, поэтому наказание выбрали самое гуманное. Что ж, по крайней мере, все они остались живы. Так утешал себя Иван Фетисович, когда они вернулись в дом Алёны на Речной улице, в тихий уездный городок, где он когда-то увидел её впервые.

Для самой Алёны жизнь превратилась в кошмар. Двухэтажный домишко на Речной, куда она раньше приезжала с родителями на выходные, стал ныне её постоянным домом – помнится, она в былые времена ненавидела эти тесные, неуютные комнаты, давящие стены и потолок, да всё ждала, когда – ну когда, наконец, наступит день отъезда? А теперь ей пришлось жить здесь постоянно, изо дня в день, из года в год. И не просто жить, но и стать хозяйкой в полном смысле этого слова. Как?! Она не умела, не знала! И была слишком, слишком молода для этого.

Она не справлялась. И в неудачах своих винила исключительно супруга – а кого ещё?! Тот и сам понимал, что причиной их краха стала стремительно взлетавшая вверх карьера, понимал и ненавидел себя за то, что по его вине страдала Алёна. Что ж, и она его тоже ненавидела, находя единственную отраду в своей маленькой дочери, и передавая ей всю свою нерастраченную любовь.

От полнейшей нищеты их спас тогда старина Викентий. У Воробьёва к тому времени уже водилась дружба с Юлией Волконской, которая подарила ему целую больницу на тридцатилетие, так что Викентий Иннокентьевич с радостью взял к себе своего бедного друга и не дал тому пропасть. Иван Фетисович многое понимал в медицине, это сыграло решающую роль. Он готов был учиться и никогда не терялся в трудных ситуациях, это тоже делало ему честь. Но самое главное: ведь это он познакомил Викентия Иннокентьевича с его будущей женой, потому Воробьёв считал своим долгом сделать для него что-то хорошее. И вот полгода спустя, Иван Фетисович смело замещал Воробьёва в его отсутствие. Поняв, что расположение жены ему никогда не вернуть, как и дворянского титула, Иван Фетисович мог лишь сожалеть об утраченном. У него оставалось два варианта: спиться или с головой уйти в работу, и он пошёл путём сильных, а что было дальше – вы знаете.

Что же касается Алёны, судьба улыбнулась ей лишь четыре года спустя. Они снова встретились с Алексеем в столице, когда ездили погостить на неделю к Марине Воробьёвой, у которой там жила мать. Смена обстановки, красивый город с величественными зданиями, новые люди, новые лица, белые ночи… и бесконечная романтика, какая бывает только в Петербурге в начале июля. На званых ужинах в кругу друзей и соседей Марины Викторовны Алёна оживала. Увы, это было не то аристократическое общество, к которому она привыкла и по которому так тосковала, но представители местной интеллигенции нравились ей куда больше, чем глухое затворничество в собственном доме, в ненавистном городке.

А ещё она любила Петербург. С тоской вспоминала званые балы, где блистала тогда ещё совсем юная, и мечтала, что однажды удастся всё это вернуть. Наряжаясь в самое лучшее платье, Алёна любила гулять по набережным, любуясь на тёмные воды Невы, и мечтать, будто она снова графиня Серова, как прежде. Пару раз она до того погружалась в эти мечтания, что слышала даже, как её зовёт строгая мать или любимая нянечка – оборачивалась на их зов, но в толпе прохожих видела лишь незнакомые лица…

А потом увидела его. Внезапно. Как гром среди ясного неба, старые чувства обрушились на неё, затрепетала израненная душа, а сердце болезненно сжалось в предвкушении. Он стоял на другой стороне улицы и смотрел на неё своими пронзительными голубыми глазами. Смотрел и не отводил взгляда. Разумеется, он её узнал. И она его, конечно, узнала. Четыре года – недостаточный срок для того, чтобы стёрлись из памяти родные черты: ясные голубые глаза, светлые волосы и эти милые ямочки на щеках…