"Это семейное у нас", – подумала она то ли с грустью, то ли с нежностью, поскольку Арсений от Волконского был в не меньшем восторге, чем сама Сашенька.

– И откуда же у вас такие познания, Арсений Иванович? – спросил его Мишель. Мальчик просиял и собрался было ответить, но его отвлёк стук в дверь. Александра, стоявшая ближе всех к выходу, без малейших раздумий открыла, ожидая кого угодно, от Гордеева до его тёщи-генеральши, но истина превзошла самые смелые ожидания.

В полнейшем изумлении она сделала невольный шаг назад, пропуская внутрь высокого, светловолосого мужчину в тёмном мундире с золотистыми эполетами и орденами. Однажды она уже видела его, давным-давно, когда была маленькой девочкой… Что ж, он практически не изменился: всё тот же пронзительный взгляд, унаследованный, как Саша теперь знала, от матери. Всё те же светлые волосы до плеч, всё та же надменная усмешка и великолепная фигура, которую невероятно красил офицерский мундир с тремя звёздами на погонах.

Мишель весело улыбнулся, скрестив руки на груди, а Алёна, поднявшая взгляд на вновь пришедшего, замерла и побледнела ещё больше. В последний момент она поднесла ладонь к губам, но у неё всё равно вырвалось сдавленное, хриплое:

– Алёша…?

Глава 29. Алексей

– Как тебя угораздило спутаться с Тихоновой?

Этот вопрос Мишель задал спустя время, когда они с Алексеем ехали в пролётке по дороге к апартаментам генеральши Волконской. Дядюшка не отвечал, сцепив руки на коленях, и хмуро смотрел в сторону, старательно избегая цепкого взгляда проницательных зелёных глаз.

Признаться, хмурым Алексея Николаевича видели редко. Чаще всего он смеялся, шутил или задумчиво улыбался собственным мыслям, отчего на его щеках появлялись премилые ямочки. Женщины с ума сходили от этих самых ямочек, готовые на всё ради очаровательного голубоглазого блондина, и некто Алёна Серова в своё время была одной из них.

Он стал её первым мужчиной. Алёна, наверное, так зарекомендовала себя, что сейчас с трудом верится, что и она когда-то была непорочной и чистой девушкой. Четырнадцать лет ей было тогда, но выглядела она, прямо скажем, на все восемнадцать! Мимо пройти попросту невозможно, особенно для такого ценителя женской красоты, как Алексей. Собственно, ему самому было не больше: пару лет разницы в возрасте, они казались несущественными… Для них тогда вообще ничто не было существенным, кроме их любви, нежной и трепетной, самой первой и самой сильной, которая только случалась когда-то в жизни обоих.

Он знал, что она любит его по-настоящему – верно, крепко, как только может любить юная девушка. Тогда Алёна и впрямь была ещё способна на искреннюю любовь. Дело в том, что Алексей так и не сказал ей, кто он. Они познакомились на местной ярмарке, куда он со старшим братом Михаилом ездил покупать лошадей – Алексей нарочно оделся по-простому, никому и в голову не пришло бы уличить в крестьянском мальчишке молодого князя! Ей – изысканной и утончённой, прекрасной аристократке, он представился шутливо: Алёшка, конюх князя Михаила Николаевича! Миша всё понял и подыграл, да пару раз пригрозил ему кнутом для большей правдоподобности – и, разумеется, она поверила. Заподозрить возможное родство между тридцатилетним князем Михаилом, невысоким, коренастым брюнетом и ясноглазым стройным блондином Алексеем, которому недавно миновало шестнадцать, было трудно. Да и в чём подозревать?! – Алёна влюбилась в него без памяти, с первого взгляда подарив своё сердце, и готова была верить всему, что он скажет. Помнится, он ещё тогда вытащил яблоко из седельной сумки, самое спелое и красивое, и, ловко прокатив его по руке с плеча до ладони, преподнёс "своей маленькой графине" – именно так он её называл с момента первой встречи и до самого конца.

– Откушайте яблочка из волшебного сада, ваша милость! – смеясь, говорил он ей. Михаил наблюдал за юношескими чудачествами, улыбаясь в усы, и поражался – как это легко у брата получается очаровывать всех вокруг? Он, например, так не умел, хотя на внешность никогда не жаловался, но с таким талантом, как у Алёшки, надо было родиться.

– Ты никогда её не завоюешь, братишка! – смеясь, говорил он, наблюдая за тем, как Алексей восторженно смотрит вслед молодой, стройной блондинке. – Графиня Серова и "конюх Алёшка", какой пассаж! Она и не узнает тебя при следующей встрече!

Однако прогнозы не оправдались. Следующая встреча состоялась тем же вечером, когда Алексей, всё ещё одетый по-простому, предстал пред ясные очи Алёны Александровны, возвращавшейся с прогулки вместе со своей няней. Няня, впрочем, сию минуту была отпущена, и Алексей прямо там, на развилке, упав на колени в дорожную пыль, объяснился ей в любви. Он и сейчас, спустя столько лет, помнил всё, что говорил ей, слово в слово.

– Я люблю вас, моя маленькая графиня, и боюсь, что не смогу без вас жить! Если мои чувства не взаимны, я застрелюсь, так и знайте! О, пожалейте меня, жестокая! Дайте поцеловать вашу ручку! – И прочая любовная ерунда, которая у взрослого человека вызовет лишь улыбку, но которая так важна, когда тебе шестнадцать и ты влюблён.

Она ответила согласием. Иначе и быть не могло – она влюбилась с первого взгляда в эти ясные голубые глаза, растрёпанные светлые вихры и очаровательные ямочки на щеках. Влюбилась и пропала. Встречались они целый месяц, втайне от строгих Алёниных родителей, которые и не догадывались ни о чём. А однажды, тёплой июльской ночью, она отдалась ему на изумрудном лугу у спящей реки. И эта ночь была волшебной, а звёзды светили только им одним. И как сладко замирало сердце, когда она стонала от страсти и извивалась в его объятиях, такая горячая, такая любимая…

– Я женюсь на ней, – сказал Алексей на следующее утро своему брату Михаилу Николаевичу. Тот удивлённо поднял брови, никак не ожидавший от шестнадцатилетнего юнца столь серьёзных решений, и справедливости ради спросил:

– А не рановато ли тебе, Алёшка?

Сам он считал, что в самый раз. Для него в тот момент не существовало ничего, кроме милой Алёнки, его маленькой графини, в ней одной была его жизнь! И он на всё был готов ради неё, он знал – она его любит, любит не за деньги, а за его светлую душу и добрый нрав. Она ведь до сих пор думала, что он простой конюший при князе Михаиле, она понятия не имела, что он – один из наследников всех окрестных земель, на которых они, Серовы, имели удовольствие проживать! Должно быть, она полюбит его ещё больше, когда узнает.

Вот только она об этом так и не узнала. Матушка-генеральша идею с замужеством восприняла на удивление спокойно и, в отличие от Михаила, не стала говорить, что юношеская блажь вскоре пройдёт. Она лишь сказала, что Алексею следует прежде выслужиться, дабы представлять из себя хоть что-нибудь – что ж, он был готов. Школа гвардейских офицеров в Петербурге открыла для него свои двери, он давно мечтал стать военным и только поблагодарил мать за то, что та помогла ему так хорошо устроиться. Он знал, что любимая Алёнка дождётся его – он писал ей каждый день, получая не менее трогательные ответы с заверениями в бесконечной любви. До сих пор они хранились у него где-то на питерской квартире – всё думал сжечь, да не сжёг, духу не хватило…

Однажды письма перестали приходить. Ни с того ни с сего, без малейших предпосылок. Алексей ломал голову, пытался понять, чем он обидел свою прекрасную маленькую графиню, но, увы, так ничего и не понял. Тревога овладела им, он будто тогда ещё почувствовал что-то, и, выбежав из класса прямо посреди занятий, поймал на улице первого попавшегося извозчика и велел везти на Николаевский вокзал… А из Москвы – прямиком в Большой дом, за город.

Оказалось, что милая Алёнка обручилась с господином Тихоновым, иностранным послом при его величестве, человеком влиятельным, состоятельным и довольно немолодым. Двадцать три года ему было, представьте только, какой старик! Алексею тогда показалось, что рухнула его жизнь – как его любимая могла оказаться такой продажной?! Как она могла променять святую любовь на богатства этого человека?! Определённо, это был самый жестокий урок за всю его жизнь. Но он многое из этого вынес, многое понял, переосмыслил и повзрослел. И озлобился до того, что на какое-то время прекратил всяческие отношения с семьёй, особенно со старшим братом Михаилом, чьи сострадание и сожаление казались Алексею невыносимыми.