Военная служба стала для него спасением. Там он забывался, отвлекался от этой боли, потихоньку приходил в себя. И в тот момент, спустя почти год, когда ему – как тогда казалось – удалось забыть эту старую боль, он случайно узнал о том, что у его Алёнки и Ивана Тихонова родилась дочь. И кто бы только знал, как противно сделалось ему в тот момент! Горячий, порывистый, импульсивный, он хотел застрелиться с горя. Прежде он напился до полнейшего беспамятства, чтобы унять эту тупую боль в груди, а потому плохо понимал, откуда вдруг у него на квартире – дело было в том же Петербурге – взялась милая Юленька, и как это ей удалось в последний момент вырвать оружие из его трясущихся рук…? Она успокаивала, обнимала его, рыдающего, как мальчишку, прижимала его голову к своей груди и убеждала, что всё будет хорошо. И он, слушая нежный голос старшей сестры, своего ангела-хранителя, потихоньку приходил в себя и понимал – жизнь-то ещё не кончена! Таких, как эта продажная Алёна, у него будут десятки, сотни! Юля, по крайней мере, именно так ему и говорила, плача вместе с ним, переживая его беду, как свою собственную.
Она, оказывается, приехала в тот вечер в Петербург вместе с мужем, и словно почувствовав, что нужна брату, поехала, невзирая на поздний час, к нему на квартиру. Проведать его, узнать, как он? А он ведь застрелился бы тогда. И впрямь застрелился бы из-за этой продажной дряни Алёны Серовой или, простите, теперь уже Тихоновой – да как он мог быть таким глупцом?! Самому стыдно вспоминать о том юношеском порыве. И кто бы знал, как благодарен был он сестре! Не столько за само спасение, сколько за благородное молчание. Она ведь так никому ничего и не рассказала об этой попытке самоубийства, это осталось их маленьким секретом. И наутро как ни в чём не бывало позвала его на завтрак – к Гордееву на квартиру, где Алексей ненавязчиво поинтересовался, а как идут дела у господина Тихонова?
Гордеев, сам работающий в посольстве, с Иваном Фетисовичем был знаком, но назвать их добрыми друзьями было нельзя. Скорее наоборот, эти двое вечно не сходились во мнениях, а когда на кону стояла важная политическая миссия в Румынию, руководство всерьёз задумалось, в чью же пользу сделать выбор?
Теперь про Гордеева – мы-то с вами знаем, что он ещё тогда был порядочной сволочью! Алексей тоже об этом знал. Также он знал, что Ивану Кирилловичу стоит только намекнуть, подтолкнуть в правильном направлении, дать верную наводку… Хорошо он помнил свои слова, оброненные как бы невзначай: "Ваня, не сиди на месте! Тихонов опередит тебя, если ты что-нибудь не предпримешь! Ты же не хочешь потерять своих выгод?!"
О нет, Гордеев не хотел. Задумавшись над словами шурина, он ухмыльнулся зловеще, нехорошо. И Алексей понял – это победа. Руками Гордеева он отомстит за свою поруганную любовь, за свои растоптанные чувства! Иван Кириллович страшный человек, и если он затеял кого-то потопить – он потопит, можно не сомневаться.
Для той поездки выбрали всё же Тихонова, отдав предпочтение дипломатическим качествам Ивана Фетисовича.
А на следующий день его лишили дворянского титула и всех привилегий в обществе. обвинили в жестоком убийстве собственной горничной, премилой девушки восемнадцати лет. От чьей руки она на самом деле пала – объяснять не стоит, однако доказательства вины Ивана Тихонова собрали неопровержимые. Нашлись свидетели, купленные Гордеевым с потрохами, которые клялись даже, что Иван Фетисович состоял в любовной связи с бедняжкой, и решился на крайние меры потому, что та грозилась рассказать обо всём его жене. Большего бреда мир не слыхивал, но свидетели попались убедительными, да и в полиции нашлись люди, кое-что должные Ивану Гордееву. Так что всё у него получилось.
Жаль только, не совсем так, как хотёл Алексей. Тихонова не отправили по этапу, не вздёрнули на площади, не расстреляли. Его семью лишили дворянства и большей части имущества, навсегда заказав дорогу в приличное общество как для них самих, так и для их детей. Нищета и прозябание – это, конечно, не смертная казнь, но Алексею и так сгодилось. Отрадно было думать, как мучается теперь, должно быть, Алёна, с детства привыкшая к роскоши и ко всеобщему почтению! Может, ей даже придётся работать? Вот это было бы совсем хорошо! Алексей нередко представлял её какой-нибудь прачкой, к которой он, князь Волконский, приносит в чистку свой офицерский мундир… Или нищенкой на вокзале – он часто вглядывался в лица попрошаек, ища в них знакомые черты…
Бесполезно. Алёне повезло, её супруг, с детства увлекающийся медициной, водил дружбу с Викентием Воробьёвым, хозяином пригородной больницы, и тот взял Тихонова под своё крыло. Вскоре он стал доктором, и доктором довольно успешным. Они виделись потом несколько раз. Иногда Алексей проезжал по Речной улице, где Тихоновы проживали, и заглядывал в окна, надеясь увидеть там знакомый силуэт… И увидел однажды. Она играла во дворе со своей маленькой дочерью – смешной рыжеволосой девчонкой, кучерявой и веснушчатой, делавшей свои первые неуклюжие шаги. До того эта малышка была забавной, что Алексей поначалу не сдержал умилённой улыбки, но, впрочем, тотчас отругал себя и злобно усмехнулся. У них тоже могла быть дочь, если бы эта бездушная мерзавка не предала его!
И что самое обидное – он-то надеялся, что она страдает, а она, похоже, чувствовала себя абсолютно счастливой! По крайней мере, её весёлый смех, когда у малышки получалось сделать шаг, звучал вполне искренне. А когда девочка споткнулась и рухнула в траву, Алёна испуганно ахнула и кинулась к ней – как переживала она за неё, как боялась!
"Ненавижу", – подумал Алексей с презрением и приказал извозчику поскорее увезти себя прочь. Не хватало ещё, чтобы Алёна его заметила!
Вот отсюда всё это и пошло. Мишель ещё удивлялся, отчего у дядюшки такое пренебрежение к женщинам, порой к достойнейшим из них! – откуда такое легкомысленное, а порой и вовсе скотское отношение? В мыслях он не допускал возможности того, что Алексея однажды очень серьёзно обидели, ранив в самое сердце – ещё до того, как он из восторженного добродушного юноши превратился в нахального, самодовольного типа с извечной сальной усмешкой на устах.
Это она сделала его таким. Алёна Серова, его первая и единственная любовь.
А теперь немного о ней самой. Мы привыкли к образу расчётливой и циничной женщины, женщины без души, но ведь и Алёна когда-то была другой – открытой, скромной девчушкой, кроткой и нежной.
Начнём с того, что Алексея она не предавала. Никогда, ни единого раза, даже в мыслях. И сердцем и душою, несмотря на своё замужество, она оставалась верна ему, плача в подушку по ночам и засыпая в объятиях другого – того, кто волею судьбы стал её мужем.
Её мать, старшая графиня Серова, воспитанная в строгих традициях, превыше всего ставила честь и доброе имя своего рода. Письма она увидела случайно, на столе у дочери – по рассеянности Алёна просто забыла их убрать. Разумеется, старой графине не понравились романтические оды, подписанные «конюхом Алёшкой», а дочитав до строк, где и вовсе упоминалось неприличное, госпожа Серова почувствовала себя дурно. Её дочь опорочила светлое имя их семьи, связавшись с конюхом! Какой стыд! Ситуацию нужно было немедля исправлять, и тут весьма кстати подвернулся под руку Иван Фетисович, влюбившийся в Алёну с первого взгляда. Ему было уже за двадцать, он занимал высокую должность, был потомственным дворянином и числился на хорошем счету у государя императора. Чем не жених? А с утраченной Алёниной невинностью графиня планировала как-нибудь да разобраться. В конце концов, старый добрый метод с кровью курицы или ягнёнка выручил не один десяток невест!
А Ивану Фетисовичу это оказалось неважно: он любил Алёну и такой. Просто любил за то, что она у него есть, и готов был боготворить каждый день рядом с ней. Для неё же эти дни стали кошмаром, адом на земле – и её можно понять, как и любую юную девицу, разлучённую с любимым. До последнего она ждала, что её Алёшка вернётся за ней, писала ему письма, которые перехватывала и сжигала её предусмотрительная мать, и – верила, надеялась…