И вот сейчас, этот самый мальчик, сидел с хмурым лицом (с другим лицом Алексей не видел его, наверное, лет десять-пятнадцать) и смотрел требовательно. Да так требовательно, что Алексею на пару секунд сделалось не по себе.

"Когда это он успел стать таким взрослым, таким серьёзным?" – озабоченно подумал он, а потом, поняв, что племянник просто так не отстанет, со вздохом ответил:

– Насколько я помню, ты терпеть не мог слушать о моих похождениях! Давно ли это изменилось?

– Полчаса назад, когда я узнал, что у меня, оказывается, есть кузен! – отозвался Мишель, пристально наблюдая за реакцией дядюшки. Тот поймал себя на мысли, что больше не может выносить этого осуждающего взгляда, и постыдным образом отвернулся. И сказал только лишь:

– Хм.

Признаться, для него самого это стало не меньшим сюрпризом. Сегодня на голову ему свалилось сразу несколько новостей, одна интереснее другой. Во-первых, он по известным причинам не интересовался личной жизнью Гордеева и понятия не имел, на кого Иван Кириллович променял его дорогую сестру. Он знал, что это "какая-то местная учительница", но и в голове не держал, что этой учительницей может оказаться его Алёна! Хотя, что значит "его"? Спустя столько лет он даже в мыслях продолжает называть её своей, какой позор…

– Твой взгляд меня раздражает! – не блистая вежливостью, сказал он Мишелю. Зато искренне, без ненужного лицемерия. Но и племянник в долгу не остался:

– А меня раздражаешь ты сам! Господи, да как можно было?!

– Тебе что, сказать, как?! Не знаешь, как это обычно бывает?! Сам-то, можно подумать, далеко от меня ушёл!

Далеко или недалеко, но Мишель о своих подвигах никогда никому не рассказывал: будь то подвиги на военном фронте или на любовном. И тем не менее, о них всё равно узнавали – и о тех, и о других, несмотря на его тщательные попытки секретничать. Так что тут Алексей, можно сказать, надавил на больное, но Мишель выкрутился:

– У меня, по крайней мере, нет внебрачных детей!

– Да ну? Экая уверенность!

– Что?!

Мишель испытал неудержимое желание выбросить остроязыкого дядюшку из пролётки на полном ходу, но потом взял себя в руки, успокаиваясь исключительно тем, что полковник Волконский выше по званию, и такое поведение попросту неуместно. Не говоря о том, что Алексей нагло его провоцировал, прекрасно зная, как ненавидит щепетильный Мишель подобные разговоры. Впрочем, дядюшка тотчас рассмеялся и дружески обнял его за плечо.

– Ладно, ладно! Я всего лишь пошутил.

Мишель недовольно посмотрел на него и демонстративно отстранился, а потом не без намёка сказал:

– Я всё ещё слушаю.

– Чёрт возьми! Миша! Неужели по мне не видно, что я не хочу об этом говорить?! Да я и сам не знал, что она понесла тогда! Я понятия не имел, что у меня есть сын… То есть, вероятно, это и не первый мой ребёнок, но чтобы она… ох! – Алексей измученно провёл ладонью по лицу, пытаясь понять, что теперь делать с имеющейся ситуацией, и тяжко-тяжко вздохнул. А Мишеля вдруг разобрал нервический смех, да такой задорный, что он ещё долго не мог остановиться.

– Нет, подумать только! Мой отец собирается усыновить собственного племянника! Боже, ну надо же! Ха-ха-ха!

Алексей хмуро наблюдал за его весельем и ничего не говорил. Лично он в этом ничего смешного не видел, но Мишель имел собственное мнение на этот счёт. А под конец с победным видом резюмировал:

– Так вам всем и надо!

– Что-о? А где же сострадание и сочувствие к своему бедному дяде?!

– Не дождёшься, – категорично ответил Мишель, качая головой. – Вот тебя-то мне вообще нисколько не жаль! А Тихоновой, бедняжке, я, пожалуй, посочувствую. В такую историю вляпаться, бог мой! Она что, не знала, кто ты?

– Не знала. Мы с твоим дядюшкой Михаилом решили проверить искренность её чувств и выдали меня за конюха.

– Искренность?! Её?! – Мишель фыркнул. – Надо же, а я помнил дядю Михаила как умнейшего, рассудительного человека!

– Твой сарказм сейчас совершенно неуместен.

– Ладно, с ней всё ясно. Но ты-то?! Не мелковато ли для неподражаемого Волконского? Помнится, ты, невзирая на мои протесты, всегда рассказывал о своих предпочтениях – и, кажется, там не было ни слова о бедных мещанках – докторских жёнах или учительницах! Графини и княжны – это другое дело, как раз по тебе. Хотя, вынужден признать, она довольно красивая.

– Она была как раз графиней, – негромко отозвался Алексей, не имеющий ни малейшего желания заново возвращаться в тот кошмар, пускай и в своих воспоминаниях. Поначалу он и не заметил, как изумлённо Мишель смотрит на него.

– Чего-чего? – тот подумал, что, вероятно, ослышался.

– Она была графиней, Миша. Ты что, оглох? Или я невнятно говорю? Это от волнения, наверное. Она была графиней, когда мы познакомились. И потом, когда мы… хм, познакомились ещё раз, она была уже женой посла. Видимо, после этого знакомства мальчик и родился… – он замолчал, чувствуя себя так, словно почву выбили из под ног одним чётким ударом.

И они задумались, каждый о своём. Алексей переваривал ошеломительные новости, а Мишель всё никак не мог поверить в услышанное. А потом он вспомнил о некогда существовавшем Иване Тихонове, конкуренте отца, и о его громком деле, и о лишении его семьи дворянского титула. И о том, как переживала Юлия Николаевна из-за этого, зная, что ни в чем не повинные люди остались на улице по вине её мужа…

Без этих слов Алексея Мишель в жизни не подумал бы связать того Ивана Тихонова, о котором ещё его бабушка отзывалась с восторгом, с никому не известным, скромным доктором из подмосковной глубинки. И тем более, никогда не подумал бы он, что это один и тот же человек, в одночасье потерявший всё из-за интриг Ивана Гордеева!

Но самым болезненным стало даже не это. А то, что Саша Тихонова, или, простите, Александра Ивановна, на самом-то деле, выходит, никакая не плебейская девчонка, в чём он её так бессовестно упрекал, а точно такая же столбовая дворянка, как и он сам, как и Ксения… А он вёл себя с ней как последняя свинья, не упуская ни единой возможности указать на её место и продемонстрировать собственное превосходство. Боже. Какой стыд!

– Я идиот, – подытожил Мишель, после недолгих размышлений. Алексей вскинул голову и с удивлением взглянул на него.

– Ты?! По-моему, это я идиот!

Вот так и ехали вплоть до самого дома, занимаясь самоедством, молчаливо обвиняя в безграничной глупости каждый себя.

Генеральша встретила обоих с распростёртыми объятиями, широко улыбающаяся и безупречная, как всегда. А Катерина, совсем ещё по-детски взвизгнув, без малейших церемоний бросилась на шею к дядюшке и расцеловала в обе щёки, не сдержав чувств. Мишель наблюдал за трогательной сценой семейного воссоединения с улыбкой, но ласковая сестрёнка и его не оставила без внимания, улучив момент и чмокнув в щёку, пока не видела бабушка.

– Ты ещё не убил Гордеева? – полюбопытствовала княгиня, внимательно и любовно рассматривая сына, которого не видела долгих полгода.

– Пока нет, – заверил её Алексей.

– Отца не было дома, когда он приехал, – справедливости ради заметил Мишель, потому что генеральша выразила огромнейшее расстройство и всерьёз собиралась разочароваться в сыне, на чью кровавую расправу так надеялась.

– Я, хм, тут придумал кое-что, – неуверенно произнёс Алексей, будто всё ещё сомневаясь в правильности своего решения. – Миша сказал, что они с Кройтором переделали завещание Юлии в твою пользу. Это так? Значит, её квартира на Остоженке теперь наша? Так вот, я бы хотел туда переехать!

– Что?! – в один голос спросили Мишель и старая княгиня. Княгиня, сами понимаете, после шести страшных месяцев разлуки с сыном жаждала видеть его подле себя как можно чаще, а Мишель… Мишель слишком хорошо видел, какими глазами Алексей смотрел на Алёну, и был слишком проницательным, чтобы не догадаться о причинах.

– Что? – гораздо спокойнее переспросил Алексей. – Вам с Катериной я не хотел бы докучать, а Мишелю и подавно! Не думаю, что Ксения Андреевна будет рада моему неожиданному соседству, не так ли? – он бессовестно подмигнул племяннику, а генеральша укоризненно покачала головой, намекая на неуместность подобных разговоров при Катерине. Мишель, в свою очередь, собирался подробно и обстоятельно высказаться о том, где он видел Ксению Андрееву и её мнение насчёт его дяди, и уж точно не стал бы он молчать по поводу совершенно безумного желания Алексея переехать к Гордееву – но, увы, Катерина не дала ему сказать и слова.