И сейчас мне также приятно об этом вспомнить.

Осколки культа личности

С академиком Орбели позже случилась история, типичная для культа личности.

Он является автором автономной вегетативной нервной системы, которую признает весь мир. А тогда, в последние годы жизни Сталина, его теория почему-то не соответствовала диалектическому материализму и мы потом на партсобраниях клеймили его за «метафизику».

Орбели сняли с должности, перевели в институт физкультуры, писали о нем и ругали в газетах. Но не только он тогда пострадал.

Генерал Хлопин, профессор кафедры гистологии, посмел экспериментальным путем опровергнуть открытие Лепещинской, которая в подтверждение диалектического материализма якобы экспериментально доказала возникновении клетки из неклеточного вещества.

Так на кафедре гистологии это опровергли. Генерала Хлопина вызвали в ЦК ВКП(б), а оттуда его привезли уже на носилках, парализованного. Потом, работники кафедры на партийном собрании публично каялись в своих ошибках и недооценке учения диалектического материализма.

Время было тяжелое, и сейчас я смотрю на это и думаю: какие перегибы допускала наша власть. Вот, например, история академика Трофима Денисовича Лысенко.

После первого курса я на отлично сдал биологию, где отвечал на вопросы наследственной науки, которую разработали Морган и  Вейсман: Подробно отвечал, как на мухах дрозофилах эти ученые доказали теорию наследственности.

Но через месяц, в 1948 году состоялась сессия ВАСХНИЛ (Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук имени Ленина), где академик Лысенко громил «метафизические теории Моргана и Вейсмана», которые противоречили марксистско-ленинскому учению о диалектическом материализме.

Нас, конечно же, после этой сессии ВАСХНИЛ собрали на партийное собрание, где все каялись в своих ошибках. Сколько людей пострадало, сколько было сослано в лагеря!  Потом это было описано в  замечательном  романе Дудинцева «Белые одежды».

А в то время все химические реакции (неорганическая химия, органическая химия, биохимия, физколлоидная химия и др.)  носили  названия авторов-иностранцев. Например, общеизвестная "реакция Вассермана", который был евреем из Одессы. Помню, что нас тогда собрали и часа два диктовали новые названия, чтобы вычеркнуть навсегда авторов реакции и проб.

Вот что значит ведущая роль партии. А Лысенко, кстати, через несколько лет разоблачили за его обман и подделки в растениеводстве, и он исчез бесследно.

Я вспоминаю это потому, что очень переживал  эти события, они касались всех нас, слушателей Академии, и меня, который был «пламенным коммунистом», они не оставляли безразличным.

Но впереди еще было «дело  врачей» и другие события.

Парады

Я учился в академии шесть лет, из них первые пять лет два раза в год ходил на парады на Дворцовой площади – первого мая и седьмого ноября.

Перед каждым парадом в течение двух месяцев, два раза в неделю у нас были тренировки.

Вначале мы тренировались на набережной около Нахимовского училища. Первоначально это была одиночная подготовка, потом движение рядами, потом колоннами. Потом тренировки колоннами проводились уже на Дворцовой площади. Затем на тренировки выносили знамя академии.

Под конец, перед самым парадом, проводились одна – две ночные тренировки с танками и артиллерией. Тогда полностью закрывалось движение через Дворцовую площадь.

Когда тренировки проводились со знаменем академии, то назначалась знаменная рота, 50 человек, которая сопровождала знамя туда и обратно. В эту знаменную роту назначили и меня. Со знаменем рота шла, конечно же,  пешком от академии от проспекта Карла Маркса^[26], затем по Боткинской улице через мост^[27], мимо Нахимовского училища, по набережной к мосту Урицкого^[28], и на Дворцовую площадь.

Там мы топали строевым шагом часа два-три, потом часть людей отпускали домой, а знаменная рота должна была сопровождать знамя до Академии. Уставали мы очень, идти обратно не было никаких сил. И некоторые смывались из колонны. Однажды и я тоже, когда знаменная рота уже прошла мост и повернула у памятника «Стерегущему» направо^[29], соблазнился возможностью проехать на 6-м трамвае на Петроградскую сторону, и когда  несколько человек впрыгнули в трамвай на ходу (тогда это было возможно), то я запрыгнул вместе с ними.

Когда знаменная рота  пришла в Академию, то генерал Кичаев, заместитель начальника Академии по строевой (был и такой), увидел, что народу мало и приказал составить список тех, кто убежал. Так я и попался.

На партсобрании за этот проступок мне объявили выговор. Кто-то еще вспомнил мой собственный рассказ, что на фронте я чуть было не потерял знамя, и оно  чудом не попало к немцам. В общем, репутацию свою я испортил до конца Академии. А до этого я ведь был членом какого-то бюро, поскольку был отличником! И всё пошло насмарку, а под конец стало совсем плохо. Началось дело врачей.

Безродный космополит

Когда в последний год жизни Сталина началась борьба с «безродными космополитами», то кто-то стукнул в Академию, что я на самом деле еврей, но национальность в своих документах указываю другую - русский.

Это действительно было так и произошло это во время войны. Когда меня из госпиталя в Арзамасе мой брат Илья сумел перевести в Артиллерийское училище в Ленинград, то именно он попросил меня указать в документах другую национальность, хотя до этого я везде указывал национальность «еврей». У меня до сих пор сохранилась красноармейская книжка, где написано «еврей» и указан  номер моего автомата «ППШ».

Но когда я приехал в Ленинград, то Илюша сказал, что я тоже должен в анкете написать «русский», потому, что он в своих документах указан как русский. А он преподаватель училища, офицер. Что было делать? Не подводить же его?

И вот, с октября 1943 года по апрель 1953 я по своим документам был русским. Я себя так и чувствовал, потому что и в душе, и по своей культуре, по своему языку я был русский. Тем более, что в  нашей стране быть евреем дискомфортно.

В 1945 году я благополучно закончил училище, отвоевал на фронте, поступил в академию, и на шестом курсе, за месяц до государственных экзаменов меня вдруг вызвали в политотдел и потребовали, чтобы я принес свое свидетельство о рождении.

У меня его не было, я не уверен, было ли оно вообще выдано когда-либо. Родители мои прочно забыли, какое имя мне дали при рождении, но, зато, на восьмой день после моего рождения сделали мне обрезание по всем правилам иудаизма.

Я поехал в город Горький, в областной архив в ЗАГС, и мне выдали свидетельство о моем рождении,  где было записано, что я - Осиновский Моисей Файтелевич, национальность - еврей. Родители удивились, что имя такое приличное, а то отец говорил: «Кажется, мы его записали Мордух».

Я вернулся в Ленинград, сдал в Академию свое свидетельство о рождении. И тут я был поражен тем, что меня два месяца никуда не вызывали, пока не закончились государственные экзамены. А ведь могли и отчислить из Академии. Время было жестокое^[30].

После экзаменов меня вызвали на партийную комиссию, истязали там: «зачем я это сделал, у нас ведь все равны». А один член парткомиссии сказал, что, наверное, он и фамилию за деньги купил, знаем мы этих евреев.

Что я мог на это сказать? Правду сказать я не мог, потому что  брат Илья еще служил преподавателем на центральных артиллерийских офицерских курсах, был подполковником. Если бы я сказал правду, то  он бы полетел не только из преподавателей, но и из армии. Вот я и плел про свою глупость, про непонимание, про то, что евреем быть не стыдно и тому подобную чушь.