Там нас повели ночевать в домик побольше, в котором в большой комнате с несколькими кроватями одновременно ночевало много народу, человек 10-12. Из-за нелетной погоды на Диксоне застряло несколько самолетов и все люди, оказавшиеся вместе с нами на Диксоне, ночевали в одной комнате, как  мужчины, так и женщины.

После Диксона у нас была еще посадка в устье реки Оби. По-моему, этот аэродром так и назывался «Устье Оби». Летчики такой аэродром называли «аэродром подскока», то есть там можно было приземлиться, если лететь дальше было невозможно. Вот такая была полярная авиация.

Через 10 дней мы, наконец, добрались до Хатанги, где узнали, что наши родственники нас уже разыскивают и, обеспокоенные, шлют одну радиограмму за другой.

Впервые в Хатанге

Наш прилет в Хатангу, посадка самолета на аэродром и прибытие в военный городок заслуживает отдельного рассказа.

Взлетно-посадочную полосу аэродрома как раз строила та военная часть, в которой мне предстояло служить. В день нашего прилета в Хатангу взлетно-посадочная полоса ещё была не готова. Не была она готова и много лет позже, когда я покидал Заполярье. Я думаю, что все дело в неправильной технологии такого строительства на крайнем севере.  Так поверх вечной мерзлоты, из которой состоял грунт Таймыра,  наши солдаты  укладывали щебень, который уплотняли катком, а потом клали на него асфальт. В июле и августе температура воздуха в Хатанге доходила до 25-30 градусов, мерзлота под асфальтовым покрытием начинала таять и искать выхода, отчего на взлетно-посадочной полосе появлялись вспучивания и лужи. Для самолета, как садящегося, так  и взлетающего, это становилось очень опасным.

Когда же мы приземлились в Хатанге, то аэродром был покрыт жидкой грязью сантиметров на двадцать, чего вполне хватило на то, чтобы мои ботинки погрузились в эту жижу полностью. К слову сказать, там все ходили летом в резиновых сапогах, а зимой в валенках.

Но мы, прилетев из Северной столицы,  ничего этого не знали. Я был в брюках на выпуск и ботинках, а моя жена в туфельках, лайковых перчатках, в велюровом пальто и шляпе с вуалью. По поводу того, в каком виде мы приехали в Арктику, над нами потом еще долго смеялись.

Самолет, приземлившись, покатил по аэродрому, разбрызгивая из под колес жидкую грязь. Потом к самолету приставили маленькую лесенку, по которой я и спустился в эту грязь. Жена спускаться в холодную жижу не решалась.

Подъехал самосвал,  с кузова которого тоже текла грязь, поскольку он возил на аэродром щебенку. Шофер самосвала, полупьяный солдат в грязном ватнике, взял мою элегантную жену с ребенком в охапку и посадил в кабину самосвала. А мы с начальником клуба забрались в кузов, где тоже была жидкая грязь, но нам уже было всё равно, так как наши ботинки были по щиколотку в грязи. Дополнял эту грустную картину непрерывно моросящий дождь.

Самосвал лихо развернулся и выехал из аэродрома, но не на дорогу, ведущую в нашу часть, а к берегу реки Хатанги, на  широкое пространство, где начинался Хатангский залив, который переходил в море Лаптевых, часть Северного Ледовитого океана.  Вот куда нас занесло!

Самосвал ехал правыми колесами в воде реки, а левыми по песчаному берегу. Шофер объяснил нам, что здесь только так можно проехать, поскольку по раскисшей дороге, ведущей в наш военный городок, проехать невозможно. Вот так, по берегу реки Хатанги, мы прибыли к нашему новому месту службы.

Военный городок – это восемь или десять маленьких домиков, построенных из мелких бревен полярной сосны. Домики двухквартирные, каждая с отдельным входом. Нас пока поселили в пустую квартиру, в домике, где жил капитан Неруш. Там мы провели первую зиму, а потом перебрались в другую квартиру, получше.

Квартира  была пустая и устроена следующим образом: вначале были сени (сени – это по-русски, в Хатанге эта часть дома называлась тамбур), затем следовал вход в квартиру, за входом располагалась плита, затем стояла бочка для воды (водопровода в Хатанге не было) и, наконец,  вход в комнату, где стояла   кровать. Основа кровати  была местными умельцами сделана из заборной сетки. На кровати лежали тюфяки. В квартире было холодно, хотя еще не кончился август.

Соседи нам подсказали, что надо сразу же затопить печь. Я нашел палки, сложил в печку, поджег и стал ждать тепло. Но вместо этого из квартиры повалил дым. Соседи пришли и стали нас уверять, что эта печка раньше не дымила, но вскоре установили причину произошедшего. Оказывается, я дрова вложил не в топку, а в духовку, из которой, естественно, тяги нет. Посмеялись они тогда над нами.

Около нас крутился мой новый помощник,  младший лейтенант, фельдшер и начальник аптеки по фамилии Кот, а по имени Григорий Алексеевич^[33]. Он предложил нам  свою помощь, так как Инна сказала, что с ребенком надо погулять. А где гулять? Тогда Гриша взял Алика на руки, Инну под руку, и пошли они в тундру, которая располагалась вокруг поселка на тысячи километров^[34].

Что такое тундра? Это сплошной мох, в котором вязнут ноги, иногда встречаются кривые кустики и огромное количество масса комаров и мошек, поэтому в тундре без сетки на лице гулять нельзя. Женщины ходят только в брюках, так как незащищенные ноги безжалостно кусают насекомые. Вот так мы начали в этой тундре жить.

Полярный врач

Санчасть в строительном батальоне – это моё первое место работы. Санчасть представляла собой  маленький домик, находящийся на берегу реки. В домике были четыре комнатки: кабинет врача, аптека, пост медсестры (процедурная) и палата для больных, одна на десять коек. Зимой наш домик заносило снегом выше крыши и домик  приходилось откапывать, то есть делать траншею для прохода.

Потом, через год после моего приезда, мы санчасть переделали. Материал брали из лихтера (океанская баржа), где после разгрузки оставалось много досок. Мы сами построили новый дом для санчасти  с завалинкой для тепла. В этом доме уже была приемная, она же  процедурная для работы медсестры, кабинет врача, операционная и пять палат по шесть коек в каждой.

Через день после моего прибытия в Хатангу, меня послали в командировку на каменный карьер. На карьере, где работали солдаты, давно не было врача, у некоторых работающих на карьере были  травмы, необходимо было проверить состояние кухни и так далее. Жену и ребенка я оставил на попечение Кота.

На карьер пришлось плыть катером по реке Хатанге, вверх километров восемьдесят,  до отрогов Уральских гор, где жила наша рота, которая обеспечивала камнем строительство аэродрома. Для того, чтобы добыть камень, скалы взрывали, потом приходил катер с баржей, на которую вручную, круглые сутки (поскольку летом в Арктике стоит полярный день), солдаты грузили камень. Камень затем измельчали на щебеночном заводе, который находился недалеко от нашего поселка. Я потом был на карьере несколько раз. Зимой приезжал туда на тракторе с санями. Зимняя дорога на карьер  занимала сутки - двое, которые приходилось проводить в тулупе с блохами.

На этом карьере  жил с женой и служил офицер (лейтенант Варламов), у которого я обедал. Во время обеда он мне говорит,  что у его жены несколько месяцев нет менструаций. Они беспокоятся, не беременность ли это? На тот момент весь мой врачебной опыт – два месяца, но я вспомнил признаки беременности, изученные на кафедре акушерства и гинекологии, и решил применить теоретические знания на практике. Хотя мне этого не приходилось раньше делать, но что поделаешь? Я был один, других врачей не было.

После обеда убрали со стола посуду и пустые бутылки. Жена лейтенанта легла на стол, раздвинула ноги, и я с умным видом засунул два пальца во влагалище, а другой рукой через брюшную полость попытался нащупать шейку матки, то есть прощупать ее с двух сторон. Я помнил, что если шейка матки мягкая, то беременности нет. Шейка была мягкая и я заявил, что беременности нет, приедете через несколько недель в часть, тогда я смогу направить женщину в госпиталь в Архангельск.