– Доченька! Слава тебе, Господи! Очнулась. А я уж думала, заберёт тебя лихорадка. И лекаря звала. А он что, говорит, молитесь, я здесь бессилен. Я молилась, и день и ночь молилась. Уж, думала, батюшку звать. Но, слава Богу, обошлось!

– Мама, – произнесла Юля, а хотела сказать, «кто вы», но ответ прозвучал сам собой, не дожидаясь вопроса.

– Ох, Полюшка, живая, – вздохнула женщина, вытирая слёзы передником. – Да что же это я стою! Ты кушать, поди, хочешь!

– Да, – прошептала Юлия, действительно почувствовав голод.

Женщина скрылась за занавеской.

Итак, её зовут Полина. Это её мать, которую зовут Анна. Она дома. Юля подвела итог, не понимая, как это произошло и почему всё так странно выглядит. А как выглядит она сама?

Юля посмотрела на свои руки, очень на её похожие, провела ладонями по ногам, бёдрам, коснулась талии. Всё на месте в том же виде: широкие бёдра, узкая талия. Опустила глаза на грудь. А здесь тело по крайне мере на размер больше её прежнего второго номера.

Она подняла руки, коснулась волос. На ощупь они тоже отличались от её гладких прямых тёмно-русых волос. Несмотря на то, что волосы после болезни не в лучшем виде, она поняла, что они пышные, волнистые и… намного длиннее. Она перебросила через плечо светло-русую с золотистым отливом косу. Она доставала ей до пояса. Так, с телом, грудью, волосами всё в порядке. А лицо? Как я выгляжу? «Ты выглядишь нормально», – пронеслось в голове.

«Хотелось бы убедиться», – сама себе сказала Юля.

«Река!» – снова пронеслось в мыслях.

– Да что же это такое! – в сердцах воскликнула Юля, поражаясь умению разговаривать сама с собой.

– Что ты сказала, Полюшка? – спросила женщина, которая была ей матерью, входя за занавеску с дымящейся тарелкой супа.

– Какой сегодня день? – спросила Юлия.

– Ох, доченька! Десятый день как без памяти пролежала. Двадцатое июня. (Все даты по старому стилю).

Юля хотела открыть рот, чтобы спросить, какой год, но тут в голове пронеслось: «1834»

Она вздрогнула, горячая тарелка супа едва не пролилась на постель.

Как она оказалась в позапрошлом столетии? Каким неведомым образом очутилась в теле молодой девушки, заболевшей ровно в тот день, только 19 века, когда погиб Дмитрий? Куда отправила её экстрасенс? Юле вспомнились слова Розы: «Мы не всегда знаем то, что знает наша душа, и не всегда понимаем, чего она хочет. Результат может быть неожиданным».

Да уж, неожиданней не придумаешь. Но это неважно. Главное, увидеть Дмитрия. И если для этого нужно забраться в 19 век, она согласна.

Юля вышла из-за занавески. Очутилась в деревенской избе в одну комнату с огромной печью, широким деревянным столом посредине. У стен стоят лавки, сундук, накрытый пёстрой циновкой, ещё одна кровать под вышитым покрывалом. Юля отчётливо поняла, что и в этой жизни отца у неё нет.

– Полюшка, слаба ещё, куда же ты встала! – Анна возилась у печки, увидев дочь, всплеснула руками.

– Не волнуйся, мама, – Юле было так необычно называть эту полную женщину, совсем не похожую на худенькую и стройную её мать. Необычно, и в то же время, привычно. – Я хорошо себя чувствую. Сколько же можно лежать? Я на реку. Смыть хочу с себя остатки болезни.

«И взглянуть, наконец-то, на своё лицо», – про себя добавила Юлия.

– Погоди чуток, я с тобой пойду, а ну как упадёшь.

– Я действительно себя прекрасно чувствую, до реки-то я дойду, недалеко.

– Так рубашку чистую надень, мыло возьми, а я справлюсь, да за тобой приду.

Неведомо откуда, Юля знала, что в сундуке у стены лежат её рубахи и сарафаны. Она сняла пропитанную потом после болезни рубашку, облачилась в чистое из отбелённого льна платье-рубаху, украшенную по вороту и длинным рукавам вышивкой, доходящую ей до лодыжек.

Собралась идти, но мать, покачав головой, мягко усадила её на скамью, достала гребень, тщательно расчесала и заплела волосы. Потом протянула поясок. Юля недоумевающее посмотрела на верёвочку. Анна снова покачала головой:

– Ох, что лихоманка с девкой сделала.

Юля с подсказки Полины поняла, что не следует молодой девушке выходить из дома без пояса и с распущенной косой.

Девушка отлично знала, как добраться до реки. Это недалеко. Пройти через огороды, небольшой пролесок, и вот река, дышащая свежестью. Прежде всего она посмотрела на своё отражение. Узнавала и не узнавала себя. Что-то неуловимое напоминало ей прежнюю Юлию. Лицо, правда, более худое, бледное, видимо, после болезни, так что голубые глаза казались очень большими.

Девушка сняла рубашку, забралась в прохладную воду. Как Полина, она наслаждалась тем, что вода, наконец-то, омывает её тело после болезни, а Юлия, до кончиков ногтей городской житель, восхищалась безмятежной красотой природы, щедро одарённой июньским солнцем.

Она расплела косу, тщательно вымыла волосы. Не хотелось выбираться из теперь казавшейся тёплой воды, но волновать мать долгим отсутствием тоже не хотелось.

Юлия выбралась на берег, отжала волосы, натянула платье, которое сразу промокло и неприятно облепило тело. Косу заплетать не имело смысла, и она откинула волосы, теперь похожие на мелкие пружинки, за спину. Выбравшись из прибрежных зарослей, Юлия остановилась, любуясь окружающим пейзажем.

Вдруг послышался шум, точнее стук. Она отчётливо поняла, что так стучат копыта скачущей галопом лошади, хотя Юля видела это животное только по телевизору и в зоопарке. Полина внутри кричала: «Нужно бежать!», а Юле хотелось увидеть животное, приближающееся к ней. Любопытство победило. Из-за поворота показался всадник, галопом скачущий на коне. Юля открыла рот от восхищения. Огромный, полностью чёрный конь с развевающейся длинной гривой легко нёс на себе седока – темноволосого мужчину в белой рубашке. Всадника она не рассмотрела, любуясь лошадью. А тот поздно заметил девушку, стоящую посреди дороги. Попытался остановить коня, тот взвился на дыбы. Неведомая сила выхватила вдруг Юлю с тропинки. И тут же передние копыта животного опустились в том месте, где только что стояла девушка. Анна в ужасе прижимает дочь к себе, торопливо извиняясь перед всадником:

– Батюшка-барин, не гневайтесь! После болезни девка, потерянная совсем.

Юля попыталась взглянуть на того, к кому обращалась мать, но та обняла её за плечи, пытаясь укрыть тело дочери, облепленное мокрой рубашкой. Схватила в охапку её распущенные волосы, потянула их вверх, так что Юлии невольно пришлось наклонить голову.

– Кланяйся, бесстыдница!

Юлина душа взбунтовалась от таких слов, а Полина привычным движением присела, низко опустив голову, так что Юля видит только копыта коня и кожаные сапоги всадника. Барин, как назвала его Анна, не сказал ничего, поскакал дальше. А мать всю дорогу домой причитала:

– Болезнь не взяла, так под копытами погибнешь. Ох, доченька, тебе полежать ещё чуток дома, да приходил приказчик, Прохор Никитич, откуда только, шельмец, узнал, что ты поднялась уже. Говорит, на работу идти надо, все сроки прошли, мол. Я бы сама за тебя пошла, да не справишься ты дома одна с огородом и скотиной. А в барском доме всё ж полегче будет, да и подружка подсобит.

– А что нужно делать?

– Ну как же, шестнадцать исполнилось, на работу горничной тебе выходить. Но ты не переживай, я Машу попросила, Антонину предупрежу, кухарка тоже присмотреть обещала. Авось, поберегут тебя после болезни-то.

Юле не нужно было спрашивать о подружке. Перед глазами всплыло милое лицо в веснушках в обрамлении ярко-рыжих волос и имя «Маша». А ещё Юля подумала, что из двадцатипятилетней превратиться в девушку шестнадцати лет, немалый плюс.

Следующим утром мать проводила Полину до околицы деревни. Ей осталось пройти через небольшое поле. Дорогу она знала, даже смутно представляла себе барский дом. И всё же, когда с пригорка открылся вид на усадьбу, у Юлии перехватило дыхание от восхищения.

Дом представлял собой двухэтажное кирпичное здание, выкрашенное белой и жёлтой краской. На всю длину первого этажа – широкая терраса с белыми колоннами, на которую выходят широкие главные двери, а также высокие стеклянные симметрично от главного входа. Справа и слева располагаются одноэтажные флигеля. Перед домом раскинулся огромный парк.