Видя в Советах источник революционизирующего влияния на личный состав, командование тыловых воинских формирований и учреждений стремилось отделить солдатские комитеты от Советов, образовать систему солдатско-офицерских организаций, которые могли бы противостоять им. Однако Всероссийское совещание Советов рабочих и солдатских депутатов (конец марта — апрель), признало солдатские комитеты местными органами Советов.

Несмотря на проходившие в воинских частях негативные процессы (переход части властных полномочий к войсковым комитетам, целенаправленную и достаточно эффективную революционную и антивоенную агитацию, рост масштабов дезертирства и др.) и предельную усталость армии (Верховный главнокомандующий генерал М. В. Алексеев^[26], после того как в конце марта 1917 года германо-австрийским войскам был сдан Червищенский (Тобольский) плацдарм на реке Стоход, сделал вывод, что русская армия сможет восстановить силы только месяца через четыре^[27]), находились военачальники, которые не видели или не хотели видеть происходящего.

Действительно, 18 марта 1917 года в адрес военного министра поступила телеграмма от командующих фронтами следующего содержания: «...Сегодня на Военном совете всех командиров фронтов... единогласно решено: 1) армии желают и могут наступать; 2) наступление вполне возможно. Это наша обязанность перед союзниками, перед Россией и перед всем миром; 3) это наступление избавит нас от неисчислимых последствий, которые могут быть вызваны неисполнением Россией ее обязательств и которое лишит противника свободы действий на других фронтах... 6) настоятельно просим, чтобы никаких шагов перед союзниками в смысле отказа от выполнения наших обязательств не делалось; 7) армия имеет свое мнение, мнение Петрограда о ее состоянии и духе не может решать вопрос; мнение армии обязательно для России; настоящая ее сила здесь на театре войны, а не в тылах»^[28].

Интересно, что под телеграммой первой стояла подпись достаточно известного генерала А. А. Брусилова^[29].

Приблизительно тогда же (29 марта) в адрес главнокомандующего армиями Северного фронта было отправлено письмо командующего 5-й армией, в котором, в частности, говорилось: «Боевое настроение ужасно. Не только у солдат нет никакого желания наступать, но даже простое упорство в обороне и то понизилось до степени, угрожающей исходу войны. Все помыслы солдат обращены в тыл. Каждый только думает о том, скоро ли ему очередь идти в резерв»^[30].

Сопоставление этих двух донесений создаст впечатление, что речь в них идет о вооруженных силах, по крайней мере, разных государств? Но это было одно государство, одни вооруженные силы, и ход дальнейших событий убедительно показал, что в оценке боеспособности армии прав оказался автор второго документа — генерал А. Драгомиров, а «заблуждения» А. Брусилова и его единомышленников, озабоченных тем, чтобы ценой крови русских солдат очередной раз попытаться выполнить обязательства перед союзниками, очень скоро поставят страну на грань катастрофы.

Истинное отношение не только армии, но и значительной части общества к войне наглядно проявилось уже в ходе апрельских событий 1917 года. 20–21 апреля состоялось первое массовое выступление трудящихся в Петрограде. Поводом к нему послужила нота министра иностранных дел П Н. Милюкова^[31] союзникам о верности Временного правительства царским договорам и о готовности его продолжать войну «до победного конца».

Это был первый политический кризис Временного правительства. Он разрешился созданием коалиционного правительства — из прежнего состава были удалены П. Н. Милюков и Л. И. Гучков и введены: от меньшевиков — И. Г. Церетели и М. И. Скобелев, от эсеров — А. Ф. Керенский, В. М. Чернов и близкий эсерам П. Н. Переверзев, от народных социалистов — А. В. Пешехонов.

Однако перестановки во властных структурах не оказали позитивного влияния на положение в армии и в стране — оно продол жало ухудшаться, а насущные вопросы, поставленные в повестку дня еще Февральской революцией, все также оставались нерешенными. Разумеется, это волновало солдатские массы, заставляло их еще более настойчиво выступать в защиту своих прав.

В связи с этим представляет интерес резолюция собрания штабной команды 25-го железнодорожного батальона от 28 апреля 1917 года, в которой личный состав прямо требует улучшения материального положения солдат и их семей, проведения революционно-демократических преобразований в стране, а также «отчуждения всех земель» и «повсеместного введения 8 часового рабочего дня»^[32].

Тем временем интенсивность негативных процессов, происходивших в армии, неуклонно нарастала. В этом были заинтересованы самые разные силы.

В отличие от ряда представителей русского генералитета германское командование, хорошо информированное о политико-моральном состоянии противника, к активным действиям на фронте не стремилось. Начальник германского генерального штаба генерал-полковник Э. Людендорф не без основания полагал, что «наш переход в наступление может приостановить развал России^[33]».

Главная австро-венгерская квартира также решила перейти в так называемое мирное наступление: направленные ею парламентеры добрались даже до штаба 9-й русской армии, где активно призывали к миру без аннексий и контрибуций^[34].

Стремившиеся ослабить Временное правительство, лишить его вооруженной опоры большевики в своей работе в действующей армии особое внимание уделяли различным формам «солдатской дипломатии», и прежде всего таким, как «братание» и «солдатские перемирия». Эти действия приводили к желаемым результатам. Они провоцировали командование на принятие жестких ответных мер вплоть до открытия артиллерийского огня по братающимся, что, в свою очередь, заставляло солдат захватывать командные пункты и огневые позиции артиллерии, арестовывать офицеров. Максимального накала различные формы антивоенных выступлений достигли в апреле — начале мая 1917 года.

Заинтересованное в продолжении войны Временное правительство было вынуждено издать ряд приказов по военному ведомству, направленных на укрепление дисциплины и восстановление боеготовности армии.

Этой же цели должна была послужить и «Декларация прав солдата», объявленная 11 мая 1917 года приказом А. Ф. Керенского армии и флоту.

Изданные приказы и «Декларация...» не допускали выборности командного состава, создания самостоятельных солдатских и матросских комитетов, подчинения воинских частей различным политическим партиям и организациям.

Отдельные положения «Декларации...» были прямо направлены на ликвидацию уже достигнутых в ходе демократизации армии прав и свобод солдат и матросов.

Так, например, статья 3 декларации указывала, что пользоваться гражданскими правами солдаты могли только во внеслужебное время, статья 14 давала право начальникам расстреливать солдат, а статьей 18 запрещалась выборность и назначение офицеров солдатами.

Неудивительно, что данный документ вызвал крайне негативную реакцию со стороны солдатских масс, а армейские острословы нарекли «Декларацию прав солдата» — «Декларацией бесправия».

В то же время и у русского генералитета «Декларация...» не встретила понимания. Известно, что командующие войсками армий единодушно высказались за переговоры с руководством Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов об отмене «Декларации...» и прекращении порочной практики втягивания армии в политическую борьбу^[35].