DE TRUCI CARNIFICINA,
quam exercuit, Magnus Dux in clarissimos quosque suos consiliarios, et optimates
Die sancti Jacobi in Julio anno 1570 in ipsa urbe Moscovia Magnus Dux jussit affigi octodecim palos grandes et supra illos totidem trabes in transversum apponi in formam furcarum. Cives cum primum animadvertunt tale theatrum parari et instrui, ingenti metu correpti se in fugam proripiunt, etiam mercibus et tabernis meritoriis relictis, praedaeque expositis: nemo sane prae metu in forum prodire audebat. Nam isti rumores in vulgus sparsi fuerant, ipsum magnum Ducem instituisse omnes cives urbis Moscoviae extremo afficere supplicio, crucique complures affixos iri. Satellites ad majorem terrorem incutiendum, in medium forum adferebant varia genera tormentorum et quaestionum ad homines torquendos, quae admovebant istis trabibus. Deinde excitato luculento igne, vas ingens aheneum apponebant aqua plenum, ut bulliret et ferveret per multas horas. Quibus rebus ita comparatis venit Magnus ille Tyrannus, stipatus ampla et copiosa suorum satellitum caterva: et ita instructus, quasi vellet in aciem et pugnam exire: sequebantur eum velut a triariis mille e quingenti catapultarii: Duxque ipse se collocavit penes ahenum, exercitus vero militum in circuli et coronae formam dicpositus. Tum adducti sunt in proscenium trecenti nobiles Moscovitae, antiquissimarum et nobilissimarum familiarum homines, qui paulo ante prae nimio quaestionum cruciatu ita mutilati et pessime tractati fuerant, ut vix semivivi viderentur, vixque pedibus stare poterant, sed a militibus trudebantur turmatim, ut pecudes, ante Principis conspectum.
Is cum perspiceret omnes prae pavore et ingenti timore sese abdidisse in latebras et domos suas, ipse tunc obequitare coepit per omnes urbis, plateas, clara voce evocabat cives, inquiens: venite absque ullo metu, приказал собрать изрубленные тела убитых и сложить за городом; из них соорудили три холма и засыпали песком и землей: так было совершено погребение. Среди изрубленных трупов была знатная женщина, жена этого Мольского, которая, хотя была тяжело ранена, но еще жива; она просила людей, которые рыли могилу, отпустить ее и пощадить; но они, недоступные никакому состраданию, похоронили ее заживо с этими зловонными трупами.
Два знатных пленника уцелели от этой лютой казни, однако, на следующий день тиран приказал их обезглавить и выбросить за город, едва прикрыв землей103. Трупы стольких знатных и храбрых мужей были едва прикрыты песком, что было сделано, без сомнения, нарочно, по приказу великого князя, чтобы они стали добычей диких птиц и зверей. Наконец, на третий день, некий германец, начальник воинских орудий, сожалея о трупах, так плохо похороненных, дал кому-то три талера, чтобы они сделали глубокий ров или насыпали повыше холм и похоронили и зарыли остатки трупов.
О ЖЕСТОКОМ МУЧЕНИИ, КОТОРОМУ ПОДВЕРГ ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ некоторых виднейших своих советников и бояр
В день святого Иакова в июле 1570 года в самом городе Московии великий князь велел вбить восемнадцать огромных кольев и положить поверх них столько же бревен в форме виселицы. Как только горожане заметили, что строится и готовится такое зрелище, охваченные сильным страхом, бегут и бросают свои товары и лавки, обрекая их на грабеж; никто, разумеется, из страха не решается выйти на рынок. В народе распространились слухи, что сам великий князь решил предать всех жителей города Московии страшной казни, что очень многие будут распяты на кресте. Приспешники, чтобы нагнать побольше страха, стали приносить на середину площади и придвигать к этим бревнам всякие орудия пыток и допросов для мучения людей. Затем, разложив большой костер, принесли громадный медный котел, наполненный водой, чтобы она бурлила и кипела в течение многих часов. Когда все это было приготовлено, появился сам великий тиран в сопровождении большой толпы своих приспешников. Он был снаряжен так, будто собирался выступать в поход и на битву. За ним следовали, как верная охрана, тысяча пятьсот стрелков. Сам князь поместился возле медного котла, а войско было построено вокруг как бы венком. Тут были приведены на просцениум триста знатных московитов, люди древнейших и знатнейших фамилий, которые от недавно перенесенных страшных пыток на допросах были так изувечены и измучены, что казались полуживыми и едва могли стоять на ногах, однако, воины гнали их толпою, как скот, на глаза государя.
Когда он заметил, что от робости и сильного страха все прячутся в убежища и свои дома, он тогда сам начал скакать на лошади по всем городским улицам и громким голосом вызывал горожан, крича: securi estote, prodite spectatum, nihil gravius in vos constituam, hoc vobis polliceor, quamvis is meus fuisset paulo ante animus, vos omnes funditus delere et perdere, sed jam mihi haec mens mutata est, tuto egredi potestis et in forum venire intuitum quid agetur. Tum miserrimus ille populus egressus turmatim et confertim, forum replevit, imo erat tanta multitudo spectatorum, ut multi ascenderint domorum tecta, quo quis istius tragoediae futurus esset exitus, viderent. Atque postea affatur sic illam promiscuam hominum multitudinem: An num, о subditi, justissime ago, quod ita poenas luant perfidi et scelerati proditores mei? tum populus statim uno ore acclamare coepit: Vivat diu felix, et incolumis Princeps et Rex noster: at improbi et flagitiosi suis meritis dent dignas poenas. Deinde Magnus Dux jubet produci centum et octoginta ex illo damnatorum numero: postea sic alloquitur Nobiles, qui ad illud spectaculum venerant. En vobis istos liberaliter dono, doque eis vitam, accipite illos, liberos a noxa dimitto, eisque pro mea clementia, gratia ac favore ignosco hoc pacto isti libere dimissi, et ex praesenti morte divino beneficio erepti. Tandem prodit Magni Ducis primas Secretarius, qui damnatorum album et catalogum habebat: et tum jubet educi quendam Moscovitam antiquissimo genere cretum, praecipuus inter eos, qui ab intimis consiliis Ducis sunt, erat: appellabatur Joannes Michaelowicz Wiskowaty. Ibi ille Secretarius Principis, longa ferie referre incipit crimina, quibus falso iste vir praestantissimus accusatus fuerat hisce verbis: Joannes Miichaelowicz Viskowaty, Cancellarius Magni Ducis, perfidissime et impie se gessit in Principem. Imprimis scripsit Regi Poloniae se ei velle tradere civitatem et arcem munitam sui supremi Domini, quae est in magna Novogrodia: et haec est prima in te accusatio: at tum scutica illum in caput percussit, addendo haec verba: Perfidus es et ingratus, quod usus sis hac improbitate adversus tuum supremum Dominum. Altera perfidia est ista, quos literas dederis ad Imperatorem Turearum, ut cum exercitu potentissimo veniat occupatum et debellatum Regna Scythica, Casanense, et Astraense, ut erat illi in votis: quo dicto, similiter flagello caesus est in caput, subjecitque, et secundo tuum Principem fraude doloque prodere voluisti. Tertium facinus quod admisisti est, quod ad Scytharum Caesarem literas dedisti: quibus ipsum hortatus es, ut cum suo copiosissimo exercitu irrumperet in Moscoviam, eamque devastaret et depopularetur, atque occuparet, unde factum est, ut ingens damnum et irreparabile dederint Tartari in Moscovia: tam ipsius Ducis arces igne perdendo, quam etiam longe lateque miserum populum ferro interficiendo, et vinctos multos catenis in durissimam servitutem, innumerabilem inquam utriusque sexus turbam abigendo: quorum cum sis auctor tantorum malorum, merito ultimo es afficiendus supplicio, atque ut antea fecerat, flagro asperrime eum caecidit Regis Secretarius. Tum miser Cancellarius istis falsis criminationibus insimulatus, et cum se innocentem esse sciret, sic respondit. Testor Deum Optimum Maximumque qui solus est scrutator cordium et renum, in cujus conspectu profiteor me esse peccatorem, sed confido eum pro «Приходите без всякого страха, будьте спокойны, выходите посмотреть! Я ничего плохого против вас не замыслю, обещаю вам это. Правда, я собирался недавно всех вас до основания уничтожить и погубить, но я уже переменил это намерение, вы можете без опаски выходить на площадь — поглядеть, что делается». Тогда несчастный народ, выйдя группами и толпой, заполнил площадь; внизу стояла такая масса зрителей, что многие влезли на крыши домов, чтобы видеть, каков будет исход этой трагедии. Затем он так обращается ко всей этой смешанной массе людей: «О подданные! Разве не поступаю я совершенно справедливо, наказывая так вероломных и преступных своих изменников?» Народ тотчас в один голос стал кричать: «Живи долго счастлив и невредим, государь и царь наш! А негодные и преступные пусть по заслугам несут должное наказание». Затем великий князь приказывает вывести из числа осужденных сто восемьдесят человек и говорит боярам, которые пришли на это зрелище: «Щедро отдаю их вам, дарую им жизнь, берите их. Отпускаю их свободными от наказания, прощаю их по своей кротости, милости и расположению и, по божественному благоволению, не стану их казнить смертью». Затем выходит влиятельный секретарь великого князя, который держал поименный список осужденных, и приказывает вывести некоего весьма родовитого московита, который был главным из ближайших советников князя: звали его Иван Михайлович Висковатый|05. Тут этот секретарь начинает читать длинный список преступлений, в которых был ложно обвинен этот выдающийся муж: «Иван Михайлович Висковатый, канцлер великого князя, вел себя по отношению к государю вероломно и бесчестно. Во-первых, написал королю польскому, что хочет передать ему город и сильную крепость своего верховного господина, которая находится в Новгороде Великом. Это первое против тебя обвинение». И ударил его плетью по голове, прибавив такие слова: «Вероломен ты и неблагодарен, коли идешь так бессовестно против своего верховного господина. Второе твое вероломство, что ты послал письмо турецкому султану, чтобы он пришел с сильным войском занять и завоевать царства Скифское, Казанское и Астраханское, как он и хотел». Сказав так, он снова ударил его бичом по голове и добавил: «Вот так вторично лживо и обманно хотел ты предать своего государя. А третье преступление ты совершил, написав царю скифов: ты уговаривал его, чтобы он с огромным войском вторгся в Московию, опустошил ее, разграбил и захватил, почему и случилось, что татары нанесли Московии огромный невосполнимый ущерб: как погубили огнем крепости самого князя, так и уничтожили повсюду мечом несчастный народ, многих увели в оковах в тяжелейшее рабство; бесчисленную массу, повторяю, лиц обоего пола. И коли ты виновник стольких бедствий, то по заслугам должен подвергнуться высшей мере наказания». И как прежде, секретарь царя нанес ему жестокий удар кнутом. Тут несчастный канцлер, ложно обвиненный, зная, что он невиновен, так ответил: «Призываю в свидетели Господа всеблагого и всемогущего, который один знает все наши сокровенные мысли! Сознаюсь перед лицом его, что я грешен, но уверен, что он в своей божеской милости, во имя крови, пролитой его дражайшим sua Divina clementia, propter sanguinem effusum carissimi sui filii, mei misertum iri. Testor, inquam, Deum, me semper fidum et diligentem fuisse in munere publico mihi commisso a Nagno Duce, ut fas est: ideo a falsus istis accusatoribus provoco ad Tribunal Dei, quod injuste sum accusatus et traductus apud Principem, atque haec impostura detegetur in extremo die judicii. Princeps cum stabis ad conspectum Divinae majestatis mea innocentia apparebit: nunc vero apud te nulla ratio et aequitas locum habet, nec me a criminibus falso mihi impositis licet purgare. Adeo est tua avaricia inexplebilis et pertinacia ulciscendique libido, ut sitias sanguinem meum: ebibe igitur illum pro lubito, et jam satisfacias tuae improbitati, ut constituisti: nunc quidem tua figmenta et importuna commenta, videntur habere speciem veri: quia omnia per vim agis. Itaque Satellites excipiunt, en videmus te esse reum, cum tam dura oratione insurgis in Principem, turpiter lapsus es, et tuos sermones optime expendimus. At ille Cancellarius ait: Vos о infelices homines cum magno Duce, estis praedones et omnis improbitatis illius administri: effunditis immerito cruorem innocentem: tyrannice omnia agitis, per fas et nefas ruitis in caedes mortalium. Haec omnia quae mihi objiciuntur, falsissima sunt, nihil vobis facilius, quam tollere e medio insontem: At Deus aliquando, et veniet hora, quae non speratur, cum vos puniet et pro meritis in vos graviter animadvertet: quae cum tam libere potulisset, conspuit in faciem illorum. Quare Magnus Dux jubet carnificibus hominem rapere: quem statim raptum, exuunt et ligant ad furcas illas sic dispositas: et suspendunt prono capite et ore in terram. Praefectus satellitum sic affatur ipsum Magnum Ducem: quo genere supplicii istum affici jubes? Tum respondet, vos omnes aulici mei suo ordine istum excarnificare debetis et dilaniare: Quare accingit se operi iste Praefectus Molutaw dictus: et ex equo descendens, accepto cultro auriculam dextram illi abscidit, alter aulicus sinistram excidit, tertius labra amputat, et sic ordine omnes illum membris mutilarunt, ut omnes se tam nefando homicidio contaminarent, et caede istius innocentis essent rei. Ad extremum quidam secretarius Principis, ne quid deesset ad cumulum crudelitatis, conscidit illi pudenda et tum statim exalavit animam miser Cancellarius. Quare Magnus Dux videns ob abscissum membrum genitale statim obiisse Cancellarium, indignissime tulit, atque dira imprecatus huic secretario, sic in eum invectus est. О scelerate, expectes paululum, istud totum est tibi exedendum, quod iste excedere debuit. Nam penitus credebat, quod commiseratione motus, cruentas manus ita illi intulisset, ut cito e vivis discederet: Constituerat sane istum secretarium morte truculenta punire, sed Deus antevertit tyrannidem Principis, quia paulo post lue infectus, mortuus est. Satellites deinde demortui Joannis Viskovaty corpus deponunt ex furcis, et sic saevire incipiunt in illud cadaver, frustulatim illud concidendo, prius tamen absciso illi capite. Iste est exitus istius praestantissimi ingenio et virtutibus multis, excellentissimi viri Cancellarii Magni Ducis, cui parem nunquam habuit imperium Moscoviticum.